Афган и Христос

себе прикупить, - ответствовал с достоинством новоиспеченный толстосум.
- Нашел где глаза обмозоливать. Разве тут есть что-нибудь путное? Ширпотреб, - презрительно скривил губы Васильев. – Ничего стоящего. Одно китайское и турецкое барахло. Глаз не на что положить.
- Это, как водится, - вежливо согласился Свиридов.
Васильев пристально глянул на него и, будто эта мысль только что пришла ему в голову, проговорил:
- Ты при деньгах, я вижу.
- Есть небольшая толика.
- Что делать с ними решил?
- Нет, пока.
- Деньги с умом тратить надо.
- Известное дело.
- Вот и я про то же. У этих, - небрежно кивнул в сторону продавцов Васильев, - сам знаешь товар какой. Внешне-то оно, вроде, не плохо, а через день только и годится, что на помойку выбросить. Без вопросов, в накладе останешься: ни вещи, ни денег.
Свиридов смутился – надо же, мысль очевидная, а ему не пришла в голову.
- Сам ты подумай, - продолжал убеждать Васильев, - для чего нужны деньги? Чтобы праздник себе сделать. Смотри, какая погода стоит. Или ты думаешь, она такой будет вечно? Самое время на природе шашлычки пожарить.
«А ведь верно он говорит, - согласился Свиридов, чувствуя, что у него, как пелена с глаз спала. – Вот-то Косте будет сюрприз».
- Я, что ли, против? Сам об этом думал.
- Об том и речь - парень ты с головой.
- Афгана с собой возьмем
- Куда ж без него? Ну, идем выбирать мясо – время дорого.
- Чего его выбирать?
- На шашлык не всякий кусок годится. Тут дело хитрое. Поспешил – и выйдет не шашлык, а говно. Ладно, чего зря трепаться – я с тобой.
Васильев недаром превозносил себя, как большого доку по части выбора мяса для шашлыка. Он перещупал и перенюхал великое множество вырезок. Со стороны иногда казалось, он не столько стремиться сделать покупку, сколько довести очередного продавца до белого каления. В конце концов, своей непомерной придирчивостью он привел в отчаянье даже Свиридова, который чем дальше, тем чаще задавал один и тот же вопрос:
- Скоро ты уже?
- Остынь, - всякий раз невозмутимо ронял в ответ Васильев, - не жену себе - мясо выбираем.
Наконец, по каким-то ему одному известным признакам он выбрал кусок грудинки, на взгляд Свиридова, не отличавшийся ничем от других кусков мяса, и сказал, как человек, который проделал до жути мудреную работу:
- Берем. Лучшего здесь не найти. Спасибо мне потом скажешь.
Другим же покупкам столько вниманья они уделять не стали. То ли Васильев не придавал особого значенья прочей еде, то ли основательно выдохся, покупая мясо, но дальше дело у них пошло, как по маслу.
Водка, хлеб и пучок зеленого лука - вот на что ушли остальные деньги. Кончились они незаметно, и, когда Васильев спохватился, что еще не куплен уксус для придания нежности мясу, от былого богатства осталась лишь мелочь, на какую не то, что уксус, но даже соли было нельзя купить. Только тогда под неустанное ворчанье Васильева, расстроенного незадачей с уксусом, они отправились на поиски Кости.
Найти его долго не удавалось: его не было ни у пивного ларька, ни возле контейнеров с мусором, ни в самых укромных уголках рынка. Наконец, Свиридову пришла в голову счастливая мысль заглянуть на стадион, и там, на залитой солнцем трибуне по соседству с бабушками, прогуливающими малолетних внуков, они увидели Костю. Он сидел на солнцепеке и разглядывал свои непомерно большие ладони.
- Вот, - сказал Свиридов, подойдя к нему, - водочки, как обещал, принес.
Костя поднял на него хмурый взгляд.
- Мясца прихватил, зелени - шашлыки сделаем, а? - глядя, как дрожит у Кости под левым глазом темная жилка, торопливо проговорил Свиридов.
- Покажи,- не поверил Костя и, оглядев покупки, сказал укоризненно. - Самому бы подсуетиться сразу – так нет, ждешь, пока тебя за горло возьмут. Драть вас, людишек, надо как сидоровых коз.
- Нельзя иначе, - согласился инок, - да дело-то это быльем уже поросло. Давай, Константин, сейчас сотрапезничаем, а кто старое помянет, тому глаз вон.
- Ну, - согласился Костя. - Любку вот только дождемся.
- А где она? - быстро спросил Васильев.
- Тебе-то что?
- Так.
- Тронешь ее – убью.
- Я так, без какой-нибудь задней мысли спросил, а ты уже меня мочкануть собрался.
- Чести много о тебя руки пачкать, а Любка с Веркой Штырем ушла. Теперь, пока не наболтается досыта, не появится.
Он умолк и опять уставился на ладони. Ни Васильев, ни Свиридов не отважились нарушить его молчанье. Оно вышло долгим и очень неловким. Наконец, пришла Любка. Она подкралась сзади и, хлопнув в ладоши, озорно выпалила:
- Чего как сычи надулись? Сидите, будто в воду опущенные. Случилось что?
- Тебя поджидаем, - сказал Свиридов.
- Вижу, заждались.
Глаза у Любки блестели, лицо раскраснелось, и от нее внятно тянуло спиртным духом.
- Приложилась уже,- буркнул Костя.
- С Веркой выпили по чуть-чуть, а что?
- Мы шашлыки тут собрались сделать, - сказал Свиридов. – Подфартило мне сегодня с божьей помощью.
- Значит, достал-таки деньги, - всплеснула руками Любка. – Много?
- Бог не обидел.
