МОРСКОЙ КНЯЗЬ Часть 2 (1)

внутреннюю силу и душевный подъем. Не склонный проявлять дружеские чувства к кому бы то ни было, Рыбья Кровь радостно и осторожно приобнял старого сотоварища. А на намеки Радима, что теперь в Утесе еще на одну лошадь стало меньше, тут же распорядился за коня Корнея отдать две лошади.
Уже первый разговор с бывшим хорунжим тайной службы показал, насколько князю до сих пор не хватало человека, с которым ему хотелось бы и необходимо было советоваться.
– Раздавать просто так дирхемы, конечно, смысла нет, а вот наградить, кого ты считаешь нужным точно надо, – с ходу предложил Корней, словно думал об этом ни один день.
– Во-первых, наградные фалеры положены за ратные подвиги и хороши в присутствии большого войска, – возражал ему Дарник. – А раздавать сто дирхемов на пятьдесят человек и оставить в шкатулке только двадцать солидов и снова превращаться в нищего князя – кому от этого будет хорошо.
– Назови это просто: «За доблесть и смекалку, проявленную в самую трудную зимовку», – нашел выход хорунжий. – А войско у тебя сейчас совсем не маленькое. И если ты еще пригласишь на награждение ромеев, то будет вообще хорошо.
Так и решили сделать.
Карикос, когда князь предложил ему приехать с отрядом стратиотов в Варагес, лишь чуть уточнил:
– Так приехать или прийти?
– Смотря, сколько ты захочешь взять с собой людей.
– Я думаю, двух декархий будет достаточно.
Приезды князя в ромейский лагерь приняли к этому времени уже вид некоего ритуала. Двадцать-тридцать конников в сопровождении двух-трех колесниц с камнеметами появлялись то с одной стороны лагеря, то с другой и сразу начинали маневрировать вблизи сторожевых постов ромеев: рассыпавшись цепью и, опустив пики, делали короткие броски в ту или другую сторону, или во время мирного товарного обмена половина всадников внезапно срывалась с места и перемещалась к другому сторожевому посту, а то вдруг все дарникцы вообще оказывались возле слабо охраняемой биремы. Всякий раз, среди стратиотов возникала легкая паника.
– Зачем ты это делаешь? – разгневанно вопрошал тогда Карикос.
– Вы же делаете воинские маневры, почему мы не можем? – невинно оправдывался Дарник.
– Но мы же не врываемся при этом к вам в дом?
– Так ведь скучно, совсем без дела. Да и твоим воинам полезно быть начеку.
Несмотря на столь основательную свиту, Рыбья Кровь продолжал в лагере держаться настороже: не допускал, чтобы к его конникам подходило более пяти-шести стратиотов, да и сам предпочитал общаться с илархом на отшибе, не углубляясь в сам лагерь. Делал это скорее не из-за повышенной осторожности, а чтобы держать в нужной готовности собственную дружину.
Устроившись в каком-нибудь недоступном холодному ветру месте, они с Карикосом усаживались на деревянные чурбачки и час-другой о чем-либо говорили. Иларх со временем убедившись, что его никто не собирается побеждать, вскоре вообще стал придерживаться в этих беседах покровительственного тона, почему-то решив, что княжеская сдержанность проистекает из-за преклонения Дарника перед ромейской более высшей культурой. Заодно он частенько старался выпытать у князя что-либо секретное из их «варварской» жизни, давая Дарнику возможность в ответ щедро пользоваться скрытой словенской насмешливостью, совершенно незнакомой чересчур серьезным ромейским грамотеям.
– Как ты будешь определять ущерб, нанесенный чумой твоему княжеству? – спрашивал, например, притворяясь сочувствующим, Карикос.
– Я прикажу, чтобы каждое выжившее селище прислало камешки по количеству умерших мужчин. Сосчитаю и буду знать.
– Но ведь у тебя не было переписи, и ты не знаешь, сколько было мужчин до этого?
– Ты прав, наверно, не стоит считать и умерших, – с серьезным видом соглашался Дарник.
В другой раз иларха интересовала связь князя с дальними селениями:
– Каким образом и как скоро ты узнаешь, что происходит там во время разливов рек?
– Мы считаем, что чем реже доходят плохие вести, тем лучше. Иногда пока они дойдут, там все уже само как-то исправляется. Зачем зря беспокоиться?
– А если там созреет большой бунт? Или ворвался могучий враг, от которого можно защититься, только собрав все силы?
– Мы считаем глупым делать ставку на одну большую решающую битву. Если враг пришел, он тоже на что-то рассчитывает. Пускай добудет себе какую-то награду за свою отвагу. Потом пройдет время, и он сам отступит.
– А если захватит часть вашей земли, будет жить на ней и управлять?
– Если он справедливый властитель, то так тому и быть. А если не справедливый, то жители сами подымутся и позовут меня освобождать их.
Особенно развлекался Дарник, когда иларх спрашивал, почему бы ему не принять христианскую веру.
– Разве ты в трудную минуту не призываешь к себе на помощь души предков, духов ваших лесов и рек или что там у вас еще? Так не лучше ли молиться вечному главному Творцу, чем всем этим мелким идолам?
– А разве в вашем Евангелие не говорил Христос о нас, словенах: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросать псам»?
– Где это такое сказано? – не на шутку загорячился иларх, даже послать слугу за Священным Писанием и протянул его князю: – На, найди!
Князь полистал Евангелие от Матфея… и нашел нужное место, даром еще в отрочестве намертво запомнил его.
Карикос с удивлением вгляделся в написанные слова, но тут же торжествующе вскричал:
– А ты дальше, что не прочитал? «Она сказала: так, Господи! Но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Тогда Иисус сказал ей в ответ: о, женщина! Велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. И исцелилась дочь ее в тот же час». Это же не о псах, а о силе веры, которая всем позволяет уповать на милость Божью.
