МОРСКОЙ КНЯЗЬ Часть 3 (2)

закончится, и вам поневоле придется возвращаться в гостевые веселые дома или поступать к кому-то на содержание. Я хочу предложить вам другое: каждый месяц вы будете получать независимо ни от чего по одному дирхему из княжеской казны, и мои тиуны будут следить, чтобы вы эти монеты тратили только на себя. Самое теплое место и в доме, и в юрте будет только у вас. Самый вкусный кусок мяса достанется вам. Одежда самая лучшая будет вашей.
– И за всем этим ты, князь, сам проследишь?! – раздался голос одной из мамок.
– Не только прослежу, но вы все будете находиться под моей защитой, – пообещал он.
– Может, ты нас еще удочеришь? – под общий смех предложила еще кто-то из словенок. – И замуж выдавать начнешь?
– А он сам на нас женится! Ему сил на нас всех хватит! – веселые крики и смех уже не прекращались. – Да у тебя никаких юрт на всех не хватит! Будем в степи у костров всю зиму греться!..
Дарник достал из кошеля горсть дирхемов и выразительно пересыпал их из ладони в ладонь.
– Кто остается, на следующее утро получит по первому дирхему. 
То ли княжеские обещания возымели действие, то ли блеск серебра, только из трехсот красоток с дарникцами пожелали остались двести пятьдесят пригожунь.
За три дня, полностью со всем определившись, союзное войско погрузило на повозки свои котлы и, разделившись, к огромному облегчению абориков, двинулось в противоположные стороны: на север со своими овцами и бревнами направился Дарник в сопровождении кутигурской малой орды, на юг, тронулись хазары, ромеи и триста корнеевцев с двадцатью большими повозками и двумя камнеметными колесницами. В одной из повозок ехала несравненная Эсфирь, и Дарник с Ратаем поспорили на двадцать дирхемов: вернется она назад с Корнеем или нет.
Место для новой княжеской столицы в шести верстах выше Хемода по течению Яика нашел Корней, он же предложил с одобрения хорунжих и назвать ее Дарполем – «Городом Дарника». Здесь река делала почти полную петлю, охватывая своим руслом участок земли две версты на полторы, получившийся полуостров соединялся с берегом перешейком в два с половиной стрелища. Если перегородить этот перешеек хорошим валом со рвом, то получался замечательный остров с подходящей территорией и для пашни, и для пастбищ. То, что этот полуостров весной полностью заливается водой, воеводу-помощника ничуть не смущало: нароем каналов, а землю из них подсыплем под дома и юрты, главное, чтобы их не затапливало, а пастбища и пашня половодье как-нибудь переживут. То, что весь полуостров сильно зарос кустарником и ивняком, тоже было для Корнея только в достоинство: все вырубим себе на дрова. Зато уже сейчас сюда можно загнать всех овец, коров и лошадей и забыть об их существовании.
Достигнув Дарполя, тысячи людей, коней и овец снова разделились: дарникцы оставались разгружать свои повозки, кутигуры уходили дальше на север на соединение с большой ордой.
Прощаясь с князем, Калчу выглядела как в воду опущенная.
– Когда я вернусь в орду, меня казнят, – объяснила она свою унылость Дарнику. – Вместо одних абориков, мы получили еще и твое разбойное гнездо. За такое не милуют.
– По дороге в орду объясни других тысячским, что если каган так поступит, то он полный глупец, – посоветовал ей князь. – До тех пор, пока ваша орда не научится включать в свое войско иные племена, она не будет ни на что способна.
– Скажи, а как у тебя так получается, что тебе верно служат и хазары, и луры, и тервиги, и даже высокомерные ромеи?
– Просто мне все равно, как они выглядят и в каких богов верят. Настоящую доблесть никакими племенным хвастовством и заслугами не заменишь. А самое главное: они верят в мою непобедимость, и это их самих делает непобедимыми и на голову выше ростом.
Широким в два стрелища шириной потоком уходили на север бесконечные стада, отары, косяки коней, повозки с семьями и сложенными юртами, конники с копьями, пастухи, всадницы с закрытыми платками лицами.
– А мне так и легче стало от того, что они уходят, – признался Ратай. Князь о себе такого сказать не мог. Для него три тысячи оставшихся в его подчинении людей уже было мало.
Явившиеся к конечной раздаче праздничного пирога хорунжие на свой счет могли не слишком беспокоиться, главными княжескими распорядителями в Дарполе отныне были Ратай и Сигиберд. Один следил за строительными работами, другой отвечал за все снабжение княжеской ставки. С самим расположением города определились быстро, стали рыть не один, а сразу два широких рва от одного берега реки до другого, так что получился прямоугольник два с половиной стрелища на полтора. Здесь на земляной подушке в добрую сажень толщиной и строились все дома и поставлены были все юрты. Дома для экономии хороших бревен Ратай решил ставить не по одиночке, а как у тервигов в Варагесе, объединенных в целый ряд из пяти домов. Разумеется, опасность пожара от пяти печей при этом лишь возрастала, поэтому сами ряды были отодвинуты друг от друга как можно дальше. На строительство сараев и хлевов использовали ивы, вырубаемые на полуострове. В дополнение к домам и юртам Ратай вознамерился сделать зимними жилищами обычные походные палатки: снабдить их более крепкими подпорками, а сверху укрыть как юрты войлочными кошмами. 
