Кореша тартыги

Жеку разбудил стук в дверь. Он через «не могу» открыл покрасневшие от недосыпа и утомления глаза, щурясь и моргая от рези и пекущей слезы, осмотрелся по сторонам, попытался вернуться из алкогольной прострации в реальность и вспомнить своё местоположение на карте мира. Опять этот адский стук в дверь эхом проскакал по кисельным казематам башки. Словно сам сатана метнул туда тяжёлый каучуковый мячик страданий и боли и ждёт, пока тот вернётся обратно, с намотанными Жекиными мозгами и мыслями, чтобы метать мяч снова и снова, пока не продырявит Жеку насквозь, а для себя выудит все Жекины секреты.
«За мной, что действительно уже пришли из самых глубин преисподней? — Спросил себя Жека. — Зачем же так стучать, мать вашу либеральную?»
Только теперь он ощутил, что содержимое его костяной коробки на плечах будто распухло. От выпитого 6 часов назад бесплатного спиртосодержащего дерьма во рту творится препоганая резня. Резня защитников вкусовых рецепторов, рождённых вместе с Жекой на последнем издыхании Советского Союза, против грамотрицательных бактерий-паразитов американского запада, которые усыпили его бдительность, десантировались в рот из бутылки с ирландским пойлом и хотят изнутри уничтожить в нём всё православное и дорогое сердцу.
«Неужели я продрых 6 часов кряду?» — Опять спросил он себя.
Мозг воспалился и, кажется, что очередной стук спровоцирует непроизвольное расплёскивание мозговой жижи по всей кровати, потолку и стенке и подкорректирует всеми двадцати шестью оттенками красного чудную, дешёвую живопись какого-то америкашки-современника, что висит в позолоченной рамке над кроватью. Кажется это абстракционизм или какой-нибудь постмодерн. По цветовой гамме больше смахивает на какой-то жёлто-серо-коричневый говнохренизм из-под ободка унитаза. Это «редкое» явление природы художник долго изучал, нюхал и рассматривал, чтобы проникнуться и прочувствовать всю неумолимость жизни тамошних бактерий, когда забыл удалить их туалетным утёнком, а потом со страстью и сочувствием выместил всю эту богоугодную мерзость на холст.
— Харэ тарабанить! Итак, башка гудит. Щас иду. — Хрипло, то ли простонал, то ли прикрикнул Жека, прокашлялся, сплюнул на пол и растёр плевок подошвой халявного тапка из номера, чтобы не возникло казуса, если это пришли работники отеля. Быдло фром раша, что тут скажешь.
Он дошкондыбал, вжал ручку и толкнул дверь от себя, ударив ею того, кто стоял снаружи у номера.
— Ай! Ёб… Аккуратнее можно? Или шо? — Послышался с той стороны голос Дэна.
Услышав голос друга, Жека даже воспрянул духом, а умственное помутнение от сильного эмоционального толчка стало рассеиваться, как утренний туман.
— Дэн! — Обрадовался Жека и слабо улыбнулся, насколько хватило умения радоваться.
— Привет, дружбан! — Улыбнулся в ответ Дэн.
Они обнялись на пороге, похлопав друг друга по спине.
— Судя …э-э-э… по шнеку из номера, у тебя была холостяцкая вечеринка, да? — Спросил Дэн. — Сам бухал?
Они разжали дружеское объятие и Жека, пожав плечами, ответил вопросом:
— А с кем ещё? Я ж тут чужой. Даже из номера не выходил, чтоб особо не светиться. — Он глянул вдаль коридора, отступил назад и пригласил Дэна войти. — Так и будешь в дверях торчать? Там ещё есть пара бутылок. Давай проходи. Отметим встречу. Как добрался?
— Та жопа полная! — Недовольно выпалил Дэн, входя в номер и закрывая за собой дверь. — Путешествия, по ходу, …э-э-э… не моё. Как узнал шо еду…э-э-э… в штаты, обрадовался. Но в пути нервничаю, дёргаюсь, …э-э-э… психую. Короче, ваще расслабиться не могу. До сих пор трясёт всего от этих…э-э-э…самолётов, да и от всего, шо сделано. Ещё до кучи и в самолёте …э-э-э… блеванул, как назло. Щас, блин, в душ схожу и напьёмся. Шо там у тя есть в баре …э-э-э… из забугорного? — Спросил Дэн, разглядывая интерьер санузла, а потом свою небритую и помятую рожу в квадратном зеркале над раковиной и ещё добавил. – А тут симпатично.
