ожидая от меня таких слов, а потом мечтательно сказал, не поверив:
– Нет… ты не права… Париж!!!
Он явно витал в облаках и не понимал ситуации.
– Я права… – напомнила я ему, – я так права, что посмею тебе напомнить о лунных человеках!
– К чёрту лунных человеков… – пробормотал он угрюмо, – всю жизнь мне сгубили!
– Тихо ты! – оборвала его я, имея в виду, что они слышат каждое наше слово.
– К чёрту! – намеренно громко сказал он, глядя в самый дальний тёмный угол комнаты.
– Однако без них ты вообще ничего бы не сделал! – ехидно напомнила я и едва не проговорилась о полковнике Германе Курбатове, но вовремя прикусила язык.
– У меня и без них всё получится! – самоуверенно заявил Миша. – У меня прекрасные мозги!
Почему-то я была уверенно, что именно так говорить нельзя, что самоуверенность наказуема, как порок, и стоит на втором месте после вранья.
– А тебе не кажется, что они ювелирно вправили тебе эти самые мозги? – ехидно спросила я.
– Не кажется! – отреагировал он живо. – Нет! Вот возьму письмо! – пригрозил он так, что я поняла, обязательно возьмёт, даже несмотря на все мои протесты.
– И не вздумай! – возмутилась я. – А вдруг это провокация?!
– А если не провокация?! – сел он, опершись на подушку, и в лунном свете лицо его казалось мертвенным. – Если всё реально! Если у нас появился единственный шанс?! Заживём! Деньги есть!
– Если ты о моём ридикюле, то забудь! – остудила я его пыл.
Я вынуждена была рассказать ему о моём способе добывания денег и о полковнике, но только в ракурсе этой проблемы, не более. Ещё неизвестно, как к этому отнесётся Герман Курбатов?
– Тебе жалко… – отвернулся он к стене.
– Миша… – горячо зашептала я, – для тебя мне ничего не жалко! Но сам подумай! Кому мы там нужны?
– Ты – мне! Я – тебе! Напишу романы! Издам! – предался он мечтам, – нам будет рукоплескать мир!
– Ты здесь допиши «Мастера и Маргариту»! – твёрдо сказала я ему. – Ведь сколько лет мучаешься!
– Оттого и мучаюсь, что не могу! – вспылил он. – Не моё это! Не понимаю я его! Я всё время сползаю в насмешливость и ехидство! Мне это надоело! Я хочу нормального, полновесного романа, с любовью и отношениями. А здесь на фоне революционного бардака какая-то мистика! Полнейший абсурд!
И он рассказал мне, что накануне к нему во сне приходил главный инспектор Герман Курбатов и потребовал: «Прекрати сводить счёты! Убери все известные фамилии и экивоки на личности». «И я понял, что опасность реальна, как никогда», – сказал он мне очень серьезно.
– Я тебя уверяю, – вспомнила я слова полковника Германа Курбатова, – твой роман станет бестселлером мирового уровня!
Большего я не могла ему сказать. Я и так сказала слишком много.
– Ха-ха-ха! – раздельно рассмеялся он. – После моей смерти! – добавил уныло, и как в воду глядел.
Сердце моё облилось кровью. Теперь я знала, что так будет всегда, как только мы затеем разговор о романе «Мастер и Маргарита», что я начала страдать, как никто иной, и что это мой крест до конца дней моих. Роман, вокруг которого крутилось столько страстей, сделался камнем преткновения для странных сил, которые для большинства людей в обыденной жизни незнакомы.
– Спи! – сказала я. – Утром придёт машина!
– Да… – пробормотал он, повернулся на бок и уснул».
***
«Утром, казалось, что мы забыли этот разговор. Я пытливо посмотрела на него, но лицо у него было весёлым и беспечным. Он брился и уже был весь в дороге и новых приключениях. Ну слава богу, подумала я, авось пронесёт.
В десять за нами пришла машина, мы сели и поехали на Курский вокзал.
С нами ехали: главный художник Тарас Паникоровский, третий режиссёр Вольф Баракин и администратор Максим Агапитов. И мы не знали, кто из них соглядатай власти.
Все трое в купе через вагон, а мы – в мягком.
Максим Агапитов, рыжий молодой человек с чернеющими зубами, сказал:
– Приходите, у нас «хванчкара» есть! – он дёрнул сеткой, в которой звякнули бутылки.
– Всенепременно, – мимоходом среагировал Миша, подсаживая меня в вагон.