- Какая ты прелесть, а я переживала все, что ты не поел утром...
- Хватит болтать, - перебил ее Костя и встал, - едем, а то до вечера чесать языками будете.
Три остановки электричкой, улочка пригородного поселка, и через какой-нибудь час они уже стояли посреди уютной полянки, расстилавшейся у подножья мачтовых сосен. Пахло хвоей и душистыми травами. Солнце палило здесь не так жгуче, и даже небо казалось выше, чем в душном городе.
Разложить костер не заняло у них много времени, и вскоре они уже чокались картонными стаканчиками, желая друг другу всяческого благополучия и ели поджаренное на прутьях мясо. Водка оживляла разговор, и каждая шутка встречалась смехом. Даже у Кости лицо смягчилось и по нему нет-нет, да и пробегало нечто похожее на улыбку. Одно происшествие особенно развеселило их.
Какой-то паренек в спортивных трусах и кедах выбежал на поляну. В руках он держал компас. Взгляд его был прикован к магнитной стрелке, и он едва не налетел на Свиридова. От неожиданности юнец замер и разинул рот.
- Садись, - сказал ему Васильев с самым серьезным видом, - выпей с нами, чего зря бегать?
Паренек опомнился, круто свернул и под дружные улюлюканье и смех компании скрылся среди деревьев. Мало-помалу, однако, праздничное настроение улеглось, разговор затих, и всеми овладела сытая дремота. Противиться ей, просто, не было сил, а Свиридов и вовсе с головой провалился в теплую уютность сна.
Открыл он глаза, когда день подходил к концу. Приподнявшись на локте, он оглядел поляну. Под пологом леса набухали сумерки. Было тихо. Похожий на больную птицу Костя сидел перед потухшим костром. Любка, зевая время от времени, разглядывала себя в круглое зеркальце. Сзади их с задумчивым видом ковырял у себя в носу Васильев. Свиридов снова откинулся на спину и стал смотреть, как высоко-высоко в небе кружит какая-то птица.
«Славно-то как, - с чувством подумал он, - будто в покое Его, и мы от дел своих успокоились. Как же не верить-то в Господа – вон она, благодать какая», - и, восхитившись, он прочел про себя “Отче наш”. Прошептав: ”Аминь”, - отставной инок хотел перекреститься, но в последнюю секунду передумал, постеснявшись Васильева.
- Вот бы так каждый день, - точно откликаясь на его мысли, сказала, вздохнув, Любка, - чтоб и еда, и погода, и выпить что было.
- Кто знает, как будет завтра? - подсаживаясь к ней, философски проговорил Васильев.
- Нечего каркать, - буркнул Костя, - что будет, то будет.
Он слил из бутылки последки в картонный стаканчик и, залпом выпив его, скрипнул зубами:
- Веселитесь, а мои товарищи в земле лежат.
Лицо его облетела судорога, и все сразу боязливо притихли.
- По всей стране необъятной могилы теперь их разбросаны, - глухим речитативом проговорил Костя. - Кто сосчитает сколько их? – Он вскинул голову и выкрикнул в лицо Васильеву. - Ты?
- Я тут при чем? - отодвигаясь, пробурчал тот, но Костя уже позабыл о нем.
- Победа, она вот где была, - стиснув перед собою кулак, пробормотал он. - Подкрепленье не прислали, гады. Все собаке под хвост пошло. Зачем жить мне теперь?
Одним коротким ударом он вогнал по рукоятку в землю нож и угрюмо умолк.
- Не зови ее безносую, Костенька, - сказала Любка, обнимая его за плечи. - Мы с тобой скоро в Крым поедем.
Костя невидяще посмотрел на нее и встал.
- Пойдем,- бросил он и повел Любку в кусты.
Сзади она выглядела, как девочка. Васильев проводил ее плотоядным взглядом и сказал Свиридову:
- Нам ее не предложит. Под себя все гребет Афган.
- Может поговорить с ним? - из деликатности поддержал разговор Свиридов.
- Скажи - он за нож, пырнет - не задумается. Ему что: не сегодня-завтра в ящик сыграет и концы в воду. Ничего, моя любовь впереди с ней. Костя ноги протянет - опять одной колотиться, под кого угодно ляжет.
“Вот пес шелудивый, - поскреб в затылке Свиридов, - своего нигде не упустит, а ведь и сам не вечно жить будет».
Под деревьями мало-помалу густели тени. Медлительная луна всходила над лесом, и воздух серебрился, словно был полон хрустальной пыли.
Васильев прислушался, как в кустах, оглушительно сопя, хрустел Костя и зашептал Свиридову жарко в ухо:
- Нож у Афгана - дорогая вещица. Жалко Любке достанется. Куда он ей?
- Господь знает, что кому предоставить,- сказал Свиридов, отводя глаза.
- Христос ты и есть, самим подсуетиться надобно, позаботиться о ноже, когда время придет.
- Как Бог даст,- упрямо проговорил Свиридов.
Он сорвал травинку и стал жевать ее, не отрывая глаз от дорожки лунного света, прохладно лучившегося на краю поляны.
- Не для себя стараюсь - Костю будет на что помянуть, - сказал Васильев и для пущей убедительности поднял вверх указательный палец.
«Помянешь ты,- не согласился мысленно с ним Свиридов. – Как был упырем, так и остался. Чужое добро не дает никак покоя”. Он подвигал выглянувшим из дыры в носке большим пальцем, почесал его и рассудил про себя: «Не на того ты напал, друг ситный. Костя преставится - Любке не до ножа будет, а я тут, как тут: нож приберу и вдову в ее безысходном горе утешу. Исполнится тогда, что предопределено изначально было. Бог, он, ведь, кротких любит».