Белая тигрица

дающая жизнь, заклинательница восьми небес, врачевательница девяти небес. Удаган могла проникать в Верхний и Нижний миры, сражаться, чародействовать и даже жить там. Она была всемогущая, смелая и решительная, могла превращаться то в прекрасных журавлей, то в огромных восьминогих пятнистых быков, воскрешать мертвых, вершить суды и ещё знала будущее. Она родила пять сыновей и пять дочерей. От них и пошли пять тунгусских родов. Шаманок среди моего народа больше, чем шаманов. Когда Удаган умерла, то попросила духов, чтобы они позволили ей и после смерти охранять тунгусов. Духи сказали, что она может принимать любой облик, только будет чем-то отличаться от любого животного и человека, чтобы тунгусы могли сразу узнать. Так Удаган стала белой тигрицей.
– Что, совсем белой? Без полосок?
– Совсем белой. Как снег.
– Но откуда тигрица? Все тигры живут в приморской тайге. Там теплее. У вас должен быть волк или медведь, олень или сова, на худой конец.
– Зачем худой конец? Белая тигрица. Раньше тунгусы жили там, где тигры жили. 
– Вот как! Да, все люди пришли с юга. В лагере говорили, что белая тигрица спасла однажды от охраны убежавшего заключенного. Явилась и распугала солдат. Это может быть?
– Может. Если это был тунгус.
– Нет, говорят это был простой русский.
– Нет. Не простой. Это был шаман. У него была сила. По-вашему, он колдун.
– Колдун? Как интересно! Мы встретим белую тигрицу? Встретим. Тебя ведь встретил. Сардана, – тихо произнес имя девушки Михаил. Ему было тепло и уютно. Нежный голос девушки погружал в блаженство.
–  Журавль, – вдруг неожиданно твердым голосом спросила она, – ты видишь в огне старичка? – Положила на раскаленный уголь очага кусок сырой рыбы и что-то сказала по-тунгусски.
– В огне? – переспросил Михаил. – Ну, вон там, где ты рыбу жаришь, огонек зеленый. Да, чем-то на старичка-лесовичка похож. – Ему было так весело и уютно,  он готов был согласится с любыми фантазиями этой странной девушки.
– Это не лесовик, это дух огня, принявший нас. Я задобрила его рыбой.
– А-а-а… – Это хорошо.  – Михаил встал и пошел к топчану. –  Я спать. Устал. Хороший день…
Сардана долго еще сидела, сосредоточенно глядя своими кошачьими глазами на мерцавшие угли и прислушиваясь к ночным шорохам.
Михаил проснулся от какого-то странного звука. Ему снилось, будто две дикие кошки дерутся, издавая отчаянный вой. Он резко вскочил, ничего не понимая и протирая глаза. В темноте он скорее догадался, чем увидел, что его соседка мечется на своем ложе, издавая протяжные звуки.
– Сардана, просыпайся! Что с тобой? – он тряс девушку за плечи. Но перестав стонать, та не просыпалась.
– Отстань, сгинь, убью, – промолвила она сквозь сон и дальше перешла на тунгусскую речь. Её тело опять стало извиваться, и Михаил потащил её из чума наружу. Вытащив, ударил пару раз по щекам, чтоб привести в чувство. Девушка, охнув, медленно открыла глаза.
– Боо хотел душу украсть. Душил меня. Я боролась. Я не хочу умирать. Спаси меня, Михаил Журавль.
– Не переживай милая, спасу.
Михаил влез в чум и вытащил оттуда шкуру, одеяло и две подушки. Шкуру бросил на землю. На неё подушки.
– Спать будем здесь.
Уложил Сардану на шкуру. Лег рядом, накрыл одеялом, обнял девушку. Та доверчиво положила голову своему спасителю на грудь.
– Спи, спи, цветочек! – погладил голову правой рукой. Левой рукой он сжимал нож.
Утро принесло прохладу, и два тела под одеялом – мужское и женское, прижимались друг к другу, пытаясь сохранить остатки тепла. 
– Ладно, – он решительно откинул одеяло. – Доброе утро, Сардана! – он поцеловал её в лоб.
– Доброе утро! – ответила девушка, натягивая на себя одеяло.
– Ладно, лежи. Буду собираться. Сегодня же уходим отсюда. Шаман нас не оставит.
