получилось. Как пришли сюда, в контору, с десяток лет назад, и стали первыми во многом. Я слушал его песни вечерами и знал, что мы завтра вернемся на «линию фронта» и проживем еще один день, и все получится. А Стас, как истинный марафонец, никогда не сдавался. Я распускал нюни, а он уже с платочком стоял. Но я помню и другое: как было плохо ему, он практически кричал, но кричал где-то внутри себя. По глазам было заметно, что сейчас бочка эмоций медленно переполнится и рванет, тогда наступала моя очередь слушать. Но я до конца не понимал, насколько больно ему было, от неустроенности, обид, бесконечного поиска. Он говорил, что когда-нибудь он станет писателем.
«Гош, как думаешь, мне на каком жанре остановиться? Я уже выбрал домик в области и для антуража присмотрел старую печатную машинку», - его задорные глаза при этом блестели как два новеньких пятака.
Кем он только ни хотел стать: безумным художником, создающим невероятные перформансы, гончаром - придумал целую коллекцию глиняных статуэток, ветеринаром, сумасшедшим физиком-астрономом, ищущим новые вселенные. Но почему он выбрал профессию инженера так и не рассказывал.
Я смотрел в глаза Марии Степановне, и мне казалось, что она читает мои мысли и воспоминания каким-то интуитивно-мистическим образом.
- Я не смог догадаться, я не помог ему, - тихо произнес я. Эти слова встали комом у меня горле, и я еле сдержал слезы.
- Молодой человек, вы и не смогли бы ему помочь вчера, он сам решил, что его путь закончен. Неведение, глупость, жалость к себе, возможно ненависть, бесконечный тупик в размышлениях сыграли с ним злую шутку. На самом деле, Георгий, его легко понять, знаете почему? - пожилая женщина явно ошарашила меня этим вопросом.
- Почему? - выдавил из себя я.
- Я так понимаю, что ваш друг был однозначно непростым человеком. Мне сразу стало понятным тогда, когда вы заплакали, что вы потеряли необъяснимого и прекрасного человека, столько боли в глазах я давно не видела. Я могу ошибаться, но мой опыт подсказывает мне, что не всегда люди уходят легко, сходят с ума от наркотиков, безденежья и алкоголизма. Есть тупик, который длится годами и приобретает такие формы, которые, так или иначе, заставляют нас выйти из игры. Я хочу с вами поделиться своим путем, если позволите, - сказала Мария Степановна.
Я подумал, что, как и в случае со всеми пенсионерами, меня ждет рассказ о том, как « когда-то давно все было не так, и сейчас вы все не те, а вот раньше..». И все это прозвучит с нравоучительным тоном, и я уже было приготовился сказать, что не нужно всего этого, но Мария Степановна вздохнула и произнесла:
- Я тоже когда-то стояла на краю… - и замолчала.
Я смотрел на нее полными слез глазами, и в этой старушке, словно из ниоткуда, нарисовались прекрасные черты лица. «Наверное, в молодости она была очень красива», - подумалось мне.
- Когда я подошла к краю, все смешалось внутри, захотелось все отпустить. Я была молода, слишком долго над всем размышляла, искала выводы, долго варилась в собственном соку, держала внутри себя все обиды, иллюзии, фантазии. Я закончила институт и подала документы в аспирантуру. Считала, что философия - мое призвание. Но при этом я стояла на краю, я не знала, кто я на самом деле. Я рвалась в бой и при этом мечтала, чтобы в этом бою меня застрелили. Кончилась бесконечная гонка за совершенством. Вы спросите меня сейчас, а любовь? Сразу отвечу, было все. Я влюблялась в мужчин не хуже, чем в голливудских мелодрамах. Я любила их детали, их лица, их смех. Я любила людей с их непостоянством и каждого пыталась понять. Глубоко проникала в их стремления и цели, они все оказывались на самом деле простыми. Я искала истину, которая должна быть в каждом из нас. Не находила и возвращалась к началу. Моя жизнь была сложной, но я упорно бежала вперед. И я стояла на краю, потому что устала, потому что мне казалось, что это тупик и безысходность. Мне было жаль себя. Жаль чувства людей, жаль свои. Глупость заключается в том, что, совершив самоубийство, нам кажется, будто мы избавимся от страданий, невежества, перестанем искать себя и успокоимся навсегда. Неведение же заключается в том, что мы никогда не узнаем правды, если мы умрем. Можно долго философствовать на тему: «А есть ли правда?» Не надо. У каждого она своя. У вашего друга была своя правда, и я ее понимаю, своя усталость, свой тупик. Маленькая комната, переполнилась тяжелой ватой, он падал в нее долго и мучительно. Не корите себя за то, что вы не смогли ему помочь, возможно, вы бы действительно просто не смогли, не услышали бы. Конечно, ему нужна была помощь, нужно было попытаться дать лесенку, чтобы он снова попробовал подняться. Мы живые, очень часто никого не слышим. Мы уходим в себя. Мы эгоисты в плохом смысле в первую очередь.
