Закон бумеранга

Моральный что=ли. Ведь как оно бывает. Бросаешь его в жизнь, а он к тебе всегда возвращается. Всегда. И добром, и злом, что ты совершил. Понимаешь, закон такой, бумеранга. Ты ещё это поймёшь. Никогда не суди с горяча, да и слепо не верь, пока не убедишься в этом сам. Родителям верь потому, что они любят тебя, а…
=Что?
=Да нет, неважно, сам разберёшься. Со временем. Главное, не забывай, что этот бумеранг всегда к тебе возвращается.
=Видишь, =старик показал свои металлические зубы. =Думаешь это от старости? Нет. Это от наивности моей веры.
=А разве вера может быть наивной?
=Оказалось, что может. Я с тобой одной историей поделюсь. Но в следующий раз. Устал я. Давай партию сыграем в шахматы и до пятницы. Трудное это дело, вспоминать.

Дима с нетерпением ожидал пятницы. Возможно, тогда он наконец узнает тайну этого человека. А это более захватывающе, чем «Моте Кристо», недавно прочитанный им. Что делать, ведь Дима был всё же четырнадцатилетним подростком и при всём его пытливом уме эмоциональная составляющая сильнее тянула его к разгадке тайны этого человека, чем иная, пока малопонятная ему жизненная правда.

=Я, =продолжал старик, =к революции примкнул всей юношеской верой. Таких, как я, студентов, учился на втором курсе юридического факультета в университете, тогда немало было. Война, разруха, голод казались временным. Да и силы в молодости преодолевают многое. Вера была, сильная, в правильности пути. Был и на фронте. Не долго правда. Затем в особом отделе при ВЧКа. Очень поверь гордился выпавшей мне долей.  Однажды поздней осенью помню, приехали мы с продовольственным отрядом в одно село. Нищета ужасная, скажу я тебе. В городе =то получше было, а там деревнями вымирали. Даже до людоедства доходило.
=Это как?! =изумлённо воскликнул Дима.

=Как? Мерзко. Люди с ума сходили. Заходим в хату, а там кастрюлька на огне. А в ней… Лучше не вспоминать. Но разве такое забудешь? Да, Дима, лучше бы тебе не знать, но я помру, кто помнить об этом будет? Чтобы оставшиеся выжили, младшего съели. Ну, меня прямо перевернуло всего. А командир наш, Климов, всю эту семью прямо из маузера там и положил. Вот такое время было. Я вот потом думал, кто их каннибалами сделал? Выходит, что мы сами и сделали. Всё выгребали, они уже и не людьми становились. Там даже травы не было, съели всю. А ведь и не враги вовсе, простые селяне. Уже тогда что=то точить душу начало. Нет такой идеи, чтобы оправдать то, что сам зверем становишься, Дима. И зверство это оседает в тебе, молчит до поры, но обязательно выскочит или в тебе, или в твоих потомках. Запомни, что бы тебе не говорили.

=Но ведь и враги были.
=Были конечно и враги. Но оговорённых, безвинных, намного больше. Мы пошли бороться с империей, а создавали ещё более худшую, более жестокую и лицемерную. А ведь верили в  »светлое будущее» для всех, создавая монстра, который вскоре и поглотил большинство идеалистов. Революции, Дима, делают романтики, а им на смену приходят совсем иные личности. Но об этом ни с кем не говори. Просто осознай. Когда=ни будь, очень нескоро, возможно, что= либо и изменится.  Для этого я свои записи и делаю, чтобы не забывать. Чтобы… (старик натужно закашлялся. Дима быстро набрал в кружку воды из остывшего уже чайника) вот  и передашь дальше. Дальше. Так вот, а в одной деревеньки, я уже тогда во главе отряда стоял, мы ничего так и не наскребли. Нечего уже было. Гниль одна и смерть вокруг. В одной из хат писк какой=то услышал. Заглянули. У косяка лежала умирающая, больше на мумию похожая женщина, а рядом мальчишка замызганный лет шести=семи. Я бы вряд=ли довёз её в город к фельдшеру живой. Уж совсем она плоха была. Дал ей из фляжки воды. –«Сына, сына спаси», =прошептала она. Пока мы были в этом селении она и скончалась. Ничем я не смог ей помочь. Но пацана отнёс к нам в телегу. Да я и сам, впрочем, тогда ещё пацаном был. Куда его девать? Но взял. Решил, будь, что будет. Помрёт ведь, если оставлю.
=Взяли?
=Взял. Но давай об этом в следующий раз. Нелегко это. Нелегко. А ты можешь не приходить больше. К чему тебе исповедь старого брюзги.
=Я приду. Обязательно приду.

