Последняя русская царица

    Царь Пётр Алексеевич читал письмо из Суздаля от капитана-поручика Скорнякова-Писарева, который находился там, в Покровском монастыре, по деликатному поручению. В монастыре обитает бывшая царица Евдокия Фёдоровна, после пострижения старица Елена. Их общий сын царевич Алексей несколько раз навещал мать в монастыре и капитан-поручику надлежало проверить: не замешена ли Евдокия вместе с сыном в заговоре против него?
    То, что она не замешена ни в каком заговоре, Пётр не сомневался. Но он до зубовного скрежета не хотел отдавать царство сыну Алексею. Не доверял ему. Алексей такой же упрямый, как и его мать, захочет порушить дело всей жизни отца и порушит. Лучше уж отдать царство своему трёхлетнему сыну Петру Петровичу. Воспитать его, привить любовь к наукам, к ремёслам. Алексею всё это привить не удалось, зело занят был, русских дураков в люди выводил, в Европу. А в лице жены своей Евдокии он ненавидел всё русское сословное дворянство, особенно бояр. Сия странная смесь присущая только русским – рабская покорность с отчаянной удалью, низкопоклонство с дерзостью. А то, что Евдокия любила его, это его ещё больше злило. И если его женщины, начиная от самой первой Хелен Фадемрех и Анны Монс испытывали к нему отвращение и были с ним корысти ради, то Евдокия приняла таким, каким ей Господь его послал. Высокая, статная, крепко сбитая, гордая и упрямая красавица Евдокия на три года старше Петра, и Пётр её побаивался несмотря на свой железный характер. Евдокия считала, что Петру надо идти по пути брата Фёдора и сестры Софьи, а не перенимать у Европы всё подряд. И за всё это вместе Пётр ещё больше ненавидел свою жену, и эта ненависть перешла и на сына, но ненависть в глазах русского народа не является веской причиной для лишения наследства Алексея Петровича.
  А теперь Пётр читал донесение и глазам своим не верил.
  «По указу вашего величества в Покровский Суздальский монастырь я приехал сего 718 года февраля 10 в полдень и бывшую царицу вашего величества видел таким образом, что пришёл к ней в келью, никто меня не видел, и её застал в мирском платье, в телогрее и в повойнике, и как я осматривал писем в сундуках, нигде чернеческого платья не нашёл, токмо много телогрей и кунтушей разных цветов. И спрашивал я того монастыря казначея, к которой она сперва привезена была в келью, которая сказала, что она вздевала на себя чернеческое платье на малое время и потом скинула, а пострижена и не была. И тое казначею взял я за караул. Прошу ваше величество о немедленном указе, что мне чинить, дабы, за продолжением времени, какова бы дурна не произошло, понеже она весьма печалуется. Фаворитов у нея старица Каптелина, сия казначейша, да карло Иван Тереньтев».

  Пётр перечитал ещё раз: «А пострижена не была». Нахмурился: «Как не была?» По закону жена перестаёт быть женою, если она добровольно постриглась в монастырь. А тут даже не постриглась. А значить его венчание с Катенькой не законно? Ах, Дунька, ах змея!
    Шею царю повело в сторону, голова неестественно задёргалась, он стал что-то непонятное выкрикивать, тело забило в конвульсиях. Царедворцы перепугались, Меншиков крикнул:
    - Екатерину! Екатерину Алексеевну срочно.
    Царица явилась быстро, уложила голову Петра на свою большую грудь и стала ласково гладить его по чёрным кудрям. Тело царя перестало дёргаться, он заснул.
    Проснулся царь через два часа свежим и бодрым и тут же продиктовал письмо в Суздаль, где приказывал капитан-поручику доставить в Преображенский приказ на Генеральный двор всех, кто хоть как-то соприкасался с Евдокией и Евдокию саму тоже.
    Евдокия с дороги, видно по наущению Писарева, прислала покаянное письмо.
    "Всемилостивейший Государь !
    В прошлых годах, а в котором не упомню, по обещанию своему, пострижена я была в Суздальском Покровском монастыре в старицы, и наречено мне было имя Елена. И по пострижении, в иноческом платье ходила с полгода; и не восхотя быти инокою, оставя монашество и скинув платье, жила в том монастыре скрытно, под видом иночества, мирянкой. И то мое скрытие объявилось чрез Григория Писарева. И ныне я надеюся на человеколюбныя вашего величества щедроты. Припадая к ногам вашим, прошу милосердия, того моего преступления о прощении, чтоб мне безгодною смертью не умереть. А я обещаюся по прежнему быти инокою и пребыть во иночестве до смерти своея и буду Бога молить за тебя, Государя.
    Вашего величества нижайшая раба бывшая жена ваша Авдотья.
    Февраля 15 дня 1718."
    Пётр удовлетворённо скривил губы: «А, каяться гордячка упрямая, «Всемилостивейший государь», смирила гордыню. А почему так? Что скрыть хочет? Неужели заговор был?» От этой мысли внутри похолодело, стало как-то нехорошо, что-то пытается скрыть его Дунька. Нрав у Петра был ой какой подозрительный.