– Нельзя. Тэнгэриин Боо нигде не оставит. Надо обряд делать.
– Какой обряд?
– Нужно убить щенка и через его кишки пройти.
– Обряд не сложный. Дело за щенком. Где щенки?
– Но можно и не щенка. Можно любого детёныша. Оленёнка.
– Понял. Иду на охоту. Правда, до этого мне удавалось подстрелить лишь утку. Утка годится?
– Нет, не годится.
– Ладно, собирайся. Что-то придумаем. Обряд нужен. У меня еще должок перед Тигрицей.
Сардана медленно повернула голову и пристально посмотрела на Михаила.
После завтрака, Михаил, осмелев, – погони нет, наконец, решил поохотиться с ружьём. Внимательно его осмотрел, увидел, что спусковой крючок покрыт ржавчиной и при выстреле возможна осечка. Взял уже опробованный лук со стрелами.
– Почитай какой-нибудь заговор на охотничью удачу, – крикнул он, уже отходя от чума.
– Хорошо, Журавль! – донеслось ему в ответ.
Первое, что сделал охотник – отравился проверять расставленные два дня назад силки – петли из жил, привязанные к колышку. Его поджидала удача – в одном из них он увидел тушку зайца. Петля, убившая зверька, так крепко охватила его шею, что Михаилу пришлось повозится, чтобы её распутать.
– С почином, Михаил Владимирович! – сказал он себе радостно. – Интересно, может заяц годится для обряда? Надо показать.
– Сардана, есть добыча, – радостно показал тушку, просунув её в дверь чума. – Такой зверь годится для твоей магии?
Сардана тут же вышла, её глаза были полны тревогой.
– Плохой знак. Если охотнику заяц перебежит дорогу, то охотник возвращается обратно. Не ходи никуда. Останься. Плохо будет. Нужно синкэлевун делать.– Сардана забрала лук со стрелами, скрылась и тут же вынырнула в проёме двери с копьём в руке. 
– Что делать? – не понял Михаил.
– Обряд на удачную охоту. Добывание животного. – Девушка нарисовала на песке фигурку оленя и протянула копье охотнику. – Убей его.
– Я такую картинку в книге видел. В школе. Когда проходили историю каменного века. Картинка называлась «Ритуальная охота», – улыбнулся Михаил, беря копьё.
И он, дурачась с криком: «Йох-хо-хо» стал прыгать вокруг нарисованного оленя и воткнул копье ему в область сердца.
–  Получилось?
– Ну, если ты будешь перед каждый зверем прыгать и кричать, то они все разбегутся, и ты помрешь с голода, – рассмеялась девушка.  Подошла и пристально посмотрела ему в глаза. И хотя её лицо было спокойно, Михаил чувствовал в нём внутреннюю тревогу. Её желтые глаза совсем сузились, и тут же открылись шире, засияв золотом кошачьих зрачков. Ох, какую гамму чувств пережил Михаил!
– Иди, всё будет хорошо.  Но не забывай про осторожность.
– Жди меня, – только вымолвил Михаил, не в силах оторваться от её взгляда,  припал губами к ее губам, на этот раз более податливым.
***
Большая лохматая собака, сдерживаемая длинным ремнем, уверенно шла вперед, обнюхивая тропу.  Вслед за ней, не спеша, шли два лагерных охранника: лейтенант Родин, которого ждало партийное взыскание за сбежавшего зэка, и совсем юный, с простым, румяным лицом деревенского увальня, солдат.
– Вот до чего народ несознательный! Ведь куда идти? Кругом тайга! С голоду подохнет. Если ещё не сдох. А нам расхлёбывай! Свободы захотелось! А где она, свобода? У нас, что ли? Охраняй врагов народа круглосуточно. А они удрать норовят! – возмущался румяный парень, едва поспевая за натягивавшей поводок собакой.
– Все хотят жить, – философски заметил офицер, думая о чём-то своём. – А про свободу ты, Колян, того… Товарищ Сталин её дал всему советскому народу. А то знаешь, как родному тебе скажу: враг он не только среди них, он может и среди нас, честных граждан, затесаться.
– Да обидно, третий день сапоги бьём по тайге за этим зэком, товарищ Родин. А товарищ Сталин всё дал советскому народу, – поспешил оправдаться Колян перед старшим по званию и по возрасту, поняв, что сболтнул лишнего.
