головах глупых лазутчиков, – неторопливо, чтобы Борть с Корнем тоже понимали его ромейский, отвечал Дарник. – Сто тысяч конников со всеми запасными, упряжными и вьючными лошадьми это не меньше сто пятьдесят тысяч лошадей. Уже через два часа в том месте, где они остановятся, не останется ни одной не выщипанной травинки. Двадцать тысяч конников, ну тридцать тысяч самое большое может находиться в таком войске. И еще: нашествие степняков может быть грозным только, когда их войско вбирает в себя воинов побежденных племен. Насколько я знаю, кутигуры никаких союзников к себе не принимают, поэтому после первых же десяти сражений оно исчезнет само по себе. А если они будут оставлять гарнизоны в захваченных городищах, то это произойдет еще раньше. Поэтому до Таврики им никак не добраться, растеряют всю силу на хазарской земле.
– Ну, а все-таки, если кутигуров тридцать тысяч, сколько и какого войска нужно, чтобы их победить? – мягко настаивал на своем Леонидас.
– Нужны четыре тысячи пешего войска, две тысячи конников и триста больших повозок.
Мирарх обменялся с Самуилом удивленными взглядами.
– И этого будет достаточно? – уточнил хазарский визирь. – Разве пешцы равноценны быстрым конным лучникам?
– Они в пять раз ценнее конников. Особенно когда будут стоять за повозками и из луков и арбалетов уничтожать лошадей степняков.
– Зачем же тогда две тысячи конников?
– Они нужны, как хороший запас конного мяса для пешцев. Ведь неизвестно сколько может продлиться преследование кутигурского войска. Когда съедим первую тысячу коней, повернем обратно и будем есть вторую тысячу.
Смешливый Корней, скрывая свою улыбку, сделал вид, что чихает и закрыл лицо ладонями. Но гости внимали словам Дарника со всей серьезностью.
– Какое количество воинов ты, князь, можешь поставить под свое знамя? – мирарх снова взял разговор в свои руки.
– Если ромеи выставят две тысячи стратиотов, то я наберу столько же, остальное за хазарским каганом.
– А если хазары дадут три тысячи воинов, ты сможешь собрать тоже три тысячи?
– Тогда еще три тысячи придется добавить ромеям, – князь вел свои собственные подсчеты.
– Могу ли переговорить с тобой, князь, наедине? – попросил Леонидас.
Дарник не возражал. Оставив сотрапезников за столом, они вышли из шатра. Разговаривать отошли к коновязи, где были только лошадиные уши.
– Я вижу, что у тебя, князь, все уже хорошо продумано. Говори то, что ты хочешь сказать.
– В этом походе нет большого прока, – не стал увиливать Дарник. – У хазар на Итиле достаточно судов, чтобы не дать кутигурам переправиться на правый берег. Я только не понимаю, зачем ромеи хотят в этом участвовать. А насчет «хорошо продумано», ты прав. Я хочу предложить ромеям другое. Арабы теснят вас по всему Ромейскому морю. В их руках уже Кипр, Крит и другие ромейские острова, не говоря уже о Палестине и Сирии. Я могу сделать так, чтобы Романия вернула их обратно.
– Это каким же образом? – чуть заинтересовался мирарх.
– Мне нужны две ваши биремы без команды и полсотни горшков с ромейским огнем. Я войду с ними в Нил и опустошу его берега. Арабам понадобится половина их флота, чтобы настигнуть и разбить меня. А ромейский флот тем временем будет освобождать свои острова.
– Но это же будет для тебя верная смерть?
– Не думаю. Я наемник. Когда арабы меня обложат со всех сторон, я просто заключу договор, что дальше буду воевать на их стороне.
– Против Романии? – улыбнулся Леонидас.
– Я надеюсь, они подберут мне какую-нибудь другую страну на западе Ромейского моря. Говорят, ваш Старый Рим очень красивый город.
Мирарх чуть подумал.
– Все это очень интересно, но давай вернемся к этому, когда ты вернешься из Заитильских степей. Пока что нам нужен твой поход туда.