    Евдокия катилась в санях из Суздаля на Москву. Правильно ли она сделала, что поддалась на уговоры Писарева и написала царю покаянное письмо? Был за ней грех, ох, был. Евдокия смотрела на белый снег и вспоминала ту весну, почти девять лет назад. Яблони и знаменитая суздальская вишня цвели белым цветом.
    Евдокия вертелась в келье перед зеркалом. В травчатом летнике и такого же цвета повойнике. «Красавица! Сорок лет скоро, а красавица!»
    Неожиданный приход архимандрита Досифея её слегка смутил, а, впрочем, он был свой человек, бывший дворовый её батюшки.
    За спиной архимандрита стоял смущённый майор. Евдокия его узнала:
    - Стеша, ты? – удивлённо-обрадованно произнесла она.
    Это был друг детства Степан Глебов. В Москве усадьбы их родителей, Лопухиных и Глебовых, стояли рядом.
    - Вот, государыня, - сказал Досифей, - Степан Богданович Глебов, майор, пришёл засвидетельствовать своё почтение. С гостинцами.
    - Благодарна вам очень, владыка, - ответила Евдокия.
    - Не буду вам мешать, - откланялся архимандрит.
    Досифей удалился, а Евдокия грозно взглянула на двух стариц, что ей прислуживали, на Мартемьяну и Каптелину.
    - Что вы тут сидите? Займитесь делом каким-нибудь.
    Перепуганные неожиданным гневом госпожи, старицы с поклоном вышли из кельи.
    Глебов нерешительно топтался на месте.
    - Мехов тебе привёз, материи немецкой.
    Евдокия улыбнулась:
    - Бог с ней, с материей. Садись, свет мой. Ты каким ветром сюда?
    - Так война, - просто сказал Глебов, садясь к столу, - набираю солдат для армии. В Малороссии круто замешивается, всё зиму шведа били.
    - Бог с ними, со шведами. Ты надолго?
    Евдокия смотрела ласково и призывно, Глебов смутился.
    - Это как получиться. Год – два.
    - Хорошо, коли так. Как жена твоя Татьяна Васильевна?
    - Плохо. Гноем исходит от пупка и ниже. Ничего не помогает. И иностранные лекаря приходили, и заговаривали, и травами лечили. Ничего не помогает.
    - Бедный, бедный Стеша. Уж и не знаешь, как меня величать? Не мудрено: родилась Прасковьей Илларионовной, замуж вышла Евдокией Фёдоровной, а умру старицей Еленой. А ты, свет мой, зови меня как в детстве звал. Помнишь?
    - Помню, Порушкой я тебя звал.
    - А помнишь, как мы с тобой к Стрешневым за яблоками лазали, да собаки на нас налетели, а мы назад через забор.
    - Ты тогда подол сарафана порвала.
    - А ты тогда увидел мои голые ноги и смутился. Сколько тебе лет тогда было, Стеша?
    - Двенадцать, должно быть.
    - Ты меня от собак защищал, я помню. А мне дуре большой пятнадцать было, замуж пора, а я с маленькими мальчиками за яблоками лазила.
    Евдокия звонко засмеялась.
    - Замуж ты вышла через четыре года, - вздохнул Степан, - и разошлись наши дорожки.
    Евдокия улыбнулась и лукаво посмотрела на Степана и сказала:
    - А как на меня стольник царицы Прасковьи Фёдоровны смотрел. Уж как смотрел.
    - Ничего я не смотрел, - смутился Глебов.
    - Смотрел, смотрел, - Евдокия вдруг погрустнела. - А я тогда была счастлива со своим Петрушей. Двое сыночков у нас народилось. Сашенька, второй сынок, умер, а Алёша живёт у батьки своего, сюда его не пускают. Три года счастья мне выпало, Стеша. Я думала, что Петруша такой же невинный, как и я да ошиблась: всё он ведал. Была у него любовница в Кукуе, Хелен Фадемрех, - по слогам произнесла царица, - старше его лет на пять или семь, всем премудростям его научила, как с бабами обращаться. Я вот сейчас думаю: меня Еленой постригли не в насмешку ли, не в честь ли Хелен Фадемрех? Он оставил её ради меня. За что Петрушка меня возненавидел, ни как в толк не возьму. А потом появилась Монс. Я старше Петруши на три года, а она младше на три года, а глаза у неё завидущие, руки загребущие. Дай, герр Питер, мне деревеньку, дай вон ту волость, дай парсуну твою камнями драгоценными усыпанную. И Петрушка даёт. А за парсуну ту две волости купить можно. А меня в монастырь и ни полушки не пришлёт, по родне побираюсь!
    У Евдокии брызнули злые слёзы, Степан робко погладил её по плечу.
    - Что ты так разошлась, Порушка.
    Евдокия улыбнулась и произнесла с придыханием:
    - Ты что так робеешь, яблок мой? Сюда без моего позволения никто не войдёт.

