Как Вероника ходила на демонстрацию

дома. Весной оно цвело сплошной, бело-розовой шапкой, в августе давало плоды, похожие на дикую сливу, Вероника срывала с веток, до которых дотягивалась.

И все бы хорошо, но облюбовали то дерево голуби: только появлялись первые листочки, они нападали, объедали и, естественно, какали. То же самое во время цветения и плодоношения. При прежней жилице вокруг дерева была земля, и грязь не замечалась. Герда уложила сад красивой, желтой – под песок, плиткой, и в первые же дни она покрылась жирными ошлепками голубиного гуано. Герда ужаснулась и приказала другу Тоону срубить дерево. Он срубил. Не под корень, оставил ствол метра на два и тонкие боковые ветки, на которых жирным голубям трудно удержаться.

Свою проблему решили, Веронике создали. После полудня на эту сторону переходит солнце и печет часов до семи. Вдобавок соседний дом стоит слишком близко, и такое впечатление, что всеми окнами смотрит на Вероникин балкон. Посидеть уединенно невозможно. Нарушено прайвеси.
Герард придумал, как с нарушением бороться, и с солнцем тоже – приделал перекладину, на нее повесили белую с синими ракушками шторку для душа. Получилась как бы мини-терраса, дополнительная жилплощадь, на которую не проникают любопытные взгляды.

Вероника устроилась в пластмассовом, раздвижном кресле на мягком матрасике, откинулась на спинку в мечтательной позе. Да, в Голландии к ней вернулась способность мечтать. Только теперь особо не о чем. Все насущное есть, о роскоши мечтать неинтересно. Жизнь потрепала ее, научила обходиться малым, быть довольной тем, что имеет.

Да, гибкое существо – человек.
В разные периоды она была разной. В благополучные, советские годы, при родителях — была робкой, нерешительной и вялой как манная каша.
Перестройка и развал Союза ожесточили, озлобили, научили орать,  работать локтями. Добрая душа ее поросла волчьей шерстью.

В стране начался хаос, и у Вероники хаос. Неопределенность и тоска. Депрессия от невозможности жить по-человечески. Она не плакала, не жаловалась, не ждала помощи со стороны. Хорошо плакать, когда есть кому утешить. Хорошо быть слабой, когда есть кому защитить. Она готовилась к смерти, но однажды подумала: «Надеяться не на кого. Я у себя одна. Должна выжить. Если умру, умрет сын, а он не виноват, что у его матери не сложилось». И предприняла нечеловеческие усилия, чтобы выползти из трясины. Это поступок ее жизни. Повторить подобное уже не хватит энергии.

И ни к чему. Осталось плыть по течению и держать под контролем две вещи – финансы и здоровье.
Кто-то скажет: посчастливилось, уехала за границу.

«Посчастливилось» – не про Веронику. Счастье является к тому, кто готовит его приход, а не лежит-мечтает.
Ей ничего задаром не досталось. Вспомнила, сколько пережила неудач. Сколько раз надеялась и отчаивалась, сколько потратила денег и сил. Как обращалась в брачные бюро. Как ждала газету с международными объявлениями, потом ждала писем. Как обманули в Голландском посольстве, поставили печать в паспорт и закрыли въезд в страну, пришлось менять загранпаспорт. Менять – проблема, в ОВИР требовалась куча справок: с места работы, о зарплате, о том, где приобрела валюту. А Вероника не работала, валюту приобретала с рук.

Легко регулировать вопросы, когда живешь в столице, или имеешь знакомых, которые могут подсказать. Вероника жила в лесном поселке, в до-интернетовскую эпоху, обратиться за советом не к кому. Ошибок наделала, шишек набила, но была у нее цель, и перла танком.

Хитрила, изворачивалась. Первый раз въехала в Голландию через Италию, куда летела на самолете. Второй через Германию, куда ехала на автобусе, и та поездка едва не сорвалась. Автобус отходил от посольства в двенадцать, через два с половиной дня прибывал в Берлин. Чтобы добраться до автобуса, предстояло совершить отдельное путешествие: из поселка Иваньково до Калуги, там найти частника до Москвы, потом сорок минут на метро и пешком до автобусной стоянки.

Та поездка была самой катастрофичной. Доехала до калужского автовокзала, нашла мужчину с Москвичом, да впопыхах не заметила, что машина потрепанная. На трассе она натужно гудела и тряслась,  Вероника мысленно умоляла ее не ломаться до первой станции метро. Гаишники останавливали их через каждые пятьдесят километров, уводили владельца Москвича с собой, выяснять цель поездки в столицу, и кем ему приходится пассажирка. Они ловили водителей, которые занимались «нетрудовыми» доходами, заодно пополняли собственные карманы.
Кое-как доехали. Время уже впритык, Вероника по-быстрому отсчитала уговоренную сумму и понеслась к метро. Сидела как на иголках – билет на автобус куплен, если не успеет, билет пропал. Когда отходит следующий автобус? Неизвестно. В нем наверняка свободных мест не будет, билеты раскупают заранее. Визу дали на две недели, и время пошло. Меньше чем на десять дней ехать бессмысленно…

Возвращаться домой? Оставаться? Где ночевать?
Автобус стоял, но Веронике сказали – ее место продано. Как продано, у нее на руках билет, который купила неделю назад? Да, но она не подтвердила, и место продали. А ее не предупреждали, что надо подтверждать…
Что делать?!
Покупайте новый билет, но на этом автобусе нет мест.
Когда другой автобус?
Завтра.

Катастрофа.
Пожалуйста, найдите одно местечко, я же с билетом, так нельзя…
С нее содрали двойную цену и дали место на втором этаже у окна.

