В этот раз Прощёное воскресенье случилось тёплым и пасмурным. Прощать никого не хотелось, потому что безразличны все были: вот что есть они на белом свете, что нет – всё едино. Одна радость, что сегодня – воскресенье, выходной, то есть. Хоть выспаться утром можно, а не подскакивать как полоумная ни свет ни заря, когда за окном ночь ещё настоящая, зимняя, февральская.
Лариса так и сделала. Спала, что называется, до упора. А когда всё же проснулась, то долго ещё лежала с закрытыми глазами: а что? Имею право!..
Конечно, имеет, кто же спорит. Но нужно было всё равно подниматься, ибо жаль всё-таки провести выходной в кровати. Ещё хотелось что-то успеть сделать.
Встала, умылась наспех и блинов решила напечь. Праздник же.
Так и подошла к плите в халате, из-под которого торчала ночная рубашка. А на голове – «куст матрёнки», как когда-то говорила бабушка: волосы во все стороны и спутанные с ночи, потому что умыться-то умылась, а вот утруждаться дальнейшим туалетом не стала.
Еда же, как известно любой мало-мальски хозяйственной женщине, такого пренебрежения в свой адрес не выносит, а потому блины подгорали и выходили комом. Все, а не только первый.
Тогда Лариса тем блинам, что ещё только собирались стать «кулинарным изыском», решила отмстить: пошла и опрокинула кастрюлю с наведённым тестом в унитаз. Да ещё мстительно промолвила во след крутящейся винтом мутной жиже:
- Вот и остались вы без икры! Её я сама съем. И прямо ложкой… и без хлеба!..
Последнее обстоятельство должно было подлые блины особенно травмировать, судя по тону, которым Лариса это прокричала, склонившись над унитазом.
А потом Лариса вспомнила, что воскресенье-то сегодня «прощёное», а это значит, что и неудавшиеся блины простить можно: и их, и себя - неумеху растрёпанную.
Больше, кажется, прощать ей было некого. А вот просить прощение у кого - было. А потому кофе быстро сделала растворимый - варить настоящий не стала. На икру, осиротевшую без блинов, даже не взглянула, опять, в очередной раз после нового года, оставив её в холодильнике. И взяла в руки телефон. Потом подумала, что каяться нечёсаной будет совсем уж моветон, и направилась в ванную. Там голову намочила под краном и расчесала её с феном. Очень даже ничего получилось: простенько и как раз для того, чтобы просить у людей прощения. Опять глянула на себя в зеркало и решила даже переодеться…
Когда была уже в джинсах и яркой кофточке, то поняла, что без макияжа портрет «кающейся грешницы» будет неполным. И начала создавать пленительный и неповторимый образ не совсем, конечно, уже юной, но всё-таки девушки. И, кстати, очень даже привлекательной…
И вдруг – телефон зазвонил. Да настойчиво так, как в будни прямо. Будто был уверен, что ему не откажут и трубку снимут. Ну, сняла Лариса. То есть, нажал на зелёную кнопку. И, приготовившись быть ироничной, кокетливым голосом с оттенком льда произнесла:
- Телефонируйте, вас слушают…
А на том конце провода будто обвал случился. Мужской голос сразу начал на октаву выше, чем позволяет традиционное приличие:
- Леночка! Прости меня!! Ты не можешь не простить именно сегодня, потому что воскресенье же – «Прощёное»!!! Послушай, только трубку не клади… Давай начнём всё сначала. С самого прямо самого. Встретимся в нашем парке. Я приду первым, а потом, когда ты появишься, подойду к тебе и спрошу, как тогда: «Девушка, позвольте, я сяду рядом?..»
Ты даже можешь не отвечать. Я постою возле тебя. А потом, всё же, сяду. И вздохну. И не буду знать, с чего начать знакомство с тобою. А потом скажу, что у тебя красивые руки. А ты можешь молчать. Я всё равно не уйду и останусь возле тебя, чтобы служить самой прекрасной женщине в мире.
Ларисе было неловко, точно она в этот момент подслушивала кого-то, а потому захотела перебить:
- Извините…
И он тоже перебил её:
- И не извиняйся!.. Потому что ты ни перед кем не виновата. Это я виноват перед тобою в том, что, как последний дурак, думал только о нашем, а, скорее всего, - о своём счастье, и настоял на этом аборте… Правильно ты тогда говорила: «Ну и пусть все узнают! А что нам скрывать? Ведь мы же любим друг друга. И пусть нам только по семнадцать. Подумаешь! Возраст – это ведь формальность, так, пустяки…»
А потом это ведь я стал говорить, что жизнь впереди долгая. Что мы ещё успеем. Что сейчас думать не о детях нужно, а об институте. Да и родители, твои и мои, не поймут, рассердятся… Господи! Как в детском саду – «рассердятся»! Слава богу, ещё не сказал, что «ругаться будут»!..
Лариса совсем уж не знает, что ей делать, а потому уже кричит прямо в трубку:
- Но я не Леночка!!! Вы номером ошиблись…
Собеседник долго-долго молчал, а потом тускло так ответил, совсем старым голосом:
- Простите… Я знаю… И годом – тоже ошибся… Леночка умерла. Давно уже. Я просто до сих пор не знаю, что делать. Живу так просто. По привычке. И жду прощения…
|