Как и ожидалось, соседство с абориками оказалось весьма полезно. Когда этап первой враждебности миновал, наступило время осторожного привыкания, благо, тервиги, оставшиеся с князем, могли почти беспрепятственно бывать в Хемоде, и скоро между двумя городами развернулась вполне оживленная торговля. Выплаченная дарникцам дань маленьким ручейком возвращалась к аборикам, превращаясь для Дарполя в повозки с деревянными столами и стульями, сундуками и комодами, шелковым и полотняным бельем, медной и серебряной посудой, бочками с ячменным и виноградным вином, корзинами южных фруктов и орехов. Самым же важным товаром стали железные печки по рисункам Ратая, которые одна за другой стали изготавливать хемодские кузнецы. Обложенные камнями такие печки оказались зимой подлинным спасением для юрт и палаток.
Одним из условий договора с Хемодом было снятие цепи с левого берега для беспрепятственного плаванья будущих дарникских судов. Захваченная у абориков двадцативесельная лодка так и не была им возвращена, и теперь с ее помощью на реке выставлялись большие сети, и рыба на столах у дарпольцев появлялась чаще, чем баранье мясо.
Сто двадцать кутигурских юрт получились пригодными как для жилья, так и для работы. Под их войлочными крышами было достаточно места для ткацких, прядильных и каких угодно мастерских. Пока основная часть дарникцев копала рвы, возводила первые избы, пасла скот, заготавливала сено, охотилась и ловила рыбу, в сорока юртах-мастерских весь световой день кипела большая работа: прялась шерсть, на двухрамных ромейских станках ткалось сукно, на широких столах валялось сукно, шились овчинные полушубки и всевозможные изделия из кож.
Тысяча коней в распоряжении дарникцев позволяли регулярно устраивать загонные охоты, пополняя кладовые колбасами, солониной и копченостями. А молока от трехсот коров хватало, чтобы изредка полакомиться творогом и сыром. В общем, все говорило за то, что той бескормицы, что была у княжьих гридей и смольцев в предыдущую зиму сейчас уже не будет.
Сам собой устанавливался обмен товарами и работой с очень небольшим вкраплением серебряных и медных монет. А ежемесячная выдача дирхемов женщинам заметно повлияла на их положение. Все они чувствовали себя уже не бесправными наложницами, а полноправными женами и крутили своими полюбовниками как хотели.
Наладив весь этот механизм хозяйственной жизни, Дарник с хорунжими вспомнили и о молодечестве. Отрядом в триста конников стали рыскать по ближним и дальним окрестностям, оставляя на больших камнях несмываемой аборикской краской метки своего владычества. Несколько раз набредали и на кочевья степняков не родственных кутигурам. Не желая никого настраивать против себя, Дарник вел себя предельноосмотрительно: пил с хозяевами кумыс, ответно угощал чем-то своим и непременно что-нибудь покупал или обменивал на железные лопаты, кирки, топоры и пилы. На второй-третий приезд можно было уже и совсем сдружиться. Там смотришь какая-либо молодка, истосковавшаяся по новым лицам, засмотрится на дарникского молодца, тогда уже за невесту и хорошее вено можно было предложить. А чтобы молодке не страшно было отправляться в путь в сопровождении сотни парней с обжигающими глазами, брали с собой и какую-нибудь старушку, которую потом непременно из Дарполя возвращали назад в стойбище, чтобы разносила по всей степи слух о весьма достойных новых поселенцах на Яик-реке.
У самого Дарника с женщинами были совсем другие заботы. Прибывшая под стены Хемода Лидия в первый же день без тени сомнения перенесла в княжеский шатер все свои вещи, потом также уверенно с шатром переместилась и в Дарполе. Евла же со своей дочуркой продолжала дожидаться князя в княжеской двуколке на купленном у абориков мягком тюфячке. Так и получилось, что на ночь князь волей-неволей должен был возвращаться в княжеский шатер, зато весь день и поздний вечер он был в распоряжении Евлы. Вернее, это были краткие мужские набеги. Позже, когда наложницы заняли по отдельной горнице в отдаленных друг от друга домах, все это продолжилось в том же установленном порядке, ведь хорунжие и сотские должно точно знать, где можно застать по утрам своего князя. Но если стратигесса и полслова не сказала о своей сопернице, словно ее ни сейчас, ни прежде и на свете не существовало, то из Евлы ревнивые слова лились безудержным ледяным родником:
– Ну и что, поедешь сейчас после моих ласк и поцелуев в шатер и будешь обнимать свою мраморную статую?
– Ну да, придется, такая наша тяжелая мужская доля, – отвечал он ей на это.
– И ты будешь говорить ей те же слова, что и мне, так же клясться в своей любви?
Ему хотелось поправить ее, что никаких клятв он никому никогда не давал, но это значило, еще больше усилить ее упреки.
– Хорошо, я буду с ней все делать молча, – обещал он, но это почему-то тоже совсем не усмиряло ее.
– Ты хочешь, чтобы я отравила ее? Так я отравлю, так и знай! – пылко грозилась Евла.
– Если ты сделаешь это так, что никто тебя не обвинит – то давай. Если же докажут, что ты отравила, то мне, увы, придется тебя повесить.
Все это князь говорил вовсе не со зла. Просто такая вещь, как женская ревность была полностью недоступна его разумению. Если тебя что-то не устраивает, то вставай и уходи. Если же не уходишь, то главная твоя цель, всего лишь портить мне настроение своими бесконечными глупыми придирками. И порой за то, что Лидия молчит обо всем этом, он был ей более благодарен, чем Евле за самые сладкие поцелуи. И с грустью думал, как придется и в новом городе устраивать для себя два семейных логова, как можно дальше одно от другого. Ну, почему, почему, какие-то арабы могут иметь четыре жены и спокойно жить с ними в одном доме, а он, великий князь, метаться по разным углам-лежбищам, как последний пес?!
Как ни странно, чем больше Евла в своих обвинениях наседала на холодную заносчивую стритигессу, тем Дарник поневоле внимательнее