В автобусе не работали ни кондиционер, ни туалет. Это в тридцатиградусную июльскую жару. Всю дорогу пассажиры маялись, дожидаясь стоянки, чтобы рвануть к сортиру в виде хлипкого, деревянного домика с дыркой в полу.
Подъехали к белорусско-польской границе, встали в хвост очереди из машин и автобусов, которой не видно конца.
Граница – пост на пустыре, и никаких человеческих условий: ни туалета, ни крана с водой, ни палатки с едой-питьем. За несколько часов автобус не продвинулся на метр.

Водитель с гидом посоветовались. Расписание нарушается, им на обратном пути тоже людей везти, надо как-то решать.
Решили подкупить погранцов. Гид – молодая женщина с бледным, неинтересным лицом прошлась по салону, собрала деньги на взятку.
И как по волшебству автобусу освободили дорогу, встал перед шлагбаумом.

Бдительные белорусские таможенники заставили измученных пассажиров со всем скарбом вылезать, проходить досмотр. Неумытые, голодные, злые, еле дотерпели до той стороны. И как в сказке оказались – такая разница.
Поляки не стали копаться в чужом барахле, предложили выйти, проверили наличие виз и без разговоров поставили каждому штамп в паспорт.

Вероника вышла из чистого туалета и отправилась в кафе перекусить и выпить апельсинового напитка. Покупать злотые не было необходимости, поляки принимали доллары. Сидела, смотрела на  улыбчивые, заграничные лица. Слушала песню на английском «Baby One More Time» восходящей звезды Бритни Спирс. Много ли надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым? Поесть, попить, сходить в туалет. Больше она на автобусе не поедет. Ни за какие миллионы. Вернее – даже задаром…

Немецкие пограничники вообще не объявились. Гид собрала паспорта, отдала на проверку, потом вернула, и поехали дальше.
В Берлин въехали ночью. В свете желтых фонарей поразила чистота и упорядоченность Унтер ден Линден, ее неестественная торжественность – как декорация для эпического фильма. Она была длинная, прямая и пустая – ни людей, ни машин, только фонари, деревья и вдали Бранденбургские ворота.
До Амстердама Вероника ехала в полупустом автобусе, с туалетом и освежающим потоком, дувшим из дырок в потолке. Поток можно было регулировать или вообще отключить лично для себя. В комфорте и прохладе отдохнула за два предыдущих дня.

В Амстердаме ждал ее Симон.
Обрадовалась по-сумасшедшему. Наконец-то! Ее безумная мечта сбылась. Почти. Осталось немного – заключить брак, вызвать сына.
И будет ей счастье.
Она еще не знала, какой заковыристый путь к нему ожидал.

В Голландии пришлось привыкать сразу ко всему, прежде всего к Симону и его большой семье, которая состояла из следующих членов:  сын от первой жены — Тео с женой Реней и детьми Бреном и Ринке, дочь от второй жены — Симона с мужем Кейсом и дочерьми Ники и Амбер, третья жена марокканка Фатиха с шестилетним сыном Рамзи. С последними двумя Симон поддерживал плотный контакт по расписанию: одну субботу Фатиха привозила сына и оставляла ночевать, на следующий день приходила забирала. В другую субботу Симон с Вероникой ходили к ним.
К старшим детям ездили раз в месяц, в другой месяц приезжали они.

Он очень гордился, что почти со всеми своими детьми и «бывшими» супругами сохранил отношения. Исключение составили первая жена и средняя дочь, но и без них достаточно родственников свалилось на Веронику, в России столько не имела.

Вдобавок, у него куча знакомых, встречался с ними три-четыре раза в неделю по делам, брал с собой Веронику похвалиться молодой невестой, как она подозревала. Все знакомые в возрасте «за шестьдесят» и старше, приветливые, к ним претензий не было. Но тяжко ощущать себя манекеном, которого разглядывают с отчетливой мыслью в глазах – «что за птица такая из далекой России прилетела, как ее воспринимать, как равную, или недостойна она?». Они часами вели дискуссии, а она сидела молча, опять же как ничего не понимающий манекен.
С новой семьей Вероника была готова дружески общаться, если бы не заметила болезненную привязанность Симона к Фатихе. Как-то в сердцах сказала: ты исполняешь любые ее желания, зависишь от нее, подчиняешься, как идиот. Ответил: а если я счастливый идиот, что в том плохого?

Плохо было Веронике. Давила полнейшая зависимость от Симона, неуверенность в его планах, зыбкость собственного положения. Двухнедельная немецкая виза давно закончилась, он сказал, что подключил адвоката, но месяцы шли, а от адвоката сообщений не приходило, разрешения на брак тоже.
Симон корявый, боялась лишний раз о себе спросить. Он больше заботился о своей бывшей, каждый день разговоры – то одно ей надо, то другое, Вероника должна понимать и тоже помогать, мы двое, а Фатиха одна.

Одна, зато у нее все в порядке – квартира, в квартире, одеты-обуты, она получает пособие да втихаря подрабатывает на уборке у богатых. А Вероника? Сын там один, четырнадцать лет, самый опасный возраст. Она тут одна, в чужой стране, языка не понимает, посоветоваться не с кем, и просто поговорить на родном языке. Встречала иногда русских, но дружбы не завязывала, помнила совет того парня из турбюро «держаться подальше от соотечественников». И ведь прав оказался, они здесь странные какие-то – или религиозные, или шалавистые, не по Веронике.

Каждый вечер Симону звонила Фатиха, под предлогом — рассказать  о Рамзи, их разговоры затягивались минут на сорок, обсуждали дела