Белая тигрица

восемнадцать лет. Девушки выходят замуж в тринадцать-пятнадцать.
– То есть, ты хочешь сказать, что ты пришла сюда помирать, от того, что тебя замуж никто берет? – попытался перевести всё в шутку Михаил.
- Нет, чтобы спасти род.
Сардана виновато опустила глаза.
– Слушай, ты еще совсем молода! Для тебя найти жениха не проблема.
– У меня был жених. Гудейкон (красивый). Меня обещали ему с рождения. Хороший. Опытный охотник. Но брат Гудейкона Кэпэлэ (сухой) утонул зимой в полынье, оставив вдову с сыном. Может, шаман его утопил. Мой жених обязан был женится на вдове своего брата. Я не вышла замуж за того, кому была обещана – плохой знак. Хорошие женихи не сватались. А плохие мне не нужны. Отказала одному батыру. Не нравился он мне.  Звали его Адиуль (спящий). Нерадивый какой-то. И водку много пьет. Зачем мне муж пьяница?  Я гордая. Теперь никто не сватается.
– Ну, это другое дело. Хотя, что за порядки у вас в роду? Будто не знаете, что у нас в стране замуж можно выходить с восемнадцати лет. Пойдём со мной. Будешь жить в городе. Работать. Найдешь себе жениха. У нас девушки раньше двадцати замуж не выходят.
– Совсем старые. Можно уже пятерых детей родить. Нет. Я невеста шамана.
– Заладила: невеста шамана, невеста шамана. И что теперь ты будешь здесь помирать? И твои косточки потом сверху положат? Если тебя шаман не отпускает, то я сожгу этот вигвам к чёртовой матери вместе с костями и заберу тебя с собой.
– Не говори так. Боо рассердится. Я невеста шамана.
Девушка замолчала и отвернулась. Видимо, эта тема была для неё болезненной.
– Ладно. Спи. Пойду на охоту.
Силки оказались пустыми и подстрелить никого не удалось. Походив пару часов в задумчивости, незадачливый охотник вернулся.  Сардана уже занималась уборкой чума: вынесла и вытряхивала шкуры.
– Молодец, занятие достойное девушки, – похвалил Михаил. – Ты и вправду здесь жить собираешься?
Сардана прекратила трясти шкуру, но не ответила.
– Ладно, пойду рыбу ловить. 
Михаил взял сеть и отправился к берегу. Девушка последовала за ним. Река несла свои воды, журча и наполняя все вокруг спокойствием. Михаил молчал, сосредоточившись на ловле, не зная, о чём говорить. Девушка покорно сидела, поджав ноги на берегу и наблюдая за рыболовом. Он закинул сеть один раз, другой. Пусто. Еще раз. Мелочь какая-то, водоросли. Сеть путается.
– Дай, я.
Девушка стояла рядом с рыбаком самым решительным видом.
– На. Пробуй. Сеть маленькая, ею разве что – то поймаешь?
– А ты не просто бросай, а там, где рыба.
– А где рыба?
– Здесь заводь. Может быть, а может – нет. Надо наверняка. И сеть надо бросать там, где нет коряг. Где вода прозрачная.
– Вот как! Почему раньше не сказала?
– Ты мужчина. Ты должен всё уметь. У тунгусов так.
– Аргумент. Извини. Пойдем туда, где рыба.
Они прошли к перекату, за которым пенилась и волновалась вода.
– Видишь?
– Да, похоже, на рыбью спину.
Михаил не успел договорить, как сеть, брошенная точной рукой, накрыла именно то место, и через несколько секунд два хариуса лежали на берегу.
– Снимаю шляпу. – Михаил церемонно поклонился. – С такой девкой не пропадёшь.
– Сардана всё может, – довольно улыбнулась девушка.
– Прямо хоть замуж бери!
Вместо ответа на шутку последовал ещё один бросок сети. На этот раз пусто.
– Перехвалил. Дай я.
Тунгуска молча подтянула сеть, распрямила, бросок – еще один хариус запрыгал на земле.
– Ладно. – Согласился неудачливый рыболов. – Не мой день. Сардана? Красивое имя. Что значит?
