Слушается дело товарища Саргиджана

Знаете в каком образе является ко мне писательская муза? Конечно же, в лике любимой супруги.
− И когда ты наконец займёшься нашими Авгиевыми конюшнями? Новый год уже не за горами.
− Какими именно? И при чём тут Новый год, дорогая, — не отрывая глаз от газеты, уточняю я. С тайной надеждой, что супруга на этот раз в полемику вступать не будет и ретируется на кухню, ворча под нос свой дежурный монолог.:
− Послал же бог муженька. У других все рыбаки да охотники. Нет-нет, да и чего съестного в дом принесут, а у меня писатель. Только исписанные листки по всей квартире разбрасывать и способен. Раньше ими хоть печку растапливать можно было, а теперь даже в макулатуру сдать и то проблема.
Однако, сегодня моя благоверная была настроена решительно.
− А те конюшни, которые на антресоли уж какой год существуют. Вставай с дивана, бери стремянку и вперёд. Иначе я сама Гераклом обернусь и мигом совершу очередной номерной подвиг. Только вчера в интернете статью про итальянский Новый год прочитала. Они там в канун праздника, вообще, всю старую мебель из окон пуляют. Ходить страшно. Того и гляди, под шкаф или комод времён раннего ампира угодишь. Возьму и перенесу их метод в нашу квартиру, будешь знать! Выброшу всё, догадываешься, к какой матери? − жена хотела продолжить свой гневный монолог, но я уже понял, что дело на этот раз принимает серьёзный оборот, а посему нежно отодвинув супругу стремглав метнулся к тем самым конюшням, то бишь к антресолям.
− Пылесос захвати, − неслось вслед. - Иначе от пыли задохнёшься! И чего доброго, чахоткой заболеешь!
***
Грампластинка, ещё одна и ещё. Супруга подаёт мне снизу влажную тряпку, − Сотри с них пыль, прежде чем, выкидывать. Крутить их всё равно не на чем, разве, что на карандаше или ручке.
Осторожно, чтобы не поднять в воздух многолетнюю пыль беру в руки очередной раритет.
Читаю: - «Песня — Ленинград, Музыка - Алла Пугачёва, Слова — Осип Мандельштам. Следом за пластинкой из чёрной пасти антресолей выныривает связка пожелтевших книг в хорошем коленкоровом переплёте. «Звёзды над Самаркандом». Бородин С. П.
borodin
Сергей Петрович Бородин
***
Четверть века назад я привёз нынешние раритеты из Средней Азии. Хотел детям отдать. Да они сейчас бумажных книг не читают. Скачивают из Всемирной паутины или слушают аудиоверсии.
− Надо же, где встретились, — произношу я вслух.
− Кто встретился? − уточняет супруга.
Из кухни раздалась трель свистка закипевшего чайника.
− Как кстати. Пойдём дорогая. Выпьем нашего любимого зелёного девяносто пятого, и я тебе расскажу. Кто с кем встретился и почему, им в жизни было бы лучше этого не делать вовсе.
***
− Понимаешь любимая, − я отхлебнул терпкую жёлто-зелёную жидкость из своей пиалы, − Осип Мандельштам был человеком неуживчивым. Он сам не раз утверждал, что бог наделил его скверным характером, но компенсировал этот недостаток некоторым литературным даром. В тридцать втором году, прошлого века, поэту и его супруге Надежде Яковлевне наконец-то выделили квартиру, и ни где-нибудь, а в писательском доме имени Герцена, на Тверском бульваре.
− Это тот самый дом Грибоедова, который описал Михаил Булгаков в своём знаменитом романе «Мастер и Маргарита», − то ли спросила, то ли уточнила жена.
Я молча кивнул и продолжил.
− Соседом Мандельштамов оказался литератор по фамилии Саргиджан и по имени Амир. Первое время они приятельствовали. Ходили друг к другу в гости. Порой выпивали, а как же без этого. Творческие же натуры. Случилось так, что Амир, взял, да и попросил по-дружески у Осипа Эмильевича в долг, до очередного гонорара семьдесят пять рубликов, ассигнациями.
Но, сама же знаешь, ничего так не портит отношения людей как не выполненные финансовые обязательства. Время шло. Произведения Мандельштама печатать перестали, другой литературной работы практически не было. Поэт вежливо попросил Саргиджана вернуть долг. Потом ещё раз напомнил, и ещё. Затем уже потребовал. Всё без толку.