Мария Степановна замолчала и смотрела на меня колючими глазами, но я все равно не понимал эту боль человека, который сейчас стоит передо мной.
- Мария Степановна, - глухим голосом произнес я, - Но ведь вы сейчас стоите здесь, - от произнесенных слов моя голова закружилась, это получилось как-то глупо и по-детски. Женщина улыбнулась и дотронулась до моей руки:
- Георгий, знаете, о чем человек думает и чего желает, когда стоит на краю скалы, даже если он пришел туда полюбоваться видом гор?
- О чем? - отозвался я с интересом.
- Он всегда желает прыгнуть оттуда вниз, - ответила Мария Степановна, - Тогда, когда я стояла там же, после всех сказанных себе слов я вспомнила об этом и отошла от края на два шага назад, меня отпустило на мгновение. Нет, я не давала себе обещаний в тот день, я не мучилась угрызениями совести. Я просто отошла от края. И это было самым большим моим шагом в жизни.
Мария Степановна отвернулась, и мне показалось, что ее худенькие старушечьи плечи вздрогнули. Мне захотелось обнять этого человека, и снова стало стыдно за свою слабость, за черное и белое в моей голове. Где-то внутри появился небольшой просвет, словно в летнее утро у бабушки в деревне, лучик утреннего солнца коснулся оконной рамы и нежно прокатился по комнате.
Кабина лифта вздрогнула, и в лифтовой шахте послышались мужские голоса.
-Да! Где-то шестой этаж! Давай включай моторы, должен поехать!
Кабина вздрогнула и поехала вверх, снова отсчитывая этажи вверху на табло.
Лифт остановился на десятом этаже, и Мария Степановна направилась к выходу:
- Спасибо, вам Георгий, с вами было уютно. Берегите себя, - тихо сказала она и снова дотронулась до моей руки.
Я не успел ей ничего сказать, двери резко захлопнулись, и лифт снова поехал вверх: 11, 12, 13… На восемнадцатом этаже двери открылись, и я вышел на площадку. Двери общего балкона были закрыты. Я постоял перед ними в некоем забытье. Перед глазами возникла картина: молодая девушка, стоящая на общем балконе старого дома. Безумно прекрасная и настолько одинокая фигура, одна в огромном мире. Я открыл дверь и переступил бетонный порог общего балкона. Солнце ослепило меня, тяжелый жаркий воздух города навалился с огромной силой, не давая вдохнуть. Я посмотрел вниз. Голова закружилась, заставляя меня отойти назад и одновременно маня вниз.
Мне хотелось, чтобы Стас был здесь, и мы бы обо всем поговорили, как раньше, я словно чувствовал его присутствие где-то внутри:
- Я знаю, ты просто устал, - на этих словах слезы ручьями полились по щекам, и я судорожно начал искать пачку сигарет в кармане джинс. Дым заполнил пространство вокруг меня, и вроде бы стало легче. Мысли укладывались в голове в произвольной форме, словно произошла перетасовка колоды перед новой раздачей, вдруг откуда-то возникло: «Возьми меня с собой, Стас» - и затем слова Марии Степановны: «Мне было жаль себя…».
Я снова посмотрел вниз, теперь уже голова не кружилась. В памяти заплясал хоровод всех сегодняшних событий… и я сделал два шага назад.