– Ну да, только все равно «псы едят крохи, которые падают со стола господ их». Это вы-то наши господа?! Ромейские семьи, которые оскопляют своих сыновей, чтобы те нашли выгодную службу евнухов, или те из ромеев, кто носит в парадных носилках богатых женщин и мужчин? Да даже ты здесь разве во всеобщем бедствии не кормишь стратиотов вдвое лучше, чем гребцов, которые делают всю работу? Неужели ты думаешь, что я за все это когда-нибудь стану уважать тебя и таких, как ты?!
От такой неожиданной отповеди, иларх не знал, что и сказать. Позже, в следующий приезд Дарника, все же подготовил свой ответ:
– Насчет богатых и бедных ты говорил, как самый последний неуч. Ведь даже у вас есть знатные люди – те же наследные князья. Забота о своем потомстве одно из главных человеческих достоинств. Поэтому, если твои предки не умели ничего толкового делать, ленились и все проматывали, то тебе только и остается смотреть на богатых людей с завистью: почему все им, а не мне, а давай я все отберу и по-честному разделю среди таких же потомков бездельников…
Дарник не спешил возражать, ждал, что последует дальше.
– Я слышал, что словене раньше в голодный год своих немощных стариков отводили в лес на съедение волкам и медведям, – продолжал торжествовать Карикос. – Наверно для вас это тоже справедливо: зачем кормить тех, кто ничего уже не делает. Так что счет равный: вы убиваете стариков, наше простонародье, чтобы выжить, оскопляет в  своих семьях одного из сыновей.
– Когда ты прав, тогда ты прав, – с улыбкой признавал в таких случаях князь, что вызывало у тридцатилетнего иларха совершенно счастливый мальчишеский смех.
Поэтому и приглашение в Варагес было принято им, как что-то приятное и должное, несмотря на предостережения навклира и декархов о словенском коварстве.
И вот в полуверсте от ромейского лагере останавливаются пять варагеских телег, к которым шествуют разместиться двадцать стратиотов в легком вооружении, а самому иларху подводят верховую лошадь, и все это движется в сторону тервигского городища. Еще с десяток телег были задействованы, чтобы привезти в Варагес почти в полном составе гарнизоны Смоли и Утеса, не забыв при этом и женщин. Всех женщин разместили в городище, а для гостей-мужчин выставили в чистом поле полторы дюжины шатров, палаток и крытых кожаными полостями шалашей. Впрочем, все это оказалось без надобности, ибо две ночи и полтора дня никто в Варагесе не спал.
В первый день все только съезжались, устраивались в палаточном стане и с любопытством присматривались друг к другу. Чтобы как-то всех расшевелить, устроена была небольшая кутигурская борьба, в которой участвовали несколько пар привыкшей к ней поединщиков. Это действительно растопило общую настороженность. А пляски под бубен и дудки варагеских женщин сняли последнюю напряженность. Дабы еще больше всех заинтересовать было объявлено, что завтра все, кто захочет, смогут проявить свою удаль. Впрямую о каком-либо сватовстве не говорилось, но потолкавшись среди женатых хазар и смольцев, ромеи с гридями быстро уяснили, чем внешний вид замужних женщин отличается от незамужних и вдов и могли мотать себе это на ус.
Потом состоялось само награждение фалерами с заранее подготовлеными здравицами, которые по написанному громко зачитал голосистый Беляй, сначала по-словенски, потом по-ромейски. Всего было роздано 15 медных и 2 серебряных фалеры. Последние достались: Агиливу и Карикосу. Агиливу – за великодушие и щедрость, иларху – за проявленную сдержанность и мудрость.
– А мне обязательно надо носить ее на груди? – с едва скрытой язвительностью чуть позже поинтересовался у князя Карикос.
– Да хоть на своего слугу нацепи, – Дарника в этом смысле было не прошибить.
Одна из медных фалер была вручена Гриве, что растрогало воеводу гридей до слез.
– Теперь я смогу ездить вместе с тобой? – с надеждой спросил он у князя.
– Я тебя позову, когда надо будет, – неопределенно пообещал Дарник.
Помимо мужского награждения было еще и женское, для всех жен Смольского гарнизона. На него ушли все перстни, золотые цепочки и браслеты, что имелись в заветном ларце, а также десяток дирхемов, которые женщины тоже могли носить на себе как украшения.
– «Это чуть запоздалые подарки князя и его дружинников своим женам», – объявил Беляй. Каждый из женатых дарникцев брал у него подарок и вручал своей жене. Князь до этого сомневался, стоит ли это делать перед всем честным народом, но видя какое волнение, ревность и зависть простенькие украшения вызывают у остальных женщин городища, понял, что Корней был прав и здесь.
– А про меня ты почему забыл? – шутливо упрекнул Рыбья Кровь своего знаменосца и тоже при всех вручил целую горсть висюлек с драгоценными камнями Милиде.
После этого приступили к большому пиру. Хмельных медов и пенного ячменного вина у варагесцев оставалось не слишком много, поэтому никто сильно пьяным не был, зато все, особенно ромеи, ели, как на убой и хмелели от сытной еды больше, чем от меда.
То, что ни у кого из гостей не изымалось оружие, было слегка рискованно, но риск себя оправдал – ножи обнажались лишь, чтобы отрезать кусок мяса, а мечи и секиры, вообще больше путались в собственных ногах. Наутро отдельные мечи приходилось искать и возвращать владельцам. Не выставлялись также дозорные, вот только коней и женщин поздно вечером увели в городище и заперли за ними ворота.
Всю ночь горели в палаточном стане костры и группы разомлевших мужчин перебирались от одного кострища к другому в поисках