Пришла зима. Рано стало темнеть. Лёгкие пушинки снега кружили над зажжёнными фонарями. Дима любил это время, когда особого холода не было, но так радостно поскрипывал ещё белый снег под новенькими, блестящими калошами на его новых валенках= бурках, где=то раздобытых отцом. Высший шик по тем временам. Можно было провести вечер за занимательной книгой, но ноги сами несли его по заснеженным закоулкам к маленькой квартирке, островке чуть тревожного, пока ещё не совсем понятного им, но так интригующе влекомого к старому человеку, с его опасной тайной. Их разговор, вернее старика, Дима больше молчал и слушал или после парии в шахматы шёл домой. Ведь их встречи были его тайной. Тайной, доверенной только ему. Он обладатель её и никому её не раскроет, как недавно прочитанный им Овод. Старик конечно не похож на него, но…И это »но», заставляло его упорно навещать старика.

=Так вот, продолжил хозяин, =того паренька я Васькой назвал. С собой взял, через коллег устроил в Дом для сирот. Навещал, когда мог. 
Он ко мне потянулся. Диким сначала совсем был. Да это и понятно. Затем, когда меня уже назначили прокурором того городка, помог ему поступить на раб. фак. Затем в секретариат при управлении. Там и паёк хороший, и общежитие. Не забывал, как мог. Раз уж сгинуть не дал. Ты чай-то пока горячий пей. Вот и баранку бери. На улице=то не лето. Согрейся. Так время и шло. Ваську куда=то на курсы взяли. Он не сказал, но я догадался на какие курсы от нашей конторы взять могут. Но лишние вопросы не задавал. Да и работы много было. Дела начали появляться. Но я честно к ним подходил. Никому, как говориться «дела не шил». Даже выговор получил за недостаточную бдительность. Но это мне однажды и жизнь спасло. Помнишь, я тебе про «Закон бумеранга» рассказывал? Так и произошло. Но позднее уже. А время напряжённое было. Вредители, шпионы чуть ли не везде. Были и они, но я старался разбираться по закону, а не по рекомендациям. Тут и Ягоду сняли. Тоже врагом оказался. Ежов пришёл. Мы, сначала вздохнули, ну, наконец законность наведут. И правда, сначала так и казалось, а затем ещё жёстче стало. Ты про «Ежовые рукавицы» помнить не можешь. А мне забыть трудно. Вот и моя очередь пришла рукавицу эту узнать. Донос написали, что мол пособник врагов, слишком либерален в вынесении приговоров. Прямо в моём кабинете меня и взяли. Да ещё и не пролетарское происхождение вспомнили. Я=то и сам про это давно забыл. А все былые заслуги прикрытие мол. Втирался так в доверие. Это мой бумеранг прилетел. Я давно в системе был и понимал, что не отпустят. Хорошо, что хоть семью завести не успел. Предполагал, что ожидать меня может. Но главное запомни, нельзя признавать то, в чём невиновен. Несмотря на боль и унижения. Признал, смерть. Чтобы тебе не сулили. А так хоть маленький шанс сохранить можно. Не дай бог тебе узнать в жизни это. Но учесть стоит. Ты чай=то пей, пей.
=Но вас ведь освободили. Вы ведь живой.
=Живой. Всё же живой. Меня долго допрашивали. Били, не давали спать.
=Почему?
=Требовали сознаться во всём. Что специально в органы втёрся, чтобы вредить и шпионить. Я несмотря на боль всё отрицал. Выл иногда от невыносимой боли, но отрицал. Так неделями продолжалось. На пару дней меня, казалось, забыли. На допросы не водили. И вот однажды приволокли в кабинет следователя. Швырнули на табурет. Смотрю, а за столом в новенькой форме, с кубарями сержанта НКВД мой Васька сидит. Понимаешь? Тот самый пацанёнок, которого я вывез из умирающего села.
=И он вас спас?
=Подожди. Выпить мне надо.
=Старик налил полный гранённый стакан водки, выпил, закурил крепкую папиросу.