– Не бзди, Колян, товарищ Родин своих не сдаёт, – бросив испытывающий взгляд на солдата, заверил лейтенант. – Найдём! Идем правильно: костры-то совсем свежие. Вдоль реки идёт. Куда ему ещё.  Пурга найдёт. Она собака опытная. Не каждый опер так умеет следы распутывать.
Внезапно собака остановилась, покрутила носом, тявкнула и рванулась между веток кедрового стланика вперёд, едва не сбив с ног хозяина.
– Нашла что-то Пурга! – обрадовался Колян, рванулся вслед за собакой, сбрасывая на ходу с плеча карабин свободной рукой. – Смотри-ка, чум! Тихо, Пурга! Фу!
Охранники передёрнули затворы и крадучись стали приближаться к жилищу, сдерживая отчаянно рвущуюся вперёд Пургу. Услышав шум, из чума выбралась взволнованная девушка.
– Руки вверх! На землю лицом вниз! – приказал лейтенант, для острастки выстрелив из карабина в воздух.
Сардана плюхнулась вниз лицом, больше боясь не выстрела, а страшной собачей пасти, которая сейчас, исходя слюной и лаем, находилась в опасной близости от её головы.
– Кто здесь ещё? В чуме есть кто? – грозно спросил Родин, для большей важности толкнув лежащую девушку в плечо сапогом.
– Одна я. – Испуганные глаза девушки переводили взгляд с собаки на охранников.
– Сейчас проверим. Рядовой Савостин, осмотреть чум!
– Вперед, Пурга! –  направил собаку в чум Колян, и убедившись, что та не обнаружила в чуме ничего, заглянул вовнутрь. – Пусто, товарищ сержант.
– Вставай! – опять толкнул сапогом по-прежнему лежащую на земле девушку, охранник. – Кто такая?
– Сардана. – Девушка села на колени, не решаясь встать.
– Фамилия?
– Хандарова.
– С кем живешь?
– Одна.
– Сколько лет?
– Восемнадцать. 
Родин внимательно всмотрелся в испуганное лицо тунгуски. Абсолютная власть над этой беззащитной девушкой кружила ему голову, доставляла самое острое наслаждение из возможных. Ради этой власти над людьми, ради собственной безнаказанности и возможности чувствовать себя повелителем чужих судеб и жизней, он и пошел служить в НКВД. Его невзрачное лицо исказила кривая ухмылка. Впрочем, он справился и постарался поскорей придать ему строгое и озабоченное выражение школьного учителя на выпускном экзамене. Лицо должно быть непроницаемым, свои эмоции и мысли нужно уметь скрывать, учили их на курсах НКВД. 
– Вот что: тут скрывается беглый враг народа. Ты подозреваешься в его укрывательстве. Пойдём в чум. Допрос будем делать.
Родин с нескрываемым удовольствием смотрел на талию и ноги девушки. Сардана встала и боязливо посмотрев на охранников, нагнулась, входя в чум.
– Колян, а ты стой здесь. Охраняй. Твоя очередь ещё придёт, – обнадежил Родин, ухмыляясь.
– Слушаюсь, товарищ лейтенант! – обнажив крепкие лошадиные зубы, заулыбался во всю ширь своего простого лица Колян. Он уже догадывался, что сейчас будет.
– Может подсобить, товарищ лейтенант? – От радостного волнения он зачем-то отдал Родину честь.
– Сам справлюсь, не таких обламывал – подмигнул ему Родин, засунув револьвер в кобуру. – Бди, товарищ.
Колян, воровато осмотревшись по сторонам, привязал к тотемному столбу неизвестно отчего начавшую скулить Пургу и осторожно подошел к чуму, жадно ловя каждый звук, доносящийся изнутри.
Родин пролез в жилище, задернул полог. Выпрямился, осматривая всё вокруг и ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку. Наконец, положил свой карабин в угол и посмотрев сверху на сидящую перед ним на коленях девушку, строго спросил:
– Так говоришь, одна живешь?
– Одна, – уверенно произнесла та.
– Так говори, сучка, где скрывается враг народа! – громко и истерично заорал Родин, с размаху ударив девушку по щеке. Удар был не сильным,