Виталий Орлов
Царица Агафия
В Неделю цветоносную, шли Крестным ходом в Кремль. Рядом с Государем, - Языков и Лихачев, люди новые и незнатные.
Богомольцы на Красной площади, стояли пристойно. Стрельцам, почти не приходилось их сдерживать.
Царь подпевал хору, радовался погожему дню. Любовался, как плывут в апрельском небе хоругви. В руке нес пальмовую ветвь, Настоящую, из оранжереи.
Ни с того ни с сего, стал замедлять шаг. Остановился.
- Кто сия девица? – услышал Языков.
Постельничий смутился. Молодого Государя, раньше, такие дела не интересовали. Был набожен, на молебнах, - народ, особо, не разглядывал. Похоже, время ему пришло.
- Зришь ее? – настойчиво повторил Феодор Алексеевич.
Как тут не узреть! Москву красотой не удивить, но такую, пожалуй, ни с кем не перепутаешь. Она – тоже, во все глаза, глядела на Государя. Могла бы, для приличия, хоть ресницы опустить.
Девицу понять можно. Не каждый день, в паре шагов от тебя, проходит Господин Великия и Малыя и прочая…
В кулачке, держала ветки вербы. Одета хорошо, но – на новый лад. Языков не мог бы объяснить, в чем разница. Покрой одежды, что ли, другой? За счет него, она казалась стройнее.
На голове, не шапка, а - шапочка. Плата под ней, нет. (Некоторые, так повадились ходить). Зато, коса, ниже пояса. Известно, девушке, прятать косу не обязательно. Но, непривычно как-то.
Плечи расправлены. Осанка, как у царицы. (Прости, Господи). Голову держит прямо. Очи – большие, серые. Словно ворожит ими.
Старенький Патриарх Иоаким, топтался на месте, не решаясь идти дальше. Диаконы, почуяв замешательство, стали усерднее кадить иконы. Потом, Царя и Патриарха. Далее, - народ.
Девушка, наконец, склонила голову, когда в ее сторону, поплыл кадильный дым.
Протодиакон улыбнулся, и, немного ниже, чем принято, поклонился в ответ.
- Государь, я о ней разузнаю, - прошептал Лихачев, стоявший слева.
Феодор Алексеевич кивнул и продолжил шествие.
Обернувшись, Языков видел, как Алеша быстро шел к девушке. Она была не одна. Рядом, какие-то родственники. Алексей, судя по всему, представился, завел разговор. При этом, снял шапку.
«Пожалуй, правильно сделал. Хуже не будет», - подумал Иван Максимович.
Дальше, смотреть стало неудобно. Он запел, вместе со всеми, тропарь праздника.
Не выдержал и оглянулся снова. Девица, похоже, упала в обморок и родня ее откачивала.
«Притворилась, наверное», - подумал недоверчивый Языков.
- Ну, так кто она? – спросил Государь после трапезы, когда остались без лишних глаз.
- Грушецкая, Агафия Симеоновна, - доложил Лихачев.
Феодор посмотрел растерянно. Фамилия ему ни о чем не говорила.
- Дочь смоленского дворянина. Живет, с матерью в Зарядье. Отец, воевода в Чернавске.
- Чернавск? Где такой?
- Возле Ельца. Глушь. Село почти, - вставил Языков.
Царь замолчал, и, как будто, забыл о девушке. Начиналась Страстная седмица, - самый строгий пост. Феодор, обычно вкушал, в такие дни, лишь соленые грузди с ржаным хлебом. А в Великие Пяток и Субботу, - не вкушал ничего. Не разговаривал ни с кем.
Дождались Пасхи. Загудели сорок сороков. Пошла чреда приемов и обильных трапез.
- Забыл, кормилец-то наш, девицу, - усмехнулся Лихачев.
- Если, что задумал, - не отступится, Я его с детства знаю, - возразил Иван Максимович. – Ничего он не забыл.
Во время празднования иконы Живоносный Источник, Царь сказал на ухо постельничему:
- Пойдешь, нынче, в Зарядье. Найди, где живет. Поговори с родными. Выведай о ней подробно. Лихачева с собой возьми.
После вечерни, друзья пришли к Царю с докладом..
