консервного комбината. А у него много связей. И еще больше денег. Вы сообщили уже самому Гончарову?
-Естественно! Час назад он звонил сам лично и заявил, что скоро приедет сюда. Потому мы и поторопились поскорее подлатать на его дочери все по высшему разряду.
-Это вы правильно сделали. Когда я смогу с нею побеседовать?
-Думаю, что лучше, если вы приедете завтра.
-Это официальный ответ?
-Как заведующий отделением я отвечаю за свои слова.
-Хорошо. Дай бог, чтобы до завтра дело передали в крайцентр. Вы все-таки проведите тщательный анализ ее состояния! С Адыгеей хлопотно вести дела. До встречи!
40.
-Аля! Почему ты в белом халате? Куда мы попали?
-Наталья Николаевна! Вы проснулись?! Ой, не вставайте! Вам нельзя двигаться!
-В чем дело?
-Мы в больнице. Вы помните, мы ехали с моря, а потом на нас легковушка наехала.
-Помню. Где Саша? Что с ним?
-Он там… в другом отделении…
-Ему плохо?
-Нет, не очень. Гораздо лучше, чем вам. А у меня, видишь, совсем ни одной царапины нет
-Я хочу его увидеть!
-Постойте, вам нельзя двигаться!
-Ты называешь меня «Наташей»?
-Я не знала, что нельзя… Я очень испугалась, что Вас … не станет
-Нет, можно… Да, так лучше… Мне нравится… Я хочу пить!
-Сейчас принесу!.. Вам очень больно?
-Нет. Меня все время мутит.
-Это от наркоза. Врач сказал, что от наркоза бывает, что тошнит.
-Почему наркоз? Мне делали операцию?
-Да. У вас было два перелома. И голова сильно поранена.
-Я плохо выгляжу?
-Совсем нет. Лицо нисколько не пострадало. Только большая шишка на лбу.
-Хорошо. Я не хочу, чтоб Саша увидел меня некрасивой.
-Да, что вы?! Вы очень даже красивая!
-Ты мне льстишь.
-Вот, видите, Вы уже улыбаетесь. Значит, дело на поправку пойдет.
-И я смогу увидеть Сашу. Ты сходи и узнай, в каком он состоянии.
-Меня к нему не пускают. Не положено.
-А ко мне как допустили?
-Так я тут с вами с самого начала.
-Давно?
-Второй день. Вы устали, наверное, от моей болтовни? Поспите лучше еще. Вам надо много спать.
-Кто-нибудь из дому приезжал?
-Да, Мария Степановна. И Николай Васильевич. Но недолго были. Вас тогда в операционную увезли.
-Сходи выяснить, что там с Сашей! Очень прошу!
-Ладно, схожу! А вы поспите немного. И не волнуйтесь ни о чем.
41
Из дневника.
« У Натальи Николаевны должна была быть регистрация брака. Если бы не авария и не гибель Саши. Но мы, разумеется, сразу не сказали Н.Н. о том, что Саши нет. Она все дни постоянно беспокоилась о его состоянии и требовала, чтоб ее отвели к нему, или, наоборот, ему позволили прийти к ней. Грозилась даже отправиться самовольно на поиски, когда уже стала передвигаться по палате. Передвигаться, конечно, она вздумала без всякого разрешения лечащего врача. Но ее разве можно остановить, если она что надумала? Короче, по палате она принялась шлепать. А в коридор не решалась, потому что у нее не было халата. Это мы специально его от нее спрятали. Надо же было как-то смирять пыл. Ну, вот, когда она решительно настроилась двинуться на поиски, медсестра сказала врачу, что дальше скрывать нет смысла во избежание бунта. И тогда заведующий позвонил Наташиному отцу. Тот сказал, что приедет и сам поговорит с дочерью. Он приехал вместе с Мусей и Лизонькой. И мы все вместе зашли в палату к Наталье Николаевне. Она лежала на кровати. Мы стояли и молчали. Я подумала, что раз Николай Васильевич решил сам все сказать, то пусть сам и начинает разговор. А он смотрел на Наталью Николаевну и молчал. Тогда она спросила:
-Папа, что случилось? Почему вы все разом приехали? Ты хочешь сказать мне…
Она запнулась на полуслове. Губы у нее задрожали. Конечно, она все поняла. Да, наверное, она давно уже догадывалась о том, что случилось. Не зря же она так настойчиво стремилась все непременно выяснить. Николай Васильевич подошел к ней и сказал:
-Но ты же у меня мужественная девочка…
Наташа не сказала ни слова, а только закрыла глаза и плотно сжала губы. Лизонька тихо всхлипнула. А Муся дернула ее за рукав. Н.Н. долго так лежала с закрытыми глазами, потом открыла их неожиданно и посмотрела в пространство.
-Оставьте меня одну! – тихо промолвила она. – Уходите все!
Николай Васильевич молча попятился назад и вытолкал нас в коридор, закрыв за собой дверь.
-Этого я больше всего боялся! – мрачно сказал он, беспомощно двигая руками по карманам пиджака.
-Чего, папа?! – испуганно спросила Лиза.
-Что она замкнется. Лучше бы, уж, кричала и плакала. А теперь долго не отойдет.
-У нее что-нибудь серьезное, Николай Васильевич? - встревожилась я.
- Плохие анализы и кардиограмма.
- И что это значит? – спросила Муся.
- Всякие стрессы сейчас для неё губительны.
Николай Васильевич, наконец, нашарил в кармане носовой платок, вытащил его и вытер лицо.
-Я должен ехать. Если кто желает домой, то могу подвезти.
Лиза пожелала сразу. А Муся сначала хотела остаться с Н.Н., но я уверила ее, что гораздо лучше будет, если останусь я. Во-первых, я все равно уже здесь нахожусь. И я все тут знаю. Во-вторых, у меня никаких других таких дел нет. В-третьих, я скорее смогу уговорить Наталью Николаевну не прогонять меня от себя. Муся согласилась с моими доводами. А Николай Васильевич сказал, что я права. И они уехали.
Я, действительно, оказалась права, потому что в тот же день все-таки вырвала Наталью Николаевну из ее ступора. Правда, она вместо молчания принялась плакать. Но это лучше, как сказал Николай Васильевич. Потом она уже не отпускала меня от себя и все время просила, чтоб я снова и снова пересказывала ей о том, как погиб Саша».
42.
-Вероятно, Вы, Ольга Васильевна, приехали ко мне с какими-то неприятными вестями?
-Почему ты так решила, Наташа?
-У вас мрачный вид. И потом, вы как-то странно молчите.
-Да, как сказать? С одной стороны, конечно, положение не самое приятное, а, с другой, может, оно все к лучшему.
-Да не тяните! Говорите, пожалуйста, все прямо. Небось, опять какую-то гадость придумал наш уважаемый Совет?
-Ты угадала отчасти. По твоему вопросу Ученый Совет раскололся на две половины. Одна утверждает, что защиту откладывать уже нельзя, поскольку все сроки вышли, и университет не может больше тебя финансировать. А потому защиту следует отклонить, а тему закрыть. Тем более, что твою программу никто вовсе и не собирался внедрять в школы. А другая настаивает, чтоб защиту не переносили.
-То есть, как это никто не собирался внедрять программу? А зачем тогда все эти экспериментальные классы?
-Ну, это, чтоб ты могла защититься. А на твоей защите настаивал Михаил Борисович. Кстати, он и теперь считает, что тебе следует защититься, и что мы должны помочь. Только защиту надо немного отложить.
-Зачем же откладывать защиту? Насколько я знаю, у меня еще есть время до сентября. К сентябрю я буду уже вполне здорова и готова приступить к работе.
-Ну, это хорошо, конечно, что к сентябрю ты будешь здорова. Но дело в том, что, как известно, ты сейчас находишься под следствием. Представь себе: человек под судом, а его производят в кандидаты наук.
-Ах, вот вы о чем? К вашему сведению, обвинения мне никакого никто не предъявлял. В деле я иду только в качестве потерпевшей. И потом, я что-то никак не могу понять: какое отношение наука имеет к дорожной катастрофе? Неужто, мой ум и моя нравственность из-за этой аварии так сильно испортились?
-Наташенька! Ну, зачем ты так? Я же сказала, что закрыли только программу, которая в настоящее время не представляется быть необходимой.
-Ага! Хрен редьки не слаще. Ольга Васильевна, объясните мне, пожалуйста, ну, почему наша уважаемая, так сказать, научная интеллигенция так панически боится милиции и суда? Стоит только хотя бы в качестве свидетеля пригласить человека в эти учреждения, как все – караул! На человека навешивают пожизненное клеймо преступника. И будь он, хоть семи пядей во лбу, ему перекроют все пути и дороги вперед, подталкивая тем самым в яму. И проделываться это будет настолько виртуозно, что и с дороги заклейменный устраняется, и все при этом выглядят красиво.
-Наталья Николаевна, по-моему, ты сгущаешь краски.
-А что мне остается делать? Кстати, а вы, Ольга Васильевна, разумеется, знали с самого начала, что моя программа не имеет перспектив?
-Ну, да, конечно! Впрочем, я лично всегда верила в актуальность твоих идей, Наташа. Но, сама понимаешь, я подневольный человек. Мне приказали, я должна была подчиниться. Ты уж прости!
- Да, ладно! Заявление о том, что я закрываю тему, я принесу сразу же, как выпишусь. Спасибо за то, что нанесли визит!
43
-Наталья Николаевна! Да не переживайте Вы так из-за этого! Подумаешь, университет! Да в любой школе Вас на руках все носить будут!
-Ну, что бы я без тебя делала, дружище?
-Не надо приписывать мне большие заслуги. У вас есть Мария Степановна. О! А вот и она! Мария Степановна, здравствуйте! Представляете, секунду назад мы с Натальей Николаевной вспоминали вас.
-Значит, богатая буду. Как вы тут поживаете?
-Да как? После выходных врач обещал Наталью Николаевну домой выписать. А мне тут и подавно делать нечего. Да Наталье Николаевне скучно. Вот и сижу тут при ней. За больными в палатах ухаживаю.
-Она тут у нас внештатной санитарочкой пристроилась. Медперсонал не нахвалится. Что они без тебя тут делать будут, Аленька, ума не приложу!
-Ничего. Школу окончу, пойду в мединститут. Потом сюда вернусь.
-Ты же хотела выучиться на ветеринарного врача!
-А потом еще хотела учительницей стать. Пожалуй, так и сделаю: пойду в учительницы. Когда вы отправитесь на пенсию, я возьму ваши часы.
-Да, у тебя, я смотрю, далеко идущие планы.
-А я, Алюша, в твои планы хотела бы внести еще кое-что.
-Что ты там придумала, мамусенька?
-Так, ведь, у Алюши День рождения на днях, ты говорила.
-Ну да! Говорила. Как раз все будем дома. Отметим по-человечески.
-Я, вот, о чем хотела вас просить, девочки: очень хочется мне Алевтину покрестить. Тебя же не крестили твои родители, как я понимаю?
-Нет, наверное.
-Муся! О чем ты говоришь? Какое может быть крещение? Мы же атеисты. К тому же, она пионерка. Скоро в комсомол будет вступать. А ты ее в храм Божий вести собираешься. Господи! Мало мне с этим дорожным происшествием бед и неприятностей, так ты еще и церковь мне подсунуть решила.
-Натусенька! Так ведь никто не узнает! Да тебе и вовсе не надо в храм идти. Мы сами с Алюшей сходим. А ее тут никто, кроме нас не знает. Тебя-то я тайком от всех водила. Ты еще махонькая совсем была. А мне спокойней будет. Как помру, так подле вас буду. А потом, со временем, и вы ко мне придете. Я же Натусеньке мать крестная, а она мне крестная дочь. А тебя покрестим, так и ты мне будешь крестная. А Наташеньке сестра, значит. Вот и породнитесь через меня. Тогда уж точно Господь не даст вам уйти друг от дружки. Я же верно говорю, мои дорогие. Соглашайся, Алечка!
-Мне все равно, если Наталья Николаевна позволит. Ведь, если я покрещусь, то это не значит, что я должна в церковь ходить? И верить мне не нужно?
-Вовсе не нужно. Наташенька не верит. А в храмы ходить любит.
-Я за искусством туда иду, а не богу молиться. Хотя, если честно, то и молитва, которая, как учит Библия, исходила из уст самого Христа, сама по себе, прекраснее любого произведения искусства.
-Наталья Николаевна, вы ли это говорите?
-Алечка, я знаю, что я говорю. Ты, вообще-то,
