Материалы к истории Кинешемского художественно-исторического музея

сомневался, оставаться ли в Витебске, то теперь он окончательно решил вернуться на родину, где ему предложили работу в недавно образованной Латвийской Академии художеств. Пережитое в Витебске так глубоко затронуло Я. Р. Тилберга, что, прибыв в Ригу и обнаружив, что и здесь молодое поколение сбрасывает с пьедестала классические идеалы, он энергично взялся противодействовать этому такими радикальными средствами, как организация выставок и публичных разоблачений модернизма. В конце концов, Я. Р. Тилберг с друзьями сражался с модернизмом его же оружием.
Мне неизвестно, чему обучал Я. Р. Тилберг своих воспитанников в скульптурной мастерской Витебского училища, вспоминал ли кто-нибудь из них своего латышского педагога, однако события недолгого жизненного периода, длившегося менее года, его глубоко затронули как человека и художника, возбудив жгучее неприятие авангардистских вывертов в искусстве. К сожалению, это и теперь заставляет приверженцев модернизма поворачиваться спиной к творчеству Я. Р. Тилберга, игнорируя его высокий профессионализм и выдающиеся достижения.


Марис Бранцис (г. Рига, Латвия )
Перевод с латышского Ольги Жиличевой

1. Доклад был подготовлен автором для выступления на Международной научной конференции «Вместе на протяжении столетий (белорусско-латышские взаимодействия в Двинском регионе)», которая проводилась в Витебске 14-15 ноября 2006 года.
2. Государственный архив Латвии (далее - ГАЛ), ф. 515б, оп. 1, д. 24, л. 23.
3. Там же, л. 38.
4. Юдин Г. Я. За гранью прошлых дней: Из воспоминаний дирижера. М., 1977. С. 8.
5. [Марк Шагал]. Народное училище // Витебский листок. 1918. № 1038б. 16 (3) ноября. Цит. по: Кирсанов А. Русский авангард. 1907-1932. Исторический обзор. В трех томах. Т. 2. Футуристическая революция. 1917-1921. Книга 2. М., 2003. С. 105.
6. Заместитель директора художественного училища // Витебский листок. 1919. № 1124. 10 февраля. С. 2.
7. Mаkslinieks R. Tillbergs Rigа // Jaunаkаs Zinas. 1920. 7 febr., pielik.
8. В сборнике «Витебск: Классика и Авангард. История Витебского художественного училища в документах Государственного архива Витебской области (1918-1923)» (Витебск, 2004) помещена следующая информация о художнике: «Тильберг Янис Роберт Кристопович (Иван Христофорович) [июль 1880, Рига - 1972], живописец, график и скульптор, один из основателей современного латышского искусства. В конце 1918 года переехал в Витебск; вел класс лепки в Художественном училище; был руководителем скульптурной мастерской; работал в художественной студии Латышского клуба (Латклуба), принимал участие в создании декораций для спектаклей драматической труппы этого клуба. С лета 1919 года полностью переключился на работу в клубе и преподавание изобразительного искусства в 8-й латышской школе 2-й ступени»(С. 258) - ред.
9. Jaunsudrabinр J. «Plikais karalis» jeb Liels joks latviesu mаkslas dzive // Jaunаkаs Zinas. 1920. 25 okt. Nr. 239.




ПРИЛОЖЕНИЕ 2 (http://www.russiskusstvo.ru/tourism/a1327/)