- В храме Божием, бывает часто, - перечислял Языков. – Поведения не зазорного. Есть, еще две сестры, – Анна и Фёкла. Читает и пишет – бегло. Играет на клавикордах. Знает из священной истории. Понимает, когда при ней говорят по-французски.
- Что значит, - «понимает»?
- Язык знает, а говорить – стесняется.
Толстый кот, доставшийся еще от Алексея Михайловича, запрыгнул Феодору на колени. Юноша хотел согнать его, но пожалел.
- Говорят, она, на Крестном ходе, в обморок упала?
- Когда поняла, Государь, что ты меня послал, - обомлела, - влез Лихачев. - Любая, упадет. А так, родные говорят, - здоровА. Хоть в сани запрягай, вместо кобылы. С детства не хворала ничем.
- Ты за языком-то, следи! – пристрожился Феодор. – «Вместо кобылы»! Надо ж, такую гадость вымолвить. Она – с ангелом схожа!
«О, куда дело пошло! Видать, весна действует. И – осьмнадцать годков», - подумал Языков.
Лихачев ненадолго притих. Но, нечистый попутал. Опять сболтнул лишнее.
- Из смоленских она. Подумают, что полячка. Народ-то, еще Маринку Мнишек помнит. Начнут лясы точить.
- Алексей Тимофеевич, – Феодор посмотрел на Лихачева. – Скажи мне, слуга мой и советчик… Смоленск – кому принадлежит?
- Нам, Царь-батюшка. Но …
- Мне, все равно, чей был. Он, испокон веков, наш. Девица родилась в русском граде Смоленске. Кто она?
- Ясно дело, русская! – смекнул, куда клонит Царь, Языков.
- Какого исповедания? – не унимался Феодор.
- Православного.
- Ну, так чего ж тебе еще?! Что до фамилии, так у меня маменька, - Милославская. Если не забыл еще.
- Прости меня, окаянного, - Лихачев опустился на карачки, несколько раз стукнул лбом об пол.
– Не кривляйся, - сказал Феодор Алексеевич. - Не люблю.
Лихачев сел на место, вздыхая.
- Но, раз уж зашла о том речь, - негромко проговорил Царь, - Боярам передайте, и ближним людям, - дабы я ни от кого, праздных слов об Агафии Симеоновне, не слышал. Могут не только место, но и голову потерять.
Друзья почтительно промолчали.
- Ты, Иван Максимович, - обратился он к Языкову, - отправляйся снова к ее родне. Передай: «Царь де наказал, беречь Агафию, как зеницу ока. И, если мил он ей, скоро посватается».
«Видел-то всего минуту. Чудеса», - подумал постельничий. «Хотя, она с матерью его схожа. Только, по ярче. Царь - сирота. Понять можно. Семью обрести хочет».
- Порадовал ты нас, Государь-батюшка! – заговорил он вслух. – На Красной горке, можно и под венец.
- Деточек твоих понянчить, уж так жаждем! – присоединился Лихачев.
Весть о нежданной невесте, распространилась по Кремлю и никого не обрадовала. Особенно негодовал дядя, Иван Милославский. Возмущала мысль, что все происходит не по решению семьи, а случайно. Какая-то заезжая, явилась в Москву, попалась на глаза юноше, и завтра, встанет рядом с его детьми. Да, не рядом, а выше!
Недолго думая, Иван Ильич пустил слух, что избранная невеста нечиста. Как ни странно, столь грубая клевета, ранила Феодора.
Имея от рождения слабое здоровье, он не верил в возможность счастья. Радоваться супружеству, могут другие, крепкие и здоровые, но не он.
Болезненный Царь, много знал, много читал, говорил на трех языках, сочинял стихи, но не было в нем молодецкой крепости.
Счастье улыбнулось, в виде высокой, статной девушки, и тут же ушло, скорчив мерзкую рожу.
Стесняясь и мучаясь, он опять обратился к верным слугам. Теперь уже не приказывал, а просил – посетить дом в Зарядье, выведать у родственников, не было ли, какого греха?
Смущенные, Языков и Лихачев, отправились в гости. Пряча глаза, намеками, стали расспрашивать у матери и дяди, - пребывает ли в целомудрии избранница?
Посреди разговора, в горницу влетела Агафия.
- Подслушивала? – спросила мать, Марья Ивановна.
- Подслушивала! – дерзко ответила девица.
Щеки ее горели.