    Евдокия улыбнулась своим мыслям. Два года они были вместе: отлюбила греховной любовью за всю жизнь свою горемычную. Семь лет прошло, а помнит, как тогда расставались.
    - Может быть, Стешенька, службу какую получишь поближе к Суздалю? Похлопотать там как-то на Москве? Я через своих тоже попытаюсь.
    Она смотрела на него безумными глазами.
    - Кто такие Глебовы и, кто такие Лопухины? – горько усмехнулся Степан. - Не великого полёта птицы. Похлопотать можно. Получиться, не получиться, а только ты знай, Порушка, что любить я тебя буду всегда. И на этом свете, и на том. Грех сие, Порушка, а видно Богу так угодно. Не кручинься не забуду я тебя никогда.
    Степан вырывался к ней несколько раз, но это было уже не то, не как в те сладкие два года. Ревновала Евдокия его, видеть хотела очень, письма слала. Не дай Бог сейчас увидит: Петрушка дознается – лихо будет.

    Привезли из Суздаля 16 февраля человек семьдесят и всех поголовно, без разбора подвергли расспросу с пристрастием. И вот старица Каптелина на дыбе сообщила, что Евдокия не только не носила чернеческое платье и выезжала из стен монастыря, как мирянка, но еще принимала любовника, майора Глебова Степана Богдановича. А старица Мартемьяна, тоже на дыбе, подтвердила показания Каптелины и от себя добавила, что инокиня Елена пускала Глебова к себе днём и ночью и он с ней обнимался и целовался, а их, стариц, выпроваживали вон.
    Пётр отбросил экстракт от себя как ядовитую гадину, левую сторону лица его свело судорогой, начался припадок: он брызгал слюной, кричал что-то невнятное. Позвали Екатерину, и она взяла его голову, положила к себе на грудь и гладила пока он забылся в тревожном сне.
    Прошёл час. Пётр поднял голову с груди жены и спокойным голосом произнёс, чуть хмуря брови:
    - Разыскать Глебова, произвести обыск и его сюда на Генеральный двор, на дыбу.
    У Глебова нашли девять писем от Евдокии. Хранил, значить дороги они ему были.
    Пётр читал письма и его грызла ревность.
    «Свет мой, батюшка мой, душа моя, радость моя! Знать уже зло проклятый час приходит, что мне с тобой расстаться! Лучше бы мне душа моя с телом рассталась. Ох свет мой. Как мне на свете быть без тебя, как