<…> В те же годы, что и Юон, создавал образ Сергиева Посада еще один художник – Владимир Иванович Соколов (7). Родился он в 1878 году в селе Никольском Рыбинского уезда Ярославской губернии, в 1894-м закончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества. Большое влияние на его последующее увлечение пейзажем оказал В.В. Переплетчиков. После окончания училища Соколов познакомился с И.И. Левитаном, трепетное отношение к которому сохранил на всю жизнь. В воспоминаниях известного гравера И.Н. Павлова описан такой эпизод совместного с Соколовым путешествия по Волге во время Первой мировой войны: «Приехав в Плес и оставив вещи на хранение, мы пошли в город искать квартиру. Владимир Иванович шел с ликующим видом. Плес удивительное по пейзажному уюту и тишине место.
<…> Но поскольку Плес не раз был предметом внимания различнейших художников, я не надеялся найти здесь новые пейзажные темы. Зато Владимир Иванович с чисто благоговейным чувством паломничал по городу. Было сыровато, только что прошел дождь, когда мы вступили на плесскую землю. Но у Владимира Ивановича не хватило даже терпения искать квартиру. Он заторопил меня: – Пойдем сразу смотреть то место, где Левитан писал часовню к картине «Над вечным покоем».
Подъем на гору был очень крут, и я решил идти в обход, но мой товарищ, невзирая на трудности, полез по склону, карабкаясь по мокрой траве. Дойдя до половины горы, он полетел назад, весь перемазавшись в глине. Я видел это падение и поспешил на место приземления друга. Пришлось идти к реке и замывать крылатку. <…> В Плесе мы пробыли несколько дней. Владимир Иванович, скрывая от меня, заглядывал чуть ли не в каждый двор. Страсть его к этим дворикам и провинциальным домам буквально бушевала в нем; в Плесе он, кроме того, все искал левитановский дворик» (8).
Мастер был постоянным участником выставок – сначала ученических, затем Товарищества передвижников, выставок Московского общества любителей художеств, галереи Лемерсье. Но прожить, занимаясь только искусством, оказалось невозможно, материальное положение семьи было трудным. Художнику пришлось взяться за управление одним запущенным имением в провинции. Однако и это не избавило от нужды, да и возможностей для занятий творчеством в этих условиях оставалось мало.
В 1902 году в жизни художника многое изменилось благодаря встрече с С.Т. Морозовым, попечителем кустарных промыслов Московского губернского земства (9).
Произошло это знакомство, видимо, в мастерской И.И. Левитана (Морозов предоставил Левитану жилье во флигеле своего дома и устроил там для него мастерскую (10)). Сергей Тимофеевич предложил Соколову место преподавателя рисования и черчения в земской учебной мастерской в Сергиевом Посаде. Посад издавна был известен кустарными промыслами. Соколов писал: «Вещи кустарей были оригинальны, цветисты, примитивны, и редкий богомолец не нес из Посада коня или куклу, свисток или ложку» (11). Года через три Соколову полностью подчинили художественно-столярную мастерскую. На него легла масса обязанностей: заготовка и сушка древесины, распределение заказов в мастерской и по деревенским кустарям-надомникам, руководство школой рисования и многое другое. И еще каждую неделю Соколов должен был ездить в Москву, в Кустарный музей, где С.Т. Морозов собирал совещания.
Однажды Морозов принес на такое совещание несколько купленных им в кондитерском магазине шкатулок, украшенных выжиганием с росписью, и сказал: «Французы заполонили все магазины, а мы спим»(12). Было решено наладить подобный промысел в Сергиевом Посаде. Образцы делал Соколов. По его словам, он использовал рисунки на прялках из собрания Исторического музея и собственные пейзажные зарисовки и этюды (13). На деревянные поверхности «при выполнении зимних пейзажей он накладывал краски плотным слоем, отчего они становились похожими на эмали, приобретая яркость и чистоту звучания. Художник любил контрастные сочетания белого снега и яркого пятна архитектурного памятника, и это придавало особую декоративность его коробочкам. <…> Для создания же лирических осенних пейзажей В.