Третья сила!

Имена и фамилии в этом рассказе придуманы автором и совпадение с реальными людьми чистая случайность)
t 1
«Мы сражаемся в Корее для того, чтобы
нам не пришлось воевать в Уичите, в Чикаго,
в Новом Орлеане или в бухте Сан-Франциско
Г. Трумэн
Глава 1. Начало
Из материалов Крымской (Ялтинской) конференции. 4 февраля 1945 г., 17 час., Ливадийский дворец.
Рузвельт говорит, что он чувствует себя в Ливадии очень хорошо. Когда он не будет больше президентом, он хотел бы попросить у Советского правительства продать ему Ливадию. Он очень любит лесоводство. Он посадил бы большое количество деревьев на горах вблизи Ливадии.
Сталин говорит, что Крым представляет собой еще малокультивированную страну, многое ещё нужно здесь развить.
***
Рузвельт говорит, что имеется ещё один вопрос, о котором он хотел бы переговорить с маршалом Сталиным, — это вопрос о Корее.
Рузвельт заявляет, что в Тегеране он говорил об учреждении опеки над Кореей. Встаёт вопрос, кто должен быть попечителем. Он, Рузвельт, думает пригласить в качестве попечителей Китай, Советский Союз и Америку.
Сталин спрашивает, не будет ли это протекторатом.
Рузвельт отвечает, что ни в коем случае, и поясняет, что попечители будут помогать корейцам управлять своей собственной страной, может быть, в течение 30-40 лет, пока корейцы не будут подготовлены к самоуправлению.
Сталин говорит, что следовало бы установить срок опеки.
Рузвельт отвечает, что американцы имели опыт с Филиппинами, где потребовалось 50 лет для того, чтобы подготовить филиппинцев для самоуправления. Для Кореи, возможно, потребуется более короткий срок, может быть 20-30 лет.
Сталин спрашивает, не придётся ли вводить в Корею войска.
Рузвельт отвечает отрицательно.[1]
***
Разделение Кореи на КНДР и Республику Корея произошло в 1945 году после поражения Японии. США и СССР подписали соглашение о совместном управлении страной. Линия раздела зон влияния двух сверхдержав прошла по 38-й парралели.[2]
***
Эту линию разграничения не признавали ни простые жители, ни руководство ни одной из новых республик. В омывающем полуостров в Жёлтом море эта линия не была согласована совсем. Пограничники двух государств считали пребывание кораблей другой стороны, в этом районе, нарушением суверенитета.
Конфликты, как на море, так и на суше, всё чаще и чаще стали переходить в боевые столкновения.
25 июня 1950 года. Нью-Йорк. Здание ООН
Председательствующий поднялся с места, осмотрел присутствующих и откашлявшись произнёс:
— Устав нашей организации, чётко указывает, что отсутствие на заседании одного из членов Совета Безопасности, не является основанием его отмены или переноса. В связи с этим я уполномочен заявить, что сегодня была принята резолюция, осуждающая действия КНДР и разрешающая применение военной силы для отражения, так называемой, агрессии.[3]
Конец июля. 1950 года. Воскресенье. Полдень. Военный городок одного из истребительных полков. Московского военного округа.
Лётчики, их жёны и дети, застыв на месте, и прикрыв ладонями глаза от летнего солнца смотрели на телеграфный столб, с закреплёным на нём громкоговорителем.
— Всем, всем! — Голос Левитана мгновенно проникал в душу каждого и не предвещал ничего хорошего.
— Война! Опять проклятая вернулась! С америкосами что-ли? Так, они вроде бы, нынче, как союзнички. Тогда с кем? — слышалось со всех сторон, — може япошек подговорили, иль англичан? А вдруг гуртом на нас. Буржуям, наша страна, словно кость в горле. Ни проглотить, ни выплюнуть.
— Сегодня началась война на Корейском полуострове, — спокойно и размеренно сообщил диктор, — армия Народно-Демократической Республики перешла в наступление.
Услышав это молодая женщина уткнула лицо в грудь стоящего рядом мужа-лейтенанта Ивана Рогова и разревелась.
