Платье

дальше, – я хочу знать, не нужно ли тебе там…
Она замялась. Позволить себе предложить что-то существенное было невозможно.
–Меня здесь кормят, – отозвалась Лиди мгновенно.
***
Лиди! Бедная Лиди! Бедная Оша! Бедные измотанные войною трёх союзов земли!
Никогда Оша, наверное, не забудет, как Лиди смотрела на куски изорванного платья – самой красивой вещи, что она видела в своей недолгой, но полной серости, мрачности и постоянной борьбы за выживание жизни.
Никогда не забудут они обе треск этой ткани, и лёгкость, с какой расползлись нитки.
–Работай лучше! – задыхаясь от невыплаканных за жизнь слёз, велела Оша и подала пример, нарочито повернувшись к сестре спиной, чтобы засунуть треклятое платье в бак.
Оша ждала, что Лиди расплачется, крикнет что-то, возмутится, съязвит, но она только опустилась на колени в тот же мусор, и принялась сортировать его. Через час Оше надоело молчать и она попыталась примириться:
–Тебе правда некуда в нём ходить. А паёк дадут двойной. А если лишь полуторный, то я поделюсь.
Лиди молчала. Оша попыталась воззвать к ней:
–Но жаль мне, правда. Но это не для нас. Не для меня, не для тебя. Понимаешь?
Но Лиди молчала. Она молчала до самого вечера, спокойно получила усиленный паёк за платье, но не притронулась к нему, легла в постель, повернулась носом к стене и не отреагировала, когда Оша пришла, села рядом, попыталась извиниться за себя, за резкость.
–Ну и тьма с тобой! – отступила Оша, когда сестра даже не взглянула на неё, – сама помиришься!
Оша считала, что сделала и без того слишком уж много – во-первых, она подошла к находке с точки зрения хозяйственности и не позволила Лиди сотворить глупость. Во-вторых, много раз извинилась, что ещё нужно?!
Лучше спать, спать, ведь завтра новый день, и новая работа. А Лиди ещё молодая, глупая – Оша успокаивала себя такими мыслями, стараясь не вспоминать и не думать про свою собственную внезапную вспышку ярости, когда ей захотелось, чтобы сестра так и осталась рядом, не поднялась, не продвинулась и не надела никогда такого красивого платья, пока его не наденет сама Оша.
«Я ведь много старалась ради неё. Лиди, конечно, надо поставить на ноги, и я это сделаю, но я… неужели со мной так и останется абсолютное ничего? неужели я нужна только для этого? А я? почему не…» – думала Оша, уставшая, желающая сна, но не находящая его.
Мысли были противные, быстрые, едкие. Опомнившись, Оша устыдилась их:
«Бог Солнца, что со мной? я люблю сестру. И сделаю для неё всё. Не искушай меня. Ты, видящий всё, взгляд свой простерший над морем и землёй, лесом и долом…»
Она молилась про себя, но даже в молитве вдруг проскальзывало едкое: «А я? что со мной?» и не было покоя.
Что же до Лидии, то ей было не легче. И не платья ей было жаль, как могла подумать Оша, а себя. До сегодняшнего дня она пребывала в полной уверенности, что всё, что происходит сейчас – это лишь проявление временных трудностей, и вот-вот произойдёт какое-то чудо. И всё будет хорошо, так?
Лиди верила что так. Поэтому она легко вставала, поэтому она не жаловалась на работу и усталость. Всё это компенсировала какая-то детская вера в светлое будущее, которое (видит Бог Солнца!) непременно наступит. Должно наступить.
И сегодня вера Лиди треснула осколками внутрь сердца. Она поняла, что ничего ей не дождаться, ничего ей не светит, и Бог Солнца не снизойдёт к ней, и жизнь вдруг не сделается прекрасной в один миг.
Красота недоступна! Уготована лишь необходимость.
–Не хочу…– прошипела Лиди под нос, и неожиданная злоба захлестнула её.
Не хотелось ей так жить! И платья того, на самом деле, уже не хотелось. Но хотелось другого мира, другого чувства, хотелось двигаться, бежать и поверить хоть во что-нибудь.
Она встала и вышла в ночь, толком не зная куда податься.
***
–Зря ты пришла, – сказала Лиди, – у тебя сейчас забот хватает. Занялась бы спиной, честное слово. Мне твоя жалость не нужна.
–Да как ты…– Оша задохнулась от возмущения.
–Вот так, – Лиди пожала плечами, – мне вообще ничего от тебя не нужно. Иди и живи. А я как-нибудь разберусь.
–Разобралась уже! До тюрьмы, вон, разобралась.
–Тюрьма конечна, а ничтожество вечно, – Лиди вдруг усмехнулась, – уходи. И не вздумай ко мне приходить, иначе я не выйду больше, клянусь богом Солнца!
Оша во все глаза смотрела на смирную сестру, в которую точно фурии вселились.  Смотрела и не узнавала – совсем чужая девушка, ничего общего не имеет с нею. Злая. За что такая злая? Оша ведь старалась, Оша себя не жалела, всё для сестры, всё!
Неужели всё ещё злится на то проклятое платье?
–Я сошью тебе новое, – вдруг сказала Оша, словно это платье могло примирить Лиди хоть с чем-то.
Лиди вскинула голову:
–Ты думаешь, я злюсь из-за того чёртового куска ткани? Ты правда так думаешь? Ох…уходи, Оша, лучше уходи. Именами Бога Солнца тебя заклинаю!
***
Кто ищет – тот найдёт. Лиди вышла без цели, чтобы попытаться хоть что-то сделать, вырваться из безнадёжности, в которую окунулась как в омут с ледяной чёрной водой.
И нашла.
Дело было бросовым: взять свёрток (не разворачивая) на одной улице, отнести в дом, получить в доме деньги, уйти, навсегда позабыв об этом. Просто? Просто!
Лиди догадывалась, что дело незаконное, но ей представилось, как она получает не паёк, а деньги, на которые можно купить всё, что захочешь. Вот это уже похоже на жизнь! На ту жизнь, где нет нужды.
–Чудес не бывает, – уговаривала себя Лиди, – надо самой…надо как-то самой.
Она попалась. Конечно, на такой исход её и посылали, так как догадывались, что местное дознание подобралось уже слишком близко. Был арест, позорное следствие, на котором Лиди сообразила молчать, был и визит Оши, где она лепетала про то, что её сестра не злодейка, а просто хотела платье.
Лиди молчала – Оша не поняла её до конца. Ей было жаль сестру, не хотелось добавлять ей лишних страданий, и всё-таки она досадовала и на неё, на себя, но никак не могла сформулировать причину своей досады в слова.
***
Оша вышла из стен тюрьмы мрачная. Усилием воли заставила себя не рыдать, держаться. Ради сестры держаться. Отдышавшись немного, Оша направилась на работу – она попросилась перейти на бывшую ткацкую фабрику, разбирать завалы там. Крупные куски ткани надо было сдавать, но мелкие, лоскутки – кто бы их посчитал?
Оша накапливала их, и, вернувшись с работы, в полумраке дрожащей рукой сшивала как умела. До выхода сестры из заточения оставалось полгода – дознание пожалело её, и это значит, что у Оши было мало времени, чтобы сшить сестре платье.
Когда она вернётся, то подобреет, увидев его, потому что Оша исполнит её мечту. Ведь именно такой была мечта Лиди, верно?