И. Соколов применял иные художественные эффекты, например, оставлял в композиции большие плоскости естественного цвета дерева, которое, просвечивая сквозь тонкий слой лака, становилось золотистого цвета – основного цвета русской осенней природы» (14). При этом художник выработал особый, упрощенный и доступный для кустарей способ росписи, который стали называть «cоколовским» (15). Сергиевские кустари быстро освоили новую технику и начали выпускать украшенные таким образом пасхальные яйца, елочные игрушки, шкатулки. Изделия «шли ходко», распространялись через Кустарный музей в Москве и через склад кустарных изделий в Петербурге. Вскоре стали торговать ими и за границей. На выставках в Петербурге, Париже, Льеже, Милане, Лейпциге изделия с «cоколовской» росписью получали медали и почетные дипломы.
Первая мировая война прервала производство художественных кустарных изделий. Столяры и деревенские кустари были переведены на изготовление мебели для учреждений Красного Креста и делали костыли для раненых (16). А для Соколова в 1916 году открылась новая страница жизни. Произошло это благодаря художнику И.Н. Павлову. Их личное знакомство состоялось еще в 1907-м. «Живопись Соколова, ученика Левитана и Переплетчикова, – писал Павлов, – полная лиризма и глубокого понимания пейзажа, крепко запала в мое сознание, и я многому в ней учился в смысле постижения поэзии отдельных уголков природы»(17). Павлов долго старался привлечь Соколова к занятиям гравюрой, но тот упрямо отказывался. Тогда Павлов пошел на хитрость: «В один из своих приездов в Сергиев Посад, – вспоминал он, – я мирно беседовал с Владимиром Ивановичем. За разговором я попросил его, блестящего знатока Троице-Сергиевой лавры, нарисовать один из лаврских уголков. Он начал искать материалы, а я тем временем подсунул ему литографскую бумагу и свой карандаш. Рисунок был быстро исполнен и отлично передавал уголок знаменитого исторического монастыря. Не давая хозяину опомниться, я перевел разговор на какую-то животрепещущую тему, а рисунок незаметно положил в свою папку.
Приехав в Москву, я отправился в литографию Сытина к лучшему мастеру-переводчику Прохору Герасимову и дал ему перевести рисунок Соколова на камень. <…> Оттиски удались на славу, и я повез их в Сергиев. Во время беседы я сказал Владимиру Ивановичу:
– Володя, хочешь, я тебе подарю твой рисунок?
– Какой? – вскочил он, как ужаленный. – Я тебе его не давал.
Должен сказать, что Соколов в то время был скуп на рисунки и никому их не дарил. Я вынул из папки пятнадцать оттисков рисунка и развернул перед изумленным хозяином. Он только развел руками: – Вот уж не понимаю, как ты меня обошел!
И с этого времени я соблазнил Владимира Ивановича цветной литографией, гравюрой же я увлек его позднее. Я развил Владимиру Ивановичу целый план – серьезно заняться литографиями лавры. <…>
Долго и серьезно трудился Владимир Иванович над своими литографиями, и в 1917 году издание его «Троице-Сергиевой лавры» («Сергиев Посад». – Т. С.) увидело свет. Оно произвело переполох среди присяжных литографов – так безукоризненно были выполнены все листы. Покровительствовавший этому изданию С.С. Голоушев только один раз позанимался с Владимиром Ивановичем, – всю техническую премудрость он осваивал самостоятельно. <…> Увидев это издание, Сытин ахнул от удивления:
– Вот какие художники мне нужны для литографии, а не вы – мазилки! – говорил он» (18).
Об альбоме литографий Соколова «Сергиев Посад» Сергей Глаголь писал во вступительной статье: «Владимир Иванович Соколов не историк и не архитектор, и потому не ищите в его рисунках ни главнейших достопримечательностей лавры, ни ее наиболее ценных исторических или религиозных памятников. Не их он хочет показать в своем альбоме, – он только художник, чуткий к красотам родной старины, и вот он точно подошел к вам и зовет пойти с ним сделать прогулку по лавре, Посаду и окрестностям. Пойдемте, – зовет он, я покажу вам, какая здесь повсюду красота, и сколько в красоте этой родного искусства» (19).
В 1922 году в издательстве «Книгопечатник» были выпущены две серии небольших литографий Соколова – «Уголки Сергиева Посада» и «Старая