Патриарх – это я.
Дети, внуки – всё, как и полагается.
А ещё есть у меня младший брат. И хоть ему уже тоже давно перевалило за пятьдесят, для меня он по-прежнему – Васёк. И я для него по-прежнему – старший.
Он у меня послушным был всегда, с детства, когда ещё в пруду у нас под окнами лягушек ловили, а потом ниточкой их за ногу привязывали и снова в воду отпускали, чтобы посмотреть. Он нитки «на бантик» завязывал, чтоб «не туго было»…
И когда «самую глубочину» в этом пруду измеряли, то Васёк сидел на берегу на корточках, смотрел, как я лезу в воду, и спрашивал:
- Вить! Ты пока не тонешь? Не пора на помощь звать?..
Одним словом, делал всё, как я его учил.
И когда в школу пошёл, и по письму у него плохо получалось, я его по башке лупил, щедро отвешивая подзатыльники за то, что криво пишет. А мама заглядывала в комнату, вытирая испачканные в муке руки о передник, и просила:
- Витя, сынок, ты уж полегче-то с Васенькой. Он у нас маленький ещё, слабенький…
А Васёк (вот же ж молодец!) оборачивался к ней через плечо и бурчал:
- Ничё я не слабенький…
Потом, уже обращаясь ко мне, почти кричал:
- Учи, давай, дальше!..
И плакали мы вместе с ним, обнявшись, когда верзила с нашего двора Серёжка Петухов ему «люлей навешал», а я пошёл за брата заступаться… И тоже огрёб по полной. Но нам с Васьком было вместе не так обидно.
- Больно тебе? – участливо спрашивал он у меня, осторожно касаясь пальцами ссадины на моей щеке.
А я храбрюсь (старший ведь!) и отвечаю:
- Не очень… А тебе?.. – и уже сам трогаю синяк у него под глазом.
Васька раскисает от проявленной к нему жалости и начинает плакать:
- А мне, Вить, - очень…
И тогда мы пошли вместе во двор. И победили!..
Теперь давно уже не плачем. Ни я, ни Васёк. Но по-прежнему – вместе.
Вот и вчера вечером он ко мне пришёл. Сидел, смирный такой весь, благостный настолько, что я сразу почувствовал недоброе. Вот и говорю:
- Не виляй, вываливай, что там произошло у тебя.
Он вздыхает, трёт ладони, зажатые между колен, друг об друга, как когда-то папа наш делал, когда в чём-нибудь перед мамой винился. И в глаза при этом не смотрит. Тоже, как папа:
- Не у меня, Вить… У Витька…
А Витёк – это сын Васин – пузатенький колобок тридцати семи лет от роду.
- Он с Зойкой развёлся. И к нам с Галей жить перебрался. Даже ремни свои брючные перенёс уже. А у них ведь парнишка… внук наш… И Зойка ему говорит, что с мальчишкой видеться он не будет. Галя моя ей звонила, хотела поговорить. Какое там! Ты же ж знаешь эту Зойку: как Чапай – сплеча рубит, не задумывается. Такое Галя от неё о нашем с ней сыне узнала, что поняла: если и есть мужик хуже нашего Витюшки, то живёт он где-нибудь на Луне, причём, с той стороны, которую с земли никогда не видно.
- А Витёк что? – спрашиваю я, когда Вася замолчал надолго.
- А что Витька! Молчит всё. И ночью курит на кухне. Уже и мать и я говорили ему: «Давай поговорим, сынок…» Он опять молчит – и снова закуривает.
Мне Васька моего жаль, но Витьку его – ещё больше. Мама наша ещё говорила, помню: «Детей жа-а-алко… А детниных детей – ещё жалчЕй…»
Я тоже закуриваю и молчу, потому что думаю, как быть нам всем в такой ситуации.
Васёк глянул на меня и расстроился ещё больше:
- И этот, главно, курит тоже!.. Ты не кури, а говори, что делать будем!!. А то – раскурился тут!!!
Я сначала хотел сказать, что сам не знаю – что. Потом вспомнил, что мамы с папой наших давно уже в живых нет, и я теперь – глава семьи. И решения принимать тоже я должен, ибо если раскисну, то прервётся наш род раньше времени.
- Позвоню вот сейчас твоему Витьке, позову в гости. Втроём будем разговаривать, или ты пойдёшь, одних нас оставишь?
- Не, Вить, пойду домой, Галю успокою: скажу, что ты с Витенькой поговоришь…
А тут Витенька его ненаглядный сам звонит, на дисплее у меня высветилось: «Племянник».
- Дядь Вить! Привет. Я тут мимо проезжал, дай, думаю, к дядьке заеду, а то давно не виделись. Поговорить захотелось. Как там тётя Оля и Настя ваша? Что пишет из своей закордонщины? Когда приедет?
- Вот и хорошо, что позвонил, а то и я по тебе соскучился. Сейчас вот только гостя незваного-непрошеного выпровожу…
Васёк понимающе заморгал, встал и почти на цыпочках отправился к входным дверям.
Попрощались с братом наскоро, потому что Витя уже к моему дому подъезжает. Жена засуетилась:
- Подожди, Васенька! Я тут для вас с Галей салатика положу!..
Мы с братом оба на неё глянули – всё поняла. Руки под грудью сложила и сразу виноватая такая сделалась:
- Ну, ладно, салатик в другой раз как-нибудь… Витенька ваш этот мой салат любит. Да и мой Виктор – тоже, - и с надеждой на меня глянула, ожидая поддержки.
Я на свет очей моих Олюшку глянул и уверенно кивнул. Хотя и непонятно было: в чём её поддерживать. Я всё ем, что она готовит, потому что вкуснее, чем моя жена, никто в мире не стряпает.
И с Витькой, племянником, лучше, чем она, никто сейчас не поговорит.
А я просто буду сидеть с ними рядом, курить и следить за тем, чтобы беседа развивалась в правильном русле.
Да-а-а-а… Тяжелёхонько быть в семье «патриархом»…
|