О ЛИЧНОЙ ЖИЗНИ ЗАБЫТЬ Часть 3 (1)

отрывая взгляда от Алекса, тихо плакала.
Копылов продолжал вертеть головой, хотя уже знал, что Даниловна снова не придет, как ни разу не приходила все эти шесть лет.

10
Иногда, в самые честолюбивые свои минуты, Терехин сравнивал себя с Кузьмой Мининым. Нашелся ведь в 1611 году такой обыватель, который бросил кошель на землю и крикнул во всеуслышанье: «Жен и детей продадим, а спасем Россию!» В феврале 1917 года и в декабре 1991 такого обывателя не нашлось, ну и получили то, что получили. Увы, бодливой корове Бог рогов не дал, Виталий Борисович очень ясно осознавал свое главное  отличие от легендарного народного трибуна – это абсолютную неспособность к каким-либо публичным выступлениям – ну нет у него такой харизмы и ничего с этим не поделаешь! Даже когда на каких-либо юбилеях или поминках необходимо было произнести всего несколько слов и то это превращалось для Терехина в тяжелое испытание. Тот разговорный блеск, который он мог проявлять в присутствии двух-трех человек, куда-то полностью пропадал, стоило появиться уже десятому-двенадцатому слушателю. Поэтому, в общем-то, и большой карьеры, соответствующей своим способностям он так себе и не выслужил.
Раскручивая маховик своего эскадрона смерти, он все ждал, что рядом появится какой-либо златоуст, который придаст их карательной деятельности вид политической организации. Одно время даже возлагал некоторые надежды на Зацепина, но у того тоже обнаружилась настоящая аллергия к любым выступлениям перед большими аудиториями.
Остальные подельники были хорошими офицерами, способными выполнить любые приказы, но на роль зажигательных ораторов тоже не тянули. Даже когда настало время дать в интернет убедительное видеовыступление о деятельности «Верность присяге», это оказалось сделать совершенно некому. Если все общества и организации всегда начинались со словесного обоснования, то в их случае телега встала впереди лошади: мощные, правильные действия были осуществлены, а донести их смысл до хоть какого миллиона зрителей так и не удалось. Последняя надежда была на собственную гибель – люди всегда прислушиваются к идеям, за которые конкретный человек поплатился своей жизнью. Последний год Терехин только тем и был занят, что на принтере размножал свою архивную папку, где среди двухсот страниц юношеских стихов и рассказов притаились три листика с манифестом «Верности присяги». Десять таких папок уже были разосланы для сохранения к дальним родственникам и друзьям, да полдюжины еще собирался подготовить. Сейчас для всех адресатов эти папки как милое чудачество пенсионера, но в случае ареста или убийства их автора, наверняка кто-либо всунет нос в этот архив.
О своей насильственной смерти Виталий Борисович думал как о чем-то необходимом и даже желанном. От жуткой болезни Альцгеймера, превращающей человека в безмозглую куклу, несколько лет назад умерли его мать и родной дядя, первые признаки той же напасти Терехин с недавних пор стал отмечать и у себя. Поэтому, ау, где вы, законники и преследователи, если не поторопитесь, то ему придется самому вот-вот пускать себе пулю в лоб!
Перед тем как выйти из квартиры Виталий Борисович с полминуты мучительно вспоминал, снял он с предохранителя свой «макаров» или не снял. Пришлось даже достать его из кармана ветровки, чтобы удостовериться – пистолет с предохранителя был снят. О том, что от неловкого движения может прозвучать выстрел, Терехин не беспокоился – уж чего-чего, а этой стороной ветровки он не собирался ни обо что тереться.
Доехав на лифте по привычке до второго этажа, дальше он пошел по лестнице. Пару раз ему здесь на лестничной клетке приходилось заставать наркоманов, которые при виде пенсионера с колючим взглядом испуганно жались по стенкам.
На лавочке у подъезда было пусто, зато в нескольких шагах вертелась Пиратка, красивая дворняга с просящими глазами. Чуть отвлекшись на то, чтобы погладить ее и дать припасенный кругляшок колбасы, Терехин чуть зазевался и увидел двух среднего роста мужчин, по виду явных ментов, когда те подошли совсем близко.
– Виталий Борисович? Вы должны пройти с нами. – Мент с остроконечным крысиным лицом быстрым скользящим движением показал свое удостоверение. В удостоверении промелькнул двухглавый орел и гербовая печать, только это было уже неважно.
– Да, конечно!.. – буркнул Терехин и сунул руку в карман ветровки.
В то же мгновение четыре цепких руки облепили его. Виталий Борисович все же сумел выстрелить два раза, правда, обе пули сквозь ткань ветровки ушли в асфальт, никого не зацепив.
– Это бандиты! Милиция! Милиция! – кричал Терехин, пока его волокли в машину, стараясь привлечь к себе всеобщее внимания.
Несмотря на отчаянное сопротивление, его затолкали в машину и приложили к лицу платок с хлороформом, после чего повезли уже без всяких хлопот.

11
Из Камергерского переулка Копылов направился к себе в общагу, к Юле решил не ехать – не то было настроение, чтобы пускаться с ней в объяснения по поводу своего внезапного бегства.
Однокомнатники порядком удивились приходу Алекса. На письменном столе, служившим столом обеденным стояли две двухлитровые бутыли с пивом, а на тарелках были разложены краковская колбаса, лечо и