Любовная драма в многочисленных актах
И немедленно выпил!
Венедикт Ерофеев, поэма «Москва – Петушки»
Несколько предварительных слов от редактора
Когда мне прислали этот текст и я по старой привычке перед сном просмотрел его дома по диагонали, чтобы решить, стоит ли его читать вплотную, я сразу решил, что это какой-то бред то ли сексуально неудовлетворённого, то ли, наоборот, сексуально пресыщенного человека. Он просто помешан на сексе, решил я. Да причём каком-то ненормальном, временами просто диком. Даже и читать не буду.
Судьбу этой книжки решила случайность. Когда я, оторвавшись от экрана, вышел на кухню заварить себе чаю, у компьютера присела моя жена, намеревавшаяся просмотреть свою почту. Хотя у неё есть свой ноутбук, она по-прежнему любит занять моё место. Вернувшись в свой кабинет, я обнаружил её прилипшей к монитору. Она вовсю читала сей странный опус и даже не дала мне выключить комп. Я удивился (что она в нём нашла?), и пошёл спать слегка раздражённый.
Наутро я первым делом спросил, как она переварила это безумное по сексуальным откровениям чтиво. Она мне улыбнулась, но ничего не ответила. Это меня задело вновь, но времени выяснять причину этой таинственной улыбки уже не было – нужно было идти в издательство. И лишь вечером я, весь день носивший в глубине души недоумение, решил расставить точки над i.
– Неужели ты прочла всю эту несуразицу до конца, – спросил я.
Жена кивнула.
– Да это ж блевотина! – вырвалось у меня.
– Местами да, – спокойно ответила она. – Но это неприкрытая реальная жизнь, в которой её сексуальная подоплёка просто вывернута наизнанку.
Такого ответа я не ожидал. Но я-то знал, что женщины всегда инстинктивно мудрее мужчин. И видят то, что мужчины впопыхах проскакивают. Я решил прочитать текст вплотную. И не пожалел об этом. Надеюсь, не пожалеет об этом и читатель. А вот на отзыв рецензента я не стал обращать внимания.
Отзыв рецензента
Валентин Никчёмный
Что тут скажешь, текст до ужаса банален, нуден и совершенно непригоден для серьёзного чтения. Повествование полно искусственных сюжетных ходов, некоторые из которых ещё и повторяются. От них устаёшь, как, впрочем, и от самого чтения. Сплошь и рядом наблюдаются фактические неточности относительно описываемого времени. Когда именно происходят события, изображаемые в романе? А бог их знает, потому что те или иные приметы российской или иной истории взяты из разных лет, поэтому нельзя поместить повествование в какой-то определенный исторический интервал.
Самое интересное в книге – это «цитаты», выдранные из необъятных просторов интернета. Здесь надо сразу оговориться, что речь пойдёт о персонаже, а не об авторе. Или об авторе, но не о персонаже? Трудно сказать! Ведь автор сам запутался в своих определениях! То он автор, то он персонаж, то он вообще неизвестно кто! Да о чём тут можно говорить, если почти весь массив повествования собран из чужих, хотя и неузнаваемых «цитат», проще говоря, содран из интернета.
В романе порой ускользает психологическая достоверность происходящего. Иначе говоря, в реальность некоторых событий и выборов главного героя не слишком веришь. Но, опять же, если автор ставил себе задачу показать бытие обывателя (а не творческой личности), а также его внутренний мир (мысли, установки, убеждения и словарь), то он блестяще справился. Только читать это скучно. Я дочитал это только в силу нездорового интереса, чем же всё-таки кончится дело.
Несколько предварительных слов от автора
Эта фантастическая быль, как пыль, как песок, что текут сквозь пальцы, стоит их зачерпнуть в кулак. И что останется в горсти через минуту? Да ничего. Так, лёгкая грязца. Смыл – и забыл. Однако в жизни человеческой следы прошедших лет так просто смыть не получается. Как в анекдоте – а осадочек-то остаётся.
Эту документальную фантастику трудно идентифицировать, потому что речь в ней пойдет об Урмакии и населяющих её урмакцах. Урмакия и урмакцы – маленькие, но относительно самостоятельные республика и народность, находящиеся то ли где-то в окрестностях Байкала, то ли в прикаспийских степях, то ли на землях где-то между ними. Одно знаю точно – они большие поклонники коневодства и одного из его производственных результатов, то бишь конины.
Кстати, вы о них, возможно, никогда бы не узнали, не доведись вам познакомиться сначала с одной из её жительниц на страницах этого повествования, а затем, там же, и со многими другими славными представителями этой маленькой, но гордой республики, входящей в состав нашей необъятной Российской... чуть не сказал, Империи. Извините, Федерации, конечно же, Федерации.
И последнее. Так как многие исторические (и не только) факты и их интерпретации были почерпнуты из интернета, приношу свои извинения тем, кто посчитает это интеллектуальным воровством, и выношу свою благодарность тем, кто по широте души своей предположит, что история принадлежит всему человечеству, а не отдельным её, хотя и профессионально состоятельным, представителям. Они достойны самой благодарной моей признательности, которую я им с поклоном и выражаю. Засим продолжим.
Акт первый. Она лежала...
Она лежала поперёк постели, задрав ноги на стену, вернее, на маленький ковёр, который её прикрывал. Стену, а не женщину. И её белые носочки контрастировали с красным орнаментом ковра. Белое на красном, надо сказать, концептуально. А вот чёрные узкие брючки, почти обтягивающие короткие ножки, терялись на этом фоне. Чёрное на затенённом верхней полкой красном, да ещё размытом орнаментом...
Только что проводив так называемых гостей, я возвращался с лестничной площадки и от увиденного на мгновенье застыл в проёме двери. Я не рассчитывал кого-то увидеть в мастерской. Однако я уже изрядно подустал и не стал ни искать объяснений сам, ни спрашивать их с лежащей на моей постели женщины. Практически не раздумывая я вновь двинулся и бухнулся рядом с ней, привалившись к стене. Мы расположились таким странным изломанным валетом.
Глаза её были закрыты. Она молчала. Спит, что ли, подумал я. Когда успела? Я протянул руку и дотронулся до плеча, намереваясь потрясти безмолвное тело. Но стоило мне коснуться материи её тёмно-синей блузки, как она мгновенно прихлопнула мою правую ладонь своей левой. Я вздрогнул, а она так и осталась лежать безмолвной, но прижимающей мою руку к своему плечу.
Я потихоньку, от неожиданности не зная, что сказать, потянул свою руку, и она, слегка прижатая, поехала к её груди вместе с принадлежностью этой молчуньи. И когда моя ладонь уже стала взъезжать на прелестный телесный холмик, большим пальцем ощущая под тонкой материей блузки сначала тесёмку бюстгалтера, а потом и его чашечку, я решил, что надо эту игру прекращать и выдернуть руку. Но она, будто почувствовав моё намерение, вдруг стиснула и ещё сильнее прижала мою ладонь к своей груди. И я понял, что моё намерение было ошибочным. А её – твёрдым и не предусматривающим обратного пути.
Какое-то время я смотрел на неё. Да, красавицей её не назовёшь. Лицо специфическое, скорее круглое, чем овальное, азиатское, с немного приплюснутым носом и широкими скулами: будто вырубленное из тёмного дерева и отполированное ветрами и временем. А при этом кожа отливает почти нежной смуглой матовостью. И было на этом лице выражение какой-то, не знаю, как сказать, суровости, что ли... Будто я ей уже заранее ненавистен или неприятен. Впрочем, возможно, что всё это мне только показалось, ведь прижатая ею самою к своей груди моя рука говорила об обратном.
Не мой, конечно, тип, но что поделать, если женщина просит... Только что она просит? Чем это кончится? Я решил всё-таки встать и высвободить руку. Стал тихонько сдвигаться на край своих «полатей», а моя правая рука под её левой стала совершать круговое движение по часовой стрелке, невольно массируя её грудку. Она приотпустила свою ладонь, давая моей руке двигаться, но не сняла её. Я уже стал приподниматься, стоя к ней вполоборота и готовясь выдернуть свою конечность, как вдруг она, не открывая глаз, вскинула обе своих руки и вцепилась в мой поясной ремень. Я опять застыл.
Не успел я ещё сообразить, как мне действовать, она стала ловко расстёгивать брючный ремень. В такой ситуации я ещё не бывал, обычно инициатива всё-таки исходила от меня, а не... Впрочем, может, она вообще неизвестно чего хочет, а я тут навоображал. Я стоял, наклонившись над ней, и думая, что же всё-таки предпринять. А она уже расстегнула пряжку и взялась за молнию с брендовой пуговицей над нею. И я вдруг возбудился сам. Мне подумалось, что мой член не мыт с утра, в смегме, а я всегда ответственно отношусь к личной гигиене...
– Подожди! – шепнул я, решительно взяв её сопротивляющиеся руки и насильно положив их на её грудь. Тут она впервые сверкнула снизу на меня своими чернющими глазами, и я увидел в них и мольбу, и силу одновременно.
– Я сейчас приду, помоюсь только, – объяснил я и добавил с неожиданно проснувшимся чувством юмора, – в общественно полезных местах.
Она как будто расслабилась, поняв, что у меня нет планов бросить её, а я, наконец распрямившись, двинулся, придерживая брюки, из комнаты в сторону кухни. Тут надо объяснить устройство моего убежища. Моя мастерская совсем не моя, я её арендую. Кстати, у известного всему миру, хотя и вроде бы просто московского, художника. Но имени его я вам не назову. Мне ещё жить и работать в этом светлом помещении... Вот именно, что светлом! Это для художника одно из первейших условий его работы. Я имею в виду естественный солнечный свет, проходящий через огромное, почти во всю стену, окно.
Именно этим окном, наверное, и руководствовались когда-то начальники от МОСХа – Московского отделения Союза художников РСФСР, определив во владения живописцев самый верхний – нежилой – этаж одной из стоящих вертикально панельных коробок в районе Новогиреева. Кроме моей комнатушки с панорамным окном, в которой настоящий владелец уже многие годы не появлялся, были ещё две такие же. Художника, занимавшего смежную со мной мастерскую, я видел раз в три – четыре года. А живописицу, чья дверь была напротив моей, вообще только раз в моей арендаторской жизни. Она, кажется, использовала это помещение только как склад своих забытых работ.
На все три мастерских был предусмотрен один санузел, где еле умещался унитаз, и закуток, который я собственными усилиями превратил в кухню и помоечную, вернее, помывочную. То есть не от слова «помойка», а от понятия «помыться». Когда-то, заехав и задружившись с местными дворниками и сантехниками, я вместе с ними затащил при помощи лифта на нежилой этаж брошенные, но вполне исправные кухонную плиту и огромную чугунную ванну. Как говорится, сейчас таких не делают. Они же кинули гибкий газовый шланг, а вода в этом благодатном месте уже текла из краника. Поставив ещё пару бутылок водки, я обзавёлся подвешивающимся под потолком кем-то брошенным старым водогрейным котлом, и жить в моей берлоге стало совсем сносно.
Правда, с ванной случился некоторый казус. Рядом, то есть стоя впритык, плита и ванна не помещались. И пришлось для моей чугунной ёмкости сделать возвышение из брусков и досок, так что восходить в неё