– Но без ромейского войска я туда не пойду.
– А если ты получишь это войско?..
– Это вряд ли! Вы ведь воюете только на тех землях, которые прежде принадлежали вам.
– А если все же получишь?
– Я не понимаю, зачем это нужно ромеям? Хазария ваш извечный соперник, и кутигуры просто ослабят ее вам на пользу.
– Если ты так любишь наниматься на войну, то знай, после успеха против кутигуров, хазары могут послать тебя в морской поход на Персию. Если жив останешься и там, тогда и на Нил на наших биремах поплывешь, а там и в Рим. Мы можем дать тебе заказов на военные походы на десять лет вперед.
Но Рыбья Кровь уже не слушал, для него ясно стало главное: помогая хазарам, ромеи рассчитывали на помощь хазар против Багдатского халифа – в этом вся причина.
– Кто будет оплачивать мое войско: Самуил? – спросил он напрямик.
– Самуил, но через меня. Все вокруг должны быть уверены, что мы с хазарами несем расходы на равных.
– А зачем такие уловки?
– Это всех обезопасит и придаст хазарам уверенности, что они воюют не одни.
Такая откровенность понравилась Дарнику, и он счел нужным ответить на нее своими сведениями:
– А ты знаешь, что хазары казнят тех своих наемников, которые потерпели поражение?
– Да я что-то такое слышал. Но если в нашем войске будут ромеи, хазары не посмеют этого сделать.
– В нашем войске? – удивился князь.
– В Херсоне стоит двухтысячная мира, которая готова присоединиться к тебе.
– Уж не ты ли поведешь ее? – с подозрением поинтересовался Дарник.
В ответ Леонидас лишь утвердительно улыбнулся, мол, не ты один такой бесстрашный военачальник.
Они вернулись в шатер.
– Мы почти договорились с мирархом, – объявил остальным переговорщикам князь. – Две тысячи воинов будут из Таврики, две тысячи моих бойников и две тысячи дадут хазары, – Дарник вопросительно посмотрел на Самуила.
Внешне хазарский визирь походил на давнишнего знакомого князя воеводу арсов-разбойников Голована, имел такую же огромную голову, вросшую прямо в плечи, только у Голована голова казалась большой за счет вздыбленных волос, которых невозможно было пригладить, у Самуила же голова была просто полуторных человеческих размеров с большими залысинами среди коротких полуседых волос.
– Смотря какие воины тебе понадобятся, – уклончиво произнес визирь.
– Которые не меньше двух раз побывали в сражении.
– Такие воины стоят дорого, – уклончиво сказал Самуил, и разговор сам собой перешел на оплату всего похода. Визирь предложил вести счет в арабских дирхемах и окончательно стало ясно, кто платит.
Для затравки князь потребовал по двенадцать дирхемов на каждого воина, по двадцать пять на вожаков и полусотских, по сто на сотских, триста хорунжим, тысячу себе и десять тысяч на воинские припасы.
Самуил с такой суммой не согласился, и они с князем начали азартно торговаться.
– Война без потерь не бывает, значит, двенадцать дирхемов на одного воина увеличатся в два или три раза, – говорил хазарин.
– Я это тоже учитываю, – парировал Рыбья Кровь. – Каждый походник, вернувшись, должен суметь купить себе дом, а это стоит не меньше пятнадцати дирхемов. Ты хочешь, чтобы бойники мне сказали: почто я дешево продаю их доблесть? И не забудь, что нужен еще задаток: по три дирхема выдать им в день выхода в поход.
– Это еще почему?
– Он волен их оставить своей семье или наложнице, или взять с собой, чтобы иметь возможность самому что-то купить. Без звона серебра в своем кошеле человек чувствует себя маленьким и ничтожным. Мне такие воины не нужны.
– Все равно двенадцать дирхемов на человека это слишком много. Семь самое большое. Ведь у них еще будет военная добыча.