− Денег сейчас нет, когда будут, тогда и отдам, — на ходу скороговоркой произносил Амир и быстренько скрывался за своей дверью.
И вот однажды, возвращаясь из редакции, в самом скверном расположении духа, Осип Эмьевич повстречал жену Саргиджана -Татьяну, нёсшую авоську полную дефицитной снеди. И нервы живущего практически в впроголодь поэта не выдержали. Он закатил невероятный скандал. Кричал, что в то время, когда пожилой и маститый (Мандельштам, конечно же, имел в виду, себя) литератор недоедает, его более молодой коллега жирует и закатывает «лукулловы пиры». В свою очередь, Амир, науськиваемый женой, не вступил в словесную перепалку, а просто начал избивать поэта. Мало того, влетел в Мандельштамовскую квартиру и накинулся с кулаками на Надежду Яковлевну. Что в таком случае должен был предпринять оскорблённый советский человек? Конечно же, обратиться в товарищеский суд. Не оставлять же без последствий безобразное поведение молодого литератора. Председателем суда назначили ни кого попало, а самого Алексея Толстого. Благо, он в тот момент находился в Москве.
tolstoy
Алексей Николаевич Толстой
***
На суде Мандельштам повёл себя весьма странно. Вместо того чтобы внятно и правдоподобно изложить суть дела он стал доказывать присутствующим, что Саргиджан и его жена Татьяна люди дурные и крайне плохо воспитанные. И вовсе никакие даже не писатели. Однако в зале народ собрался под стать Саргиджану. Поняв это, поэт начал оскорблять и всех присутствующих.
Алексей Толстой, зачитывая решение товарищеского суда, отметил, что деньги Осипу Эмильевичу надо бы, всё же вернуть.
− Только тогда, когда они у меня будут! - закричал с места ответчик.
- Когда они у него появятся, − согласился председатель и закрыл заседание.
Щупленький поэт, выслушав несправедливое решение, вскочил на стол и размахивая кулаками, закричал, − это не советский, справедливый товарищеский суд! И он этого так не оставит!
***
Прошло восемь месяцев. И Мандельштам будучи в Ленинграде дал пощёчину Толстому. А через неделю поэта арестовали. Ему ставилось в вину создание антисталинских стихов. («Мы живём, под собою не чуя страны»). Но по углам то и дело шушукались — Надо же. Еврей поднял руку на самого графа Толстого. Как бы то ни было, но теперь исполнить решение товарищеского суда становилось невозможным. Ибо Мандельштам исчез. Навсегда. Мы, ныне живущие, даже цветы на могилу великого поэта не можем возложить. Так как неизвестно место его последнего упокоения, − я закончил свой длинный монолог и допил ароматный, пахнущий Востоком, чай.
− А как же должник? Что с ним случилось? − Супруга встала и наполнила мою чашку, новой порцией напитка.
− Амир Саргиджан вдруг вспомнил, что по документам он не кто иной, как - Сергей Петрович Бородин. И быстренько собрав вещички, отбыл на постоянное жительство в Среднюю Азию. Этот человек всегда умел дружить с властью. Публиковался во многих местных газетах и журналах. В основном это были путевые заметки о Средней Азии и Дальнем Востоке. О Памире и Казахстане. Затем перешёл на создание исторических романов: «Дмитрий Донской», «Египтянин», «Звёзды над Самаркандом». Работал в качестве специального корреспондента в Румынии, Югославии и Болгарии. Конечно, как и у большинства маститых писателей, у Сергея Петровича имелось хобби. Он, где только мог, приобретал редкие и очень дорогие монеты. Эта коллекция была такого качества и такой стоимости, что её выставляли в Соединённых Штатах, в разделе «Лучшие мировые частные собрания». Она даже получила там приз, не главный, но достаточно почётный и престижный. Эта коллекция существует до сих пор и выставлена в музее имени писателя. Однако, не сыскать в ней семидесяти пяти советских рублей, ценность которых − исковерканная судьба Осипа Мандельштама, − произнеся эту фразу, я показал супруге дно своей пустой пиалы.
***
− И чайник наш опустел, − с грустью констатировала жена и продолжила, − а тебе книги этого Бородина нравятся?
− Ты знаешь, да. Чего греха таить, - интересно написаны. В своё время читал их с большим удовольствием - ничуть не лукавя, ответил я, − Так бывает в жизни. Талант и подлость вполне могут уживаться, в одном человеке. Бог нас, людей, такими сотворил. И с этим ничего не поделаешь!