ВЕСЕННИЕ ЗАМЕТКИ О ЗИМНИХ ВПЕЧАТЛЕНИЯХ

разницу между тем, что может быть, и тем, что есть. Кстати, хитрый человек всегда знает такого рода разницу и никогда не переходит границу между ними, чтобы не оказаться обманутым. А вот наивный человек недостаточно чувствителен к такого рода модальным нюансам.



        Зачем питомцам высшей школы философия?  Обыкновенно философия изучается в университете на втором курсе, реже на первом курсе. Почему не на старших курсах? Неужели не ясно: философия – это общеобразовательный предмет. Ведь сообразно привычке в обучении сначала изучается общее и только потом специальное, отдельно взятое. Иначе во всяком частном, специальном вопросе мы будем постоянно натыкаться на то, что есть всегда и везде, - на общее.  Однако это общее не есть цель программы обучения. Готовят специалиста, а не образованного, универсального человека. Общее, точнее, всеобщее есть и есть то, без чего нельзя обойтись в жизни и в учении. Оно необходимо, но недостаточно. Достаточно будет для тебя, для обучающегося, если у тебя будет нечто здесь и теперь, на этот данный, уместный случай, настоящий момент времени. Вот тогда всеобщее будет не абстрактным, а конкретным, не только заданным, но данным, а ты свободным. Но кому это надо? Никому. Они даже это не понимают. Им надо быть необходимо существующими, а не свободными. Свободными делает образование, а не обучение. Обучение делает законными. Для них, людей, главное - закон, правило. Они живут по правилам. Ты же, может быть, пытаешься жить по понятиям. Понять, принять и простить. Им же этого совсем не надо. Так ничто или почти никто не живет.



        Монолог буддиста-оппортуниста. Теперь жизнь для меня стала страданием. Болезнь, старость, смерть и их осознание есть жизнь человека в моем возрасте 50+. Маркером такой жизни является страдание. Именно оно и доведет меня, как и других, до смерти. У человека с опытом появляется нюх на страдание. Оно примешивается к жизни как ложка дегтя к бочке меда. Мечта мазохиста: удовольствие появляется от осознания неудовольствия.

        Иллюзия счастья, гармонии мира, мирового порядка, в который ты встраиваешься, не просто не покидает человека накануне и в момент смерти, но, напротив, обостряется как рефлекторная и подавленная защитная реакция на нагнетание давления на организм и психику. Важнее удовлетворительной иллюзии под именем «боженька» и пресловутого индивидуального бессмертия в виде «вечной жизни» правда жизни – борьба за собственное необеспеченное никем и ничем существование под вопросом. Жизнь  есть работа, борьба. Рай – для пенсионеров, выживших из ума. Они устали постоянно бороться и доживают в своих иллюзиях, отдыхают вместе и с убогими да с «пенсионерами от рождения».

        Поэт воскликнул бы: «Отдохни и ты»! Отдохни от чего? От жизни. Умри, что ли? Живешь ли ты на самом деле, если веришь в сказки про «вечную жизнь»? И тут, как нельзя кстати подсуетился Будда или его сочинители – буддисты. Иди в нирвану. Она есть и есть, но не жизнь-страдание, и ни смерть. Что же она есть? Сознание, которое как клин клином выбивается, - сознание сознания и не-сознания.

        Вот такая больная и пенсионная философия пред-пенсионера. Короче, не сладко, а горько. Полный Макс Горький.

        Ирония – гримаса страха смерти. A la Kierkegard.

        Следует энергию зла – все-таки жить назло своим врагам, до чего дошел мой мертвый друг, но тут же и остановился из-за своего эгоцентризма, - борьбу за собственное существование (жизнь зла), - обратить в то, чего еще нет. Еще есть только попытки сотворить нечто стоящее, настоящее. Вот это смертные по своей слабости и недомыслию и называют смертью. Это ничто из того, на что они способны, не есть ни боль, ни радость и тем более не спокойствие, на которое уповают боязливые хитродырые.

        Можно сказать, это освобождение. И не важно, кто освободился. Важно понять смысл пережитого опыта. Смысл есть. Есть ли мыслящий? Не так важно. Он есть, Ну, и что? Не что, а кто есть. Так кто? Некто и только на время опыта.

        Вечная жизнь дается на время. Ее вполне достаточно, чтобы разобраться в том, что случается.

        Зачем умножать без конца то, что и так есть?! Это то, что можно извлечь из страдания, из жизни.

        Страдание, оно никакое. Оно только повод для мысли. Оно не значимо само по себе, относительно. Это животная реакция на все. Настоящие, реальные существа не страдают. Не настоящие, несчастные, убогие страдают.

        Я не настоящий.

        Говорят, что страдание возвращает к реальности. Нет. Оно иллюзорно, как, впрочем, и счастье, радость. Все это паутина.

        Страдание я выбрал только потому, что несчастен. Горе мне. Так тебе и надо. Но если «надо», то надо для чего? Конечно, для опыта, чтобы освободиться. От кого? Естественно, от себя. Буддистам легче освободиться, потому что им, азиатам, привычно не признавать себя. Культура помогает. Вот ты попробуй освободиться! Это труднее. Зато и интереснее. Это освобождение и от «что». А, значит, освобождение от связи, кармы, паутины «кто» с «что». ЕСТЬ НИКТО И НИЧТО. Ты и есть это. Испытатель. Палач и жертва в одном лице.

        Но «это человеческое, слишком человеческое». Так говорить может лишь такой лишенец и пошляк, как Ницше. Ему можно. Ведь он сумасшедший.

        Именно опыт быть никем и ничем раздавил Ницше как таракана. Он, этот «нищий умом», но богатый психикой, «псих» не выдержал его и сошел с ума, погрузившись в экстремальное, радикальное состояние сознания. Поделом «сумрачному немецкому гению». Ничтожество.

        Жизнь не прощает оппортунистов. Прощают освободившиеся.

        Жизнь есть упражнение в сознании. Нужно выбрать свою практику и описать ее на ее же языке (дискурсе) опыта. Для чего? Для жизни, конечно. Иначе просто скучно и подло жить. Ведь мы, все же, не подлецы. Все для интереса. Нет его – нет причин для жизни. Не тянуть же лямку, как делают это несчастные, лишние люди, - ритуалисты. Не освободившиеся, рабы привычки.

        Обыватели (живущие, бытующие «около» - about).

        Лучше практиковать жизнь, чем «вариться» в культуре, вроде «жалкого интеллигента», подбирающего и хранящего чужое дерьмо.

        Какой я бедный и несчастный, гонимый изгой. Видимо, сам уже гонишь.

        Здесь амбивалентна не позиция (критик и он же как объект влечения критики), а перфоматив, язык (дискурс) самоописания.

        Еще о мертвом друге. Он сумел достичь собственного ничтожества. Но оно как ничто его очаровало. И он распустил нюни, был не в состоянии бороться с самим собой как с «кто», то есть, стал сумасшедшим. Эгоцентризм – это первая стадия популярного безумия. В этом смысле он был завзятый популист. Такой же обыватель, как и те, кого он жалил ядом скорпиона. Только у него был шанс понимать это. При условии наличия нормального психического состояния, не отягощенного разного рода перверсиями.

        Но то, что должно было его подвинуть к созиданию, и погубило его, - философия ничто, которое он отождествил с миром, противопоставив ему себя как «Кто» - Я. Фихте был умнее. Я не есть я Фихте.

      И понятно почему он преувеличил роль своего я в судьбе мира. Только так он мог ужиться с тем миром, который не принял его. Философия вела его к само-признанию и одновременно к сумасшествию.

        Он, как и многие «русские» философы, натурализовал чужую философию. В этом «русопяты» так и остались «философскими аборигенами», «доморощенными мудрецами» («хитрецами», софистами, короче, интеллигентами), «вечными провинциалами». Это и есть «ахиллесова пята» так называемой «русской философии». Нет никакой национальной философии в философии. Она есть только в учебниках для студентов. В этом смысле мой друг был хорошим педагогом. Но, как у нас, у варваров, бывает, мы больше, чем нас называют. Поэтому он был немножко больше, чем педагог. Он был еще домашний философ, короче, был артист разговорного жанра, «одессит». Он еще немного шил у себя на дому. Какая аляповатость. Одним словом: вата, ватник.

        Внутри него сидел из-гой, с которым он всю жизнь спорил, сам того не осознавая или представляя в ложном свете. Этот нативный изгой, перетолкованный в православном ключе, и был его ложной идеей Я. Это его пята, слабость ложного и тайного отождествления сыграла с ним злую шутку, И он стал  тратить большую часть сил своей души на изобретение «вечного двигателя» - менталоида или «гиперболоида инженера человеческих душ». Пресловутый менталоид и есть его эгоцентризм или, как он говорил, эпицентр Я. Такой оказалась его философская пристройка к жизни изгоя. Она стала его теоретической практикой, психофилософией или эгофилософией (философией Я, философией психа). Но он психовал по-своему, по философски. Схематически, триадами и пятичленным силлогизмом.

        Мышление на грани, у бездны мрачной на краю. Так что же лучше спасительная ложь или гибельная правда?



        Бог. Как представляют себе бога наши люди? Как того, кто живет во всех них. Он является каждым из них не отдельно только, но вместе. Бог является каждым в качестве кого? В качестве Я. Интересно получается! Вы только представьте, себе, глубокоуважаемые читатели, такого бога. Не ты, читатель, есть бог, но бог является тобой. Он то есть бог, но является в твоем виде. Или является тобой? Есть ли в этом разница? Конечно, есть. Одно дело являться в твоем виде, например, в качестве рода.

        Другое дело, являться тобой. Что это, последнее, означает? То, что бог есть сущность, явлением которого выступаешь ты. Он является не логически родом, народом, как это казалось Шатову - герою романа «Бесы» Федора Достоевского, - но экзистенциально самим Шатовым. Поэтому не только Шатов переживает себя в качестве бога, но и бог переживает себя Шатовым.

        Что из этого следует? Что человек после своей смерти бессмертен, вечно жив лишь как бог. Человек становится богом после смерти. Именно это должен был подумать инженер Кириллов из того же романа Федора Михайловича. Но он, безумный, полагал, что уже есть бог не после смерти, а в акте самоубийства.

        И все же имманентен ли бог человеку? Да, имманентен, но не в бытии, а в представлении, в сознании. Герои Достоевского живут не в бытии, а в своем представлении, в сознании своего автора как в своем сознании, то есть они живут сознанием своего автора как их создателя, бога как творца.

        Это люди имманентны богу и поэтому являются его образом и подобием. Они есть образ бога в виде души и его подобие в качестве подставки Я – свободного и творческого субъекта.

        Бог есть одновременно в мире все мы. Он есть нами. Поэтому не только он нужен нам, но и мы нужны ему. Есть ли он в мире помимо нас? Есть, есть как мир. В этом качестве он есть не Я субъективно, а сам мир объективно.

        Бог одновременно есть и субъективно, лично, и объективно, всеобщим образом. Бог вечно существует в мире как мир и в нас как Я, пока есть мир и люди. Если мира не будет, как не будет и человечества, будет ли бог, останется ли он? Останется без воплощения как идея. Он ведь существует еще и как идея.

     

        Парадоксы времени. Имеет смысл во времени только настоящее. Будущее лишено смысла, ибо никогда не