=Я сначала обрадовался ему. Ведь немало для него сделал. Если бы были силы, бросился бы к нему. «Вася» = только и смог прошептать с трудом.
=Молчать! -вдруг заорал он. =Какой я тебе Вася, гнида продажная!
=Ты что, изумлённо выдавливал я слова, =ты=то меня знаешь. Ну, какой я шпион, Вася? Я ведь помогал тебе.
=Мне партия помогала и народ. Они меня человеком сделали. А ты, падаль издалека подбирался. И меня врагом сделать хотел. Не вышло! Товарищ Ежов и партия всех вас из щелей выкурит.
=Вася, ты что? =пытался я ещё что=то сказать, но крепкий удар в зубы отшвырнул меня с табурета на пол. Мой мир, казалось, рухнул полностью только сейчас. А он спокойно уселся за стол и продолжал, мол подписывай и закончим. А то, сам тебя гада прямо тут и кончу.
=И вы подписали?
=Если бы подписал, то меня бы точно кончили. Метод у них такой был. Это только говорят, что признание смягчает участь. Может где=то и да, но не у нас. Некоторые не выдерживали, ломались и всё подписывали. Так они и до лагерей не добирались. Десять лет без права переписки. Это в расход. Я это хорошо знал. Васька с охранником повалили меня на пол и ногами били куда ни попадя. Тогда и зубы передние потерял. Страшно про это слушать, то тебе правду знать надо. И помнить. Понимаешь, самое сложное, даже когда кажется уже невмочь, не скурвиться. Человеком трудно остаться. Но должен, борись с этим в себе изо всех сил, иначе нет будущего. Непросто это научиться различать ложь. Не каждому дано справиться. Толпе всегда вождь нужен, как когда=то царь, против которого мы восстали… Но не могут, как оказалось без вождей жить. Не могут. А ведь мы так верили в это. Но когда в девятнадцатом советы разогнали, особенно после Кронштадта, колесо истории заскрипело в прошлое. Так и скрипит, =горько вздохнул старик.
=Я постараюсь.  Дима был оглушён откровением много пережившего человека, =А дальше что?
=Дальше, лучше бы навсегда забыть. Да как? И тебе ещё рано, но я передать должен. Одна надежда, что не ошибся в тебе.
=Я, я вас не предам, =тихо ответил побледневший мальчик, =честное слово.
=Ты слово не давай. Знаешь какие люди и отрекались и на себя наговаривали. Ну, да ладно. Васька этот с надзирателем, как не лютовали, не смогли меня заставить подписать. Не от храбрости моей, её тогда у меня почти не осталось. А от знания, что, если подпишу=расстрел. Такое время было. Затем, мой «крестник» стал окурки о меня тушить, пальцы дверьми зажимать. Я сознание терял, уже сдаться был готов, подписать всё, что он хотел, но видимо в последний момент мой ангел=хранитель за руку удержал. Васька взбеленился совсем. Давило на него начальство видимо. План раскрываемости тормозился. Это когда признание выбить надо было. Я такие дела не пропускал, вот сам в эти жернова и угодил. Погоди. (старик опять немного налил в стакан мутную водку) Это страшнее всего для меня было. Лежал я опять избитый на полу. Тогда он, а затем и вертухай стали мочиться на меня. Да всё на лицо попасть норовили. Кто мол более меткий.
Старик до боли сжал стакан в руке, да так, что брызнули во все стороны осколки.
Нельзя такое забыть. Покуда живу и ещё дышу. И ты помни.
=И… как вы…
=Я? Впервые потекли у меня тогда слёзы. Не от боли, а от бессилия и унижения. Вот так. Недели через две, может чуть больше меня на этап выдернули. Мне, поверь, уже всё равно было. Полная пустота внутри.
=В поезде?
=Теплушки для скота приспособили. Для нас, «врагов» и блатных. Уголовников то бишь. Правда у них свой, особый угол был. Вохра их особо не донимала. Социально близкий мол элемент. Вот тут