— Валь, ну ты чего? Это же на другом краю земли! Или даже за ним, — лётчик гладил её по голове.
— Ага, далеко! — всхлипывала женщина, — СССР своих не бросает, обязательно на помощь придёт. А то ты не знаешь!
— Ну, да, конечно. Поможем. Мы же интернационалисты. Как врежем, все вместе, разок другой, так и брыкнутся они в море, какое там у них? Жёлтое, кажется! — вмешался в разговор, стоящий рядом, полковник Шульченко и затем, взбежав на крыльцо громко скомандовал:
— Личный состав немедленно собраться в штабе. Форма одежды лётная!
Два часа спустя
Выйдя из штаба, капитан Ерёмин почти бегом поспешил к общежитию. Ещё издали заметил двух самых дорогих ему людей: жену Варвару и семилетнюю доченьку Альку. Принаряженных и одетых в одинаковые, цветастые, платьица.
Вспомнил, как выменял эту ткань у пожилого немца, на пару сухпайков, в Берлине, в далёком, сорок пятом.
"Ждут, надеются! — пронеслось в голове у лётчика", — «раз запланирован на сегодня поход в парк, значит должен состояться! И помешать этому мероприятию, пусть и укороченному, не может даже сам товарищ Левитан!»
***
Местный парк был небольшой, не чета московским, но всё же уютный и располагающий к приятному времяпрепровождению.
Старые дубы здесь соседствовали с молоденькими и стройными сосенками. А чистые, зеленели лужайки так и манили к себе, посетителей всех возрастов. Выкрашенные в одинаковый синий цвет павильоны предлагали незамедлительно приобрести мороженное, «Крем-соду» или «Жигулёвкое».
Оглядев с высоты «Чёртового колеса» близ лежащие окрестности семья Ерёминых пристроилась в край очереди, жаждующей поскорее испытать восторг от раскачивания качелей-лодочек. Алька поглядывала в сторону серебристого самолёта, на котором можно сделать «Мёртвую петлю». Но родители делали вид, что не замечают частых вздохов дочери и синхронно глядели в сторону гипсовых скульптур – мускулистого рабочего с неизменным отбойным молотком, и девушки с веслом.
Просьба младшей Ерёминой дать ей пострелять в тире тоже была отклонена и заменена, на «так уж и быть», вторую порцию «Эскимо», а от предложенного катания на карусели, с лошадками, юная леди отказалась сама.
Поэтому было решено до захода солнца прокататься ещё и на лодке, с вёслами. Правда для этого предстояло потратить немалое время, отстояв очередь к кассе.
***
На выходе из парка и обсуждая серьёзный вопрос идти ли всем в кино, на вечерний сеанс? И пустят ли туда несовершеннолетнюю Альку, Ерёмины столкнулись с полковником Шульченко, облачённым, по случаю посещения общественного места, в импортный серый костюм.
– Здравствуйте, Александр Григорьевич, вместо отдания чести, задорно поздоровался капитан. – Отдыхаете. У вас тоже сегодня выходной?
– Командиры, они же, как все, люди-человеки – усмехнулся полковник и, увидев чудо в косичках и бантиках, спрятавшееся за папу, расплылся в улыбке.
Алька же, высунувшись из надёжного укрытия смотрела на дядю с интересом, размышляя, поможет ли он уговорить родителей взять её на взрослый фильм или нет?
– А это кто же у нас такая чудесная барыня? — проворковал Шульченко.
– И вовсе я не барыня, – попыталась нахмурить брови Алька, топнув ногой от кипения сложных чувств – интереса к незнакомому дяде и некоторого недовольства.
– Странно? А похожа, немножко, – деланно удивился Александр Григорьевич.
– Барыни угнетают всех! А я нет! И вообще, у меня папа лётчик. Вот! Значит никакие мы не баре!
Мама от такого заявления дочери, с трудом сдержала смех. Ей всегда казалось, что она давно привыкла к высказываниям дочери, которая как губка впитывала слова и выражения знакомых ей взрослых, переиначивая их на свой лад и выдавая подобные заявления.
– Да, ну! – улыбнулся Шульченко. – Значит, ты тоже лётчицей станешь?
