Как устроена жизнь; этого никто не знает.
То ли вначале появилась сама жизнь, а потом проснулся разум. А может, и сознание, вдруг абстрактно
возникнув однажды, трансцендентно породило затем всё многообразие окружающей жизни. Никто сейчас
понять этого не в состоянии.
Хотя очень даже считается; что всё-таки первоначально было слово. То есть, в некотором роде, разум.
Но, судя по тому, как всё вокруг обстоит нечистоплотно; жизнь несомненно всё же была первичной.
Появившись когда-то на свет; жизнь первым делом постаралась обзавестись желудком, пищеварительным
трактом, и самой надёжной системой выхлопа в атмосферу. Большего, по большому счёту, самой жизни,
для жизни, особого и не требовалось.
Но жизнь, как известно, на этом не остановилась – ей всегда всего было мало. Захотелось прочувствовать
на себе всё это как следует, и найти достойное место своё в этой жизни. Ну, или среди порождающей её
материи. Образно говоря, осознать всё своё изнутри; через тот же желудок, через тракт, пройти сквозь
квасные горнила и благополучно из-под себя выйти. Другими словами; скрупулезно истинно-сокровенный
смысл в этом где-то отыскать. Вот так, видимо, и родилось в дальнейшем наше прикладное сознание.
Но, объявившись раз к свету, сознание уже не захотело проделывать нелёгкий путь на дороге познания
через самое себя. Жизнь призвала её слишком поздно. И тем более, осознавая себя несравненно выше
самой материи жизни, сознание не могло позволить себе грязные эксперименты. Оглядевшись вокруг, и
увидев всё то, что успела оставить вокруг себя жизнь, оно твёрдо навсегда для себя решило; что ничего
общего с этой жизнью у сознания быть никогда не может.
Жизнь и сознание, вещи просто не совместимые….
Вот примерно так думал вышедший погулять во двор Фил, осматривая многочисленные, разбросанные и
стоящие вертикально ещё дымящиеся собачьи кучки среди осыпавшихся кустов прошлогодних флоксов.
Кот и Фил
Ночь. Зима. Сумеречный двор. Огромное звёздное небо и невиданно гигантская, восседающее над всем
городским кварталом яркая полная луна; пупырчатая, румяная, припудренная лёгкой дымкой и вся
таинственная из мрака.
У единственного освещённого подъезда на весь большой, жилой многоквартирный дом, в лучах света
одинокой, сорокавольтовой лампочки, стоят молодой мужчина и уже успевший поседеть кастрированный
пёс, вполне определённой, неприкаянной охотничьей породы, по кличке Фил. Оба они внимательно
рассматривают нависшую над ними луну и молча, каждый думает о чём-то своём.
Рот у мужчины забит семенами подсолнуха; целой пригоршней. Он по одной семечке языком выуживает
их из под щеки, подкладывает на коренной нижний зуб, и верхним, шестым моляром как по
наковальне ловко раскалывает на две половины. Получается очень даже умело. Язык его трудится как
помело за конвейером; что-то лишнее тут же выталкивается наружу, а самое ценное, отдельными,
нежными ядрышками, проваливается дальше вглубь, по прямому назначению.
Мужчина в этом достиг определённых успехов. Его все зовут Кот. Он очень немногословен.
Зато Фил, устав, по всей видимости, от бесконечного молчания, сам заговорил человеческим языком.
Заговорил давно и успешно. Даже стал философствовать с хозяином. И ни от кого при этом не прятался.
Все во дворе поначалу конечно сильно подивились, с соседних домов приходили специально на Фила
послушать, но потом как-то быстро к этому привыкли и теперь часто о многом, особенно в делах
сердешных и житейских тесно с ним стали подолгу советоваться. Фил никогда никого не обижал.
|