– Цветок.
– Просто цветок?
– Нет. Не просто. Красивый такой. Сейчас, – девушка взяла прутик и стала рисовать на песке. Явно у неё был художественный талант.
– Да это лилия! – воскликнул Михаил. – Знатный цветок. Символ французских королей. У нас тоже есть женское имя – Лилия.
– Конечно. Красивый цветок. Девочек надо называть. Они будут красавицами. Растет он здесь, у реки. Видишь, торчит засохший стебель. Скоро пробьётся стебелёк. В конце лета будут цветы. Если его увидишь – будешь счастливым. Он красный такой. Как кровь.
– Как любовь!
Девушка умолкла и опустила глаза. Её щёки запылали.
– Но бывает, - она справилась со смущением, – жёлтые-жёлтые.
– Теперь понятно, какая ты лилия. Глаза жёлтые, а кровь красная.
Узкие глаза девушки превратились в две щёлки, полные непонятного Михаилу гнева.
– Ух, дикая кошка, тигрица! Вот послушай: 
Лиличка!
Вместо письма.
Дым табачный воздух выел.
Комната - глава в крученыховском аде.
Вспомни - за этим окном
впервые руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот, сердце в железе.
День еще - выгонишь, можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу, тело в улицу брошу я.
Дикий, обезумлюсь, отчаяньем иссечась.
Не надо этого, дорогая, хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе, куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет, разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей, мне нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей, мне нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
Он любимую на деньги б и славу выменял,
а мне ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь, и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною, кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь, что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться, жадно дыша?
Дай хоть последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.
– Я не всё поняла. Ты любишь эту девушку? – в голосе зазвучали нотки ревности.
– Нет. Не я. Это Владимир Маяковский. Поэт такой.
– Этот человек сильно страдал. Он умер?
– Верно, Лиличка. Любил и страдал. И умер. Выстрелил себе в сердце.
– Застрелился? Зачем?
– Чтобы не страдать.
– Из-за девушки?
– Да.
– А она тоже умерла.
– Нет, она жива и здорова.
– Не понимаю. А он зачем убил себя?
– Не удалось последней нежностью выслать её уходящий шаг. Он был поэт. Любил только ее. А у нее был муж. А она любила его и мужа. Он страдал. Хотел, чтобы она ушла от мужа к нему.
– У нас тоже есть обычай – гостю всё давать в доме. И жену тоже. Особенно, когда рождаются одни девочки. Только женщина остаётся с мужем. А у него была жена? Зачем себя убивать?
– Были другие женщины. А он любил Лилю. Любил. Понимаешь?
- Нет. Надо всех любить.
- Так! Как тебе объяснить эту простую вещь? Хорошо, вот ты невеста шамана. – Сардана понимающе кивнула. – А для меня это – бред. Быть невестой умершего человека. Его нет. Он не может тебя обнять, поцеловать, родить детей.
– Это не человек. Это Тэнгэриин Боо. Это не любовь, это долг. Долг главный. Надо…
– А-а-а, – махнул рукой Михаил, – мне тебе не объяснить. Ты живой человек, я живой. Мы должны жить, любить, рожать детей. Вот настоящий долг, а не гнилые кости в гробу! Шаману я тебя не отдам. За твои желтые глаза не отдам. Понимаешь?
Сардана пристально посмотрела на Михаила, затем стыдливо опустила глаза. Её щёки покрылись румянцем.
– Сардана – красивое имя. Правильно тебя назвали. Пойдем уху готовить.
Пока готовили и ужинали – стемнело.
– Почему ты пришел к шаману?
– Я, милая моя Лилечка, враг советского народа. Предатель родины. Изгнанник. Бежал из лагеря. Судьба привела сюда. В это жилище. Но задерживаться не собираюсь. Ты пойдешь со мной? – Он взял девушку за плечи и посмотрел ей в глаза, которые она стыдливо опустила. Губы Михаила коснулись ее лба, затем щеки, он не знал, что делать и наконец, поцеловал. Девушка не отвела рот от поцелуя, но и не отозвалась. Михаил чувствовал руками, как сильно бьется её сердце. Но еще сильнее билось его, оглушая быстрыми, упрямыми ударами.
– За что? Что ты сделал? – Сардана выскользнула из объятий.
– Рассказал анекдот про Сталина. 
– Какой?
– Да, так глупость.  Ничего смешного. «Спрашивают на приёме в партию: – Кто ваша мать? – Наша советская Родина. - А кто ваш отец? – Наш великий вождь, Иосиф Сталин. – Ваше заветное желание? – Поскорее стать круглым сиротой».
Сардана вежливо улыбнулась и дёрнула плечом – не понимаю.
– Ну, вот видишь, не смешно. А вот такая частушка:
«Когда Ленин помирал,
Сталину наказывал:
людям хлеба не давай,
мяса не показывай!»
– Это смешно, – девушка улыбнулась, хотя Михаил понял, что и эта история ей не известна.
– Эх, чистая ты душа! – вздохнул он. – Сидят два чукчи, один другому говорит: Хочешь анекдот про Сталин? Второй отвечает: Тише говори, а то нас на Колыму сошлют.
– Зачем чукчей на Колыму ссылать, они и так там живут?
– Живут и так. Да. Всё было бы так смешно, если бы не было так грустно. От Сталина ушел. И от шамана уйду. И тебя с собой возьму. Сталин, он пострашнее Боо будет.  Впрочем, что мы к ночи злодеев вспоминаем. Расскажи, как вы живете?
– А у нас тоже тунгусов уводили солдаты. Они хотели оленей забрать. Тунгусы не давали. Солдаты стреляли. Убивали тунгусов. Тунгусы стреляли. Убивали солдат. Солдат было много. Уводили оленей и тунгусов.
– До вас тоже добрались. Не знал. Хотя, чему удивляться. Весь Советский Союз лагерь.
Михаил подбросил дров в очаг. Помолчали. Каждый думал о своём. Сардана загадочно посмотрела на Михаила, и вдруг начала петь. У неё был приятный низкий голос, который производил завораживающее действие. Сардана пела на своём языке, не знакомом Михаилу, но он слышал в её голосе шум тайги, журчание родника, крики птиц. Ее голос, запрокинутая голова с полузакрытыми глазами, вздымающаяся грудь, казалось, источали колдовскую силу. Она поднялась и стала танцевать под своё пение. Как долго это продолжалось, трудно сказать. Время потеряло силу. Всё потеряло силу, кроме этого голоса и грациозных движений девичьего тела. Когда она замолкла, села и закрыла глаза, Михаил не мог проронить ни одного слова. Да и не хотел. Наконец, Сардана открыла глаза и выжидающе посмотрела на него.
– Это было просто чудо! Браво! Не могу отойти от чувств. О чем эта песня?
– О журавле, который летит над родной землей к любимой.
– Красиво. И голос у тебя такой… прямо в душу западает.
– Эта песня про тебя, про твой тотем.
– Ах, ну да. Журавлёв. Запомнила, – улыбнулся Михаил.  – Да, голос у тебя необычный. Но еще необычнее глаза. Первый раз встречаю девушку с золотыми глазами. У вас что, у всех такие?
– Нет, у тунгусов глаза темные, карие. Я одна такая.
– Ты вообще на Земле одна такая. Красивая. Говорят, что у Чингизхана глаза были голубые. Так чему удивляться? Хотя желтые глаза? Даже в темноте блестят как у кошки. Чудно. Женщина-кошка. Рысь. Тигрица. Загадка генетики. Но красиво! Завораживают. Слушай, в лагере рассказывали про белую тигрицу, которая якобы, живёт в этих местах. Есть такая легенда.
– Да, белая тигрица – наша мать. – Сардана показала на амулет на груди, на который, наконец, Михаил обратил внимание. Это была небольшая фигурка бегущей кошки, отлитая из золота самым простым способом и вделанная в круглый кусок рысей шкуры. – Все народы от кого-то произошли. И тунгусы тоже. Матерью всех тунгусов является великая шаманка – Удаган. Огонь. Женщина,