– Нет. Буду октябрёнком! Но не навсегда, а только для начала.
– А потом? – заинтересовался полковник.
– Я стану лётным техником!
Собеседник округлил глаза. А капитан закашлялся, пытаясь таким образом не пустить рвущийся наружу смех.
– Вот это да! Я подобного ещё ни от одной девочки не слыхал. Можешь обосновать такой выбор? – поинтересовался командир.
– Техники готовят самолёт папе. Я тоже хочу. Чтобы он в полёте за мотор и крылья совершенно спокоен!
Тут уже рассмеялись все взрослые.
– Ну, для этой мечты надо много и долго учиться. А конкретно сейчас у тебя какая мечта имеется? — Александр Григорьевич присел на корточки, чтобы вровень беседовать с девочкой.
Аля хотела рассказать про поход в кинотеатр, но неожиданно выпалила– маму с папой радовать, — и что есть силы прижалась к родителям.
– Ну, в таком случае до встречи, будущий коллега, – полковник протянул руку девочке, и та опять насупив брови, с самым серьёзным видом её пожала.
t 2
1950 год. Аэродром в окрестностях одного из городов Китая.
Офицеры переоделись в китайскую форму. Синие хлопчатобумажные френчи, мятые брюки, фуражки с блином и туфли, вместо привычных ботинок или сапог, вызывали улыбку, а порой и смех.
— Отставить зубоскальство. Выдали такое обмундирование, значит так надоть! Для непонятливых объясняю ещё раз, наша страна официально в конфликте не участвует! А это значит, — полковник посмотрел на притихших подчинённых, — что лётчиков в форме СССР здесь никак быть не может. Это первое, и второе. Вам предстоит выучить китайский язык!
— Но это же не возм... — буркнул капитан Ерёмин.
— Разговорчики! — тут же оборвал командир, — я ещё не закончил! И слова не давал! Язык будете учить в таком объёме, чтобы понимать китайских лётчиков и передать им наши навыки и умения! В общем..., да вы и сами всё понимаете.
Ерёмин, словно школьник поднял руку и тряс ею в воздухе.
— Слушаю капитан, что ты имеешь возразить? — полковник снял фуражку и вытер платком лысину.
— В войну немецкий заставляли учить, там понятно, был враг. А здесь... Китай же не воюет, мы вроде бы тоже.
— У корейских коммунистов с пилотами пока не очень, можно сказать, швах. Вот соседи помогают, как могут. Вон те обломки самолёта видел? — Шульченко вытянул руку и показал на край лётного поля. Знаешь, что там произошло? Переводчик спутал русские слова пониже и совсем низко. В итоге пилот погиб! А машину эту на нашем заводе собирали, рабочие день и ночь вкалывали, затем за тысячи километров сюда привезли. Вот такая ридна мова выходит. Дан приказ учить язык, значит, будешь зубрить. Ибо от этих знаний зависит жизнь человеческая, возможно и твоя.
— А мы что? Тоже, в бой, как ... — не унимался Ерёмин.
— Если будет дана такая команда, — полковник надел головной убор, всем видом показывая, что диспут закончен и сейчас последует приказ
«Приступить к занятиям»!
***
Время от времени советские лётчики отрывали взгляд от тетрадок с начертанными там диковинными иероглифами и смотрели в окно, где трудолюбивые китайцы старательно наносили на их самолёты номера и символику военно-воздушных сил другого государства.
17 декабря 1950 года. Северная Корея.
— Капитан! Наблюдаю впереди звено красноносых машин, с хвостом в шашечку. Наши или нет? Не разобрать?[4] — Иван Рогов нажал на газ и самолёт, набирая скорость, рванулся вперёд.
— Раскраска чудная, какая-то, что-то я раньше таких самолётов не встречал. Ваня, прыть то поубавь, а то мало ли чего... — Ерёмин недоговорил, ибо наушники шлемофона ожили, и в них послышался удивлённый баритон Рогова.
— По мне открыли огонь, пробит бензобак, машина горит, разреши катапультироваться!
— Прыгай лейтенант!