«Вот ведь, - уродилась Государыней», - промелькнуло в голове у Языкова.
- Передайте Царю, - звонко чеканила Агафия, - Я чиста, и жизнью в этом клянусь! Жду его. Желаю скорее увидеть.
Перекинула косу за спину. Вышла, высоко задрав голову.
- Гонору-то сколько, - пробормотал Лихачев.
- Что есть, то есть, - подтвердила мать.
- Так и сказала, - «жизнью клянусь»? – в который раз спрашивал разомлевший Феодор. – А клясться, между прочим, грех. Сказано: «Не клянитеся ни небом, ни землею…»
Царь был, тот еще, законник и богослов.
- «Хочу скорее увидеть»? – возвращался он снова к словам Агафии. – Как? Как увидеть?
- Не тревожься, отец! Все устроим, - обнадежил Лихачев.
Наутро, вошедшие в раж родственники, в свидании отказали.
- Только через окно, - объявила переговорщикам Мария Ивановна.
- Воля ваша, - согласился рассудительный, Языков. – Завтра, после обедни, Царь поедет прогуляться на Воробьевы горы. Посадите, Агафию Симеоновну, у окошка. Только, не слишком высоко. Государь будет верхом. Окажутся лицом к лицу. Так и поговорят.
Феодор, удивил стрельцов, выехав не из Никольских ворот, а из Фроловских. Направился к Варварке.
Постельничий и стольник, сопровождали его. Показали место и остановились.
- Дальше, ты уж, батюшка, - сам.
Царь сдержал коня и проехал шагом еще немного. Дом, как дом. Даже, теремом не назовешь. А в окне – она.
Высунулась наружу, чуть не до пояса.
Агафия видела Государя второй раз в жизни. При летнем свете, его бледность, бросалась в глаза. Как будто ни кровинки нет в лице, довольно приятном.
Но держался в седле молодцом, и конь под ним, – столь крупный и норовистый, что страшно и глянуть.
Сначала, только и слышно было, храп коня, да звон сбруи.
Царь посмотрел пристально, из-под белесых ресниц.
«Какой же молоденький. Отрок почти», - подумала Агафия, хотя знала, что они с Царем ровесники. «Что ж он молчит-то? Неудобно мне, первой заговорить».
- Пойдешь за меня, Агафьюшка? – охрипшим голосом, спросил Государь.
- Пойду. – Уверенно ответила она.
«Вот так сразу, – Пойду!» - подумал Феодор. «Ни вздохов каких-нибудь. Даже, не зарделась. Смелая».
- Тогда, - к делу, - входя в привычную, царскую, колею, заговорил он. – Совершим по обычаю. Отец, - из двухсот девиц выбирал. И я соберу. Самых красивых и знатных. Чтобы древним родам не обидно было. Тебя, – тоже пригласят. Изо всех, при честном народе, выберу. И никто уже, против, слова не скажет.
- А если, увидишь красивых, и другая полюбится?
- Не полюбится. Смотри, не захворай, только! А то, бывали случаи… Да, - он вспомнил что-то. – На, возьми.
Потянулся с коня, вложил в ладонь Агафии колечко с диамантом.
Развернул вороного, который перегородил чуть не всю улочку. Пустил вскачь.
Агафия села на подоконник, высунулась наружу. Помахала платком. Увидела, как свита, ждавшая в переулке, помчалась вслед за Государем.
Мария Ивановна, подкравшись сзади, втащила дочку за косу в дом.
Накануне смотрин, приехал из Кремля Агафьин дядя. Начал наводить тоску, - перечислять приглашенных девиц:
- Дочери князей Львова и Волконского. Две дочери князей Звенигородских. Дочь окольничего, князя Данилы Великого-Гагина. Дочь стольника, князя Никиты Ростовского. Дочери князя Куракина, Марфа и Анна. Это только княжны! И боярышень – немерено. Кто мы против них?
- Царь обещался ведь, - отозвалась Агафия. В носу у нее защипало. «Вот еще, не хватало, - плакать! Глаза покраснеют».
- Их обещаниям верить… - махнула рукой Мария Ивановна. – Ну что ж! Собирайся. Едем, коли позвали.
Феодор Алексеевич, не любил тратить деньги зря. Он ограничился,- девятнадцатью приглашенными.
Родовитость и богатство,- не всегда совпадают с красотой. Когда Агафия