– От кутигуров? – едва не хохотал Дарник. – У них наконечники стрел из камня и кости, доспехи из кожи, а главное оружие – булава в виде камня, надетого на короткую палку. Пару тысяч маленьких степных лошадок – будет вся наша добыча. Одиннадцать дирхемов – самое маленькое.
– Восемь.
– Десять. И не спорим об этом.
– Но это будет касаться только твоих воинов, с ромеями и хазарами у нас будет другой договор.
– Если мои воины узнают, что ромеям платят больше, они могут взбунтоваться.
– Больше стратиоты не получат, – заверил Леонидас, мрачно наблюдая за их торгом.
Потом перешли к припасам. Самуил заверил, что необходимое продовольствие и фураж будет доставлен, когда войско выйдет к Итилю, мол, до Итиля будь добр снабди свое войско сам. Там же на Итиле к ним присоединятся и две тысячи хазар.
Дарник не возражал, но твердо настаивал на выделение задатка в двадцать тысяч дирхемов и для воинов, и для припасов, так как часть походного снаряжения придется прикупить еще здесь, до прибытия на Итиль.
Когда все немного выдохлись от этих споров, Рыбья Кровь неожиданно объявил:
– А по припасам ромейского войска мы поговорим завтра.
– Ты считаешь, что мы не сумеем сами подготовиться к дальнему походу? – с вызовом спросил Леонидас.
Гостей пошел провожать один Корней, заодно чтобы показать, где ромеям следует выставлять свои палатки, что имелись на дромоне. Стоя у шатра, Дарник с Бортем смотрели, как они проходят по их стану.
– О чем он говорил с тобой, когда вы выходили? – поинтересовался Борть.
– Объяснил мне, откуда и почему появилось это глупое намерение идти на кутигуров. А я хотел предложить ему вместо этого морской поход в южные моря.
– Он от этого отказался, а ты согласился идти на кутигуров.
– Ничего подобного. Я просто хотел узнать, насколько все это для них важно. Основные переговоры завтра.
– Я должен на этих переговорах присутствовать? Ведь я ни слова не сказал.
– Ты и Корней очень хорошо молчали, поэтому будьте обязательно.
– А княжичи? Мне кажется, их присутствие раздражало ромеев и этого хазарского головастика.
– А то ты не знаешь, почему я позволяю им здесь присутствовать.
Вернувшись в шатер, Дарник все же отчитал сыновей:
– Вы что не могли просто так сидеть и слушать, надо было вам за книгу хвататься!
– Так не интересно было, что вы там говорили, – промямлил Тур.
Смуга молчал, но ясно было, что он согласен с братом.
– Ну а завтра что, гулять отправитесь?
– Не, придем, – пообещал старший княжич.
– А зачем, раз не интересно?
– Ну так надо же.
– Ага, придем, – подтвердил обещание брата Тур.
Прогнав сыновей наружу, Дарник занялся ромейским подарком. Больше всего его впечатлили слова Леонидаса о ста пятидесяти копиях книги. Обычно в ромейских писчих мастерских один человек вслух громко и внятно читал какое-то повествование, а десять писцов красивым почерком записывали за ним. Стало быть, повествование о нем вслух читали и записывали не меньше пятнадцати раз. И торгуясь с Самуилом, Дарник снова и снова пытался представить этих терпеливых писцов, переписывающих одно и то же. Каким же увлекательным и в то же время важным должно было быть это повествование, чтобы писцы не думали, что занимаются никчемным и глупым делом!
Взяв книгу в руки, он со всех сторон оглядел ее и только потом с некоторой опаской открыл.
«1. Свое прозвище Рыбья Кровь словенский князь Дарник заслужил за то, что никто никогда не мог сильно разозлить его, – так начиналось жизнеописание. – Среди словен склонных к горячности и драчливости он действительно всегда выделялся своим спокойным характером. Все его соратники говорили, что он родом из самой простой семьи лесных землепашцев, при этом они утверждали, что когда Дарник стал их воеводой, а произошло это, когда ему было всего 15-16 лет, он уже хорошо говорил и