Я поняла, что никуда не пойдёт, а будет обсуждать со мной план побега. Мороз пробежал у меня по коже.
– Приходите, приходите, – сказал Тарас Паникоровский, человек, обременённый заметным брюшком и перхотью на ушах.
Незаметно для Миши, он волочился за мной, когда я порой приходила к Мише в театр. Я всегда делала вид, что его не замечаю, и не позволяла ему перейти границы приличия.
Третий режиссёр, высокий, интеллигентный Вольф Баракин, подал Мише чемодан. Миша сделал всем ручкой, и мы пошли в купе.
Миша явно нервничал, подталкивая меня, хотя старался не подавать вида, но я-то хорошо его знала.
Однако, к моему удивлению, мы молча поужинали курицей, которую я взяла, и легли спать. Миша пить вино не пошёл. Я поняла, что всё-таки взял злополучное письмо Дукаки Трубецкого и готовился к самому худшему.
Утром он выглядел хуже смерти, не спал в ожидании ареста. Но к нашему удивлению, поезд медленно и даже нехотя миновал Новочеркасск, где мы стояли полчаса, затем – Ростов-на-Дону, и Миша заметно повеселел, ибо здесь было самое удобное место взять нас за цугундер в случае чего. А когда мы стали приближаться к Батайску, то вообще заказал чаю и бубликов.
И вот мы сидим, пьем чай, хрустим бубликами, как вдруг Миша посмотрел в окно и сказал упавшим голосом:
– Это точно за нами…
Я посмотрела: по перрону озабоченно поглядывая на наш вагон шли двое в кожанках, косоворотках и армейских сапогах. За пазухой у них было по револьверу. Мы перестали жевать и с ужасом уставились на дверь. Через мгновение в неё требовательно постучали.
– Открой… – мотнул головой Миша, – у меня отказали ноги…
Я поднялась и открыла. Во мне не было ничего, кроме пустоты. Всё было кончено.
– Булгаков Михаил Афанасьевич? – спросил тот, который был русским, – и Регина Сергеевна Булгакова?
– Да… – простонал Миша, – это мы…
– ОГПУ по ростовской области! – предъявил бумагу.
Второй был грузином, с буйной шевелюрой из-под кепки.
– Проходите, – выдавил Миша, – и подвинулся в угол, к окну.
Они вошли, сели на скамью к Мише, очень культурно и даже стеснительно, что меня удивило. Русский, фамилию которого я запомнила: Григорий Моногаров, спросил:
– Когда вы в последний раз видели главного редактора журнала Дукаку Трубецкого?
Миша, бледнее смерти, ответил:
– Позавчера, часов… во сколько? – повернулся он ко мне, выигрывая время, чтобы прийти в себя.
– К вечеру… – сказала я тоже неспешно, – в шестнадцать… а пять он ушёл…
– А где вы были утром? – быстро, как на допросе, спросил Григорий Моногаров
– В поезде… – удивился Миша и даже пошевелился, ибо дело, кажется, было не в злополучном письме.
Григорий Моногаров осуждающе, как мне показалось, посмотрел на грузина, мол, чего ты выдумываешь?
– Я тебе сразу сказал… – укорил его грузин почти без акцента, но с характерным эмоционально жестом.
– Сегодня в пять часов утра он был убит возле дома выстрелом в голову, – сказал Григорий Моногаров, твёрдо глядя на нас и, вероятно, проверяя нашу реакцию.
– Ё-моё! – вырвалось у Миши. – Не может быть!
Я же промолчала, только прижалась к окну. Мне было страшно.
– Зачем он к вам приходил? – спросил грузин со своим эмоциональным жестом рукой.
– Он принёс весть о смерти Юлия Геронимуса, директора первого столичного издательства, – сказал Миша, – который утонул год назад в Клязьме.
– Да, да мы в курсе, – остановил его грузин. – Это понятно. А зачем приходил?
Миша побледнел и выпучил глаза. Я испугалась, что его хватит удар.
– А не передавал ли он от вам письма или какие-нибудь бумаги? –помог ему Григорий Моногаров.
– Передавал… – сказал Миша и достал злополучное письмо из папки с пьесой, которая лежала на столе.
Григорий Моногаров твёрдой рукой открыл конверт, вытащил письмо и с недоумением сказал, протягивая его грузину:
– Это по твоей части…
Вид у него был крайне озабоченный.
– А что случилось?.. – наконец выдавил из себя Миша.
– Минуточку… – остановил его Григорий Моногаров и вопросительно уставился на грузина.