— Есть виски, водка, пиво в банках и кофе. — Отозвался Жека. — Как будто кто-то знал и заранее поставил.
— Наверное, Маруся эта …э-э-э… подсуетилась. Как она тебе кстати? — Спросил Дэн.
— Кто? Мария?
— Нет, блин, Гертруда. — Съязвил Дэн.
Жека улыбнулся и сказал:
— Чисто ведьма.
— Но она ничё так сучка, скажи? Я б ей …э-э-э… вставил.
— Я как-то не думал в таком ракурсе. На таком стрессе не до этого.
— Да ладно! О своей глухой-то …э-э-э… думал, небось во всех …э-э-э… ракурсах.
— О Вике я постоянно думаю. И завязывай её глухой называть.
— Блин, защитник, …э-э-э… благородный сэр, я щас расплачусь. — Подшутил Дэн. — У вас шо реально …э-э-э… любовь там и всё такое?
— Не знаю я что это. Просто она мне не безразлична и нравится её наблюдать в моей тухлой жизни.
— Ну, так и шо? Теперь твой хер …э-э-э… из-за Вики при виде зачётной девочки не испытывает …э-э-э… влечение? — Задал Дэн вопрос с подвохом. — Любой мужик это сразу …э-э-э… чувствует. Это природа, Жек, от этого никуда …э-э-э… не деться.
— Что ты хочешь сказать? Что я не правильный мужик или шо? — Передразнил Жека друга с ударением на Дэновское «шо», доставая из маленького холодильника нарезанный сыр и колбасу в вакуумном пакете, лимон и банку маслин.
— Ага. — Засмеялся Дэн, добривая вторую сторону лица, и добавил старую детскую дразнилку. — Ты какой-то …э-э-э… не такой, попу трогаешь рукой.
— Открою тебе секрет, Дэн. Влечение испытывает не хер, а мозг, получая информацию через глаза. — Слепил умника Жека.
Дэн с издевательской улыбкой вышел из ванной, вытирая руки полотенцем, и сказал:
— Давай …э-э-э… наливай уже, прохвэссор херов.
— Я не прохвэссор. – Засмеялся Жека. – Просто начитанный. А чё ты экать-то стал? — Заметил Жека. – Прямо какая-то мегаэкалка.
— Да не знаю я. – Резко ответил Дэн, видно его это и самого сильно раздражало. – Может быть нервное. Вот говорю …э-э-э… а потом раз, как будто обрубает и резко забываю, шо хотел сказать …э-э-э… и пока экаю, вспоминаю, шо хотел сказать. Заметил, шо…э-э-э… до встречи с этой Марусей со мной …э-э-э… не было такого.
— Это плохо. — Резюмировал Жека с улыбкой. — Я ж сказал, ведьма. Раньше ты только шокал, а теперь ещё экаешь.
Жека выставил всё съестное и питное, что надыбал в номере, на журнальный столик, что у прохода между кроватей, открутил бутылку виски и налил в кофейные чашечки. Кофейные чашечки по дозировке подошли для такого дела как нельзя лучше. Они уселись на кровать, с серьёзным выражением глянули друг другу в глаза, бздэнькнулись чашками, молча, одним махом влили в себя по первой и тут же Жека налил по второй.
— Хорошо пошло …э-э-э… заморское бухло. — Сказал Дэн, тяжко и протяжно выдохнув, как будто с облегчением.
— Рифмоплёт. — Улыбнулся Жека, но тут заметил, что Дэн уставился в одну точку и совсем не улыбается, а потом вдруг спросил серьёзно:
— Жека, какого …э-э-э… лешего мы здесь делаем? Что творим?
Жека глянул на него и с недоумением серьёзно ответил:
— Бухаем в американском отеле американское пойло.
— Нет. Я имею в виду вообще …э-э-э… здесь в этой Америке.
— Дэн, ты не хуже меня знаешь, зачем мы здесь.
— Знаю.
— Чё тогда трепаться об этом?
Дэн повернулся к Жеке с пристальным взглядом и немного с надрывом и нервно спросил:
— А о чём ещё трепаться, дружбан? О бабах? Да клал я на этих сук …э-э-э… болтяру с хобот! Я щас говорю …э-э-э… о нас с тобой. Понимаешь? Как нам дальше жить? Шо делать? Мы с тобой …э-э-э… в говне по самое не могу. — Дэн начал переходить на крик.
— Чего разорался? Что ты щас хочешь услышать? — Повысил тон Жека. — Что у меня есть план? Так его нет. Я рад тебя видеть здесь и сейчас живым и бухать с тобой это американское дерьмо. — Жека передёрнул верхней губой, ткнул пятернёй в бутылку виски, при этом сделав мелодичный акцент на слово «дерьмо», отвернулся и сбавил тембр голоса. — Всё. Точка. Я не думаю даже на пять минут вперёд. Этот момент, данность — это всё, что у нас есть.
Дэн помолчал, а потом, вроде как откатило, поднял чашку с виски и сказал:
— Ты прав. Ладно, давай выпьем, пока эти уроды …э-э-э… снова не позвонили. Я из-за них, блин …э-э-э… так задёргался, шо похудел уже на шесть килограммов. Прикинь?
— Ну, хоть что-то хорошее из этого вышло. — Пошутил Жека.
Они дёрнули по второй и закусили креативным бутербродом — колбаса с сыром без хлеба.
— Кто б мог подумать, …э-э-э… шо я вляпаюсь …э-э-э… в нечто подобное. — Начал себя жалеть Дэн. — А знаешь, когда я …э-э-э… начал замечать, шо с миром шо-то не так?
— И когда же? — Вопросительно поднял глаза Жека.
— А когда Крым стал российским после этого …э-э-э… референдума. Помнишь?
— В 2014 году вроде. — Вспомнил Жека.
— Да вроде. Я это… э-э-э… тогда в Симферополе подрабатывал. Помню, еду, знач, в маршрутке …э-э-э… в окно пялюсь на этот серый город, ободранный, типичный …э-э-э… постсоветский индустриальник, совсем не смахивает на тот распрекрасный Крым, о котором …э-э-э… чесали мне тогда люди. Это потом он уже преобразился …э-э-э… после референдума. Ну вот. На людей, знач, уставших со злыми лицами зырю, на машины …э-э-э… и думаю, шо несмотря на всю эту …э-э-э… нищету, похеризм и коррупцию, люди продолжают верить этим пидарам у власти, ведутся …э-э-э… на их обещания, отдают честно заработанное своим трудом …э-э-э… на всякое ненужное говно. Красивых слов понавыдумывали: референдум, хренендум, импичменты всякие, оферты …э-э-э… политкорректность. А как тебе словечко – пассионарии. Кхеге! А шо толку? Сути-то это не меняет. Как говно не назови, оно, как было …э-э-э… говном, так и останется.
— Смотрю, ты не особо за государство ратуешь. — Сделал вывод Жека. — Сильно за жителей Крыма болел или накипело? Или тебе за державу обидно? — Спросил Жека и налил по третьей.
— Да насрать мне на державу. Раньше …э-э-э… было не насрать, интересовался политикой, за новостями следил, даже …э-э-э… патриотом себя считал, а теперь насрать потому, шо …э-э-э… задолбало рабство под прикрытием, ложь, безразличие и произвол. Лично мне …э-э-э… держава в жизни ничем не помогла только всё отбирала. Либерасты сотворили такую Систему, …э-э-э… чтобы хорошие люди считали хороших людей либерастами и сами …э-э-э… при этом превращались в либерастов и разобщались вместо того, шоб объединяться. Ты же сам знаешь, когда мы …э-э-э… разобщены и каждый сам за себя, то народа нет, тогда мы …э-э-э… не представляем опасности для пидаров, которые помыкают нами, и мы не можем …э-э-э… их контролировать. Тогда не мы, а они власть и делают с нами всё, шо им вздумается, …э-э-э… стравливают брата с братом, сына с отцом. Знаешь, почему у нас людям …э-э-э… не дают богатеть?
– Интересно. – Жека внимательно свёл брови. – Почему?
– Всё просто. Потому шо люди с большими деньгами …э-э-э… перестают быть рабами. Они сами могут …э-э-э… диктовать условия или купить выгодные для себя условия. А тем, кто держит власть …э-э-э… не нужно это. Кто же тогда будет обслуживать их и других членов социума, …э-э-э… кто будет делать всю работу, производить для них машины, …э-э-э… яхты, самолёты, строить особняки, если никому не нужно будет …э-э-э… зарабатывать на жизнь?
— Ну, ты и речи толкаешь. Я почти восхищаюсь тобой. — Улыбнулся Жека. — А главное, я с тобой согласен.
Дэн поднял чашку и предложил тост:
— За правду!
— За правду! —