Чем больше его товарищ читал письмо, тем больше его лицо выражало недоумение.
– Это сказка… – пожал он плечами. – Ха!
– Сказка?.. – удивился Григорий Моногаров.
– Ну да. О медведе и муравье. Медведь пришёл к муравью и стал испрашивать у него совета, как ему лучше провести зиму…
– Подожди… – остановил его Григорий Моногаров, – а дальше?..
– А дальше подпись главного редактора и приписка: «Главному редактору детского издательства «Сцавлани» Ираклию Вахтангишвили».
– И всё?! – удивлению Григория Моногарова не было предела.
– А что ещё? – потряс письмом грузин. – Я таких сказок в детстве много читал. Ха! – он чисто по-грузински дёрнул рукой, мол, какие ещё разговоры?!
– Так… – поднялся Григорий Моногаров, видно, он был старшим, – письмо мы изымаем на экспертизу. – А вам, товарищи литераторы и театралы, счастливой дороги!
– До свидания! – культурно-вежливо сказал грузин, надел в дверях кепку и ушёл вслед за Григорием Моногаровым.
– Слава богу… – простонала я и посмотрела на Мишу.
– Я ничего не вижу, – ответил он, – я ослеп…»
***
«Это стало началом конца. Я сразу поняла, о чём предупреждал полковник Герман Курбатов.
Внезапно в купе вошла проводница и вручила нам телеграмму-молнию.
Я прочитала: «Главрепертком» отменяет пьесу «Батум» тчк. Экспедиция отменяется тчк. Возвращайтесь тчк.»
Сталин тоже предал нас! Но это уже было неважно, это было каплей в море нашего страдания.
Миша сказал, глядя на меня невидящими глазами:
– Всё кончено! Возвращаемся в Москву! Надо срочно дописать роман!»
***
– В чём дело? Что произошло? – гневно спросил Герман Курбатов, хотя, конечно же, был в курсе дела.
– Всё было на мази… – от страха перешёл на жаргон Ларий Похабов, – он должен был только сильно испугаться… письмо мы подменили… Но…
– Не продолжайте… – как от кислого, сморщился Герман Курбатов.
Ему было невыносимо больно услышать то, что он должен был услышать.
– Организм не выдержал… – добавил Ларий Похабов с горестным выражением на лице.
– Да… – взял себя в руки Герман Курбатов. – Вы знаете, что делать дальше?..
– Так точно!
– Действуйте! – отвернулся Герман Курбатов.
Ларий Похабов щёлкнул каблуками и быстро, по-военному, вышел. Герман Курбатов посмотрел в окно. Внизу, перед домом, на лавочке, как школяры, сидели двое: Рудольф Нахалов, младший куратор, в старом клетчатом пальто и зимней фуражке с опущенными отворотами, и кот Бегемот с траурной ленточкой на драном хвосте. Котелок, который имел свойство пропадать в самый неподходящий момент, был при нём.
Все трое понуро вздохнули и направились в сторону Новодевичьего кладбища, туда, где должен был быть похоронен Булгаков. Служебной машины им не полагалось по уставу.
***
«Миша понял, что жизнь подошла к логическому концу. И началась гонка со смертью. В нашем распоряжении было полгода. Мы спали по два часа в сутки. Днём Миша диктовал мне текст. Потом правил его. Я переписывала набело. Он делал вставки, и всё начиналось заново. Если учесть, что нас отрывали на медицинские обследования, консилиумы и авторитетные комиссии, то времени оставалось совсем мало. В день удавалось написать не более десяти листов. Ночью он меня будил, и я записывала текст. Тело его
Читая, вспоминала «Хроники Акаши» и понимала, что вы обладаете немалыми знаниями в этой области, и не только знаниями, поэтому смогли в романе создать уникальный сюжет, основанный именно на этих знаниях, а не просто на собственной фантазии о существовании лунного мира и его роли в земной цивилизации.
Этот сюжет захватывает, но при желании читать дальше хочется после каждой главы сделать паузу и обдумать прочитанное. Не стану делиться возникшими мыслями, это личное, скажу лишь, что не смогу забыть ваш роман, настолько глубоко я им прониклась
Очень удивляюсь тому, что у романа на этом сайте мало читателей. Тут уместно поделиться одной из моих любимых фраз: «Талантам надо помогать, бездарности пробьются сами». Я лично считаю, что вы талантливы.
От всей души желаю вам творческого успеха и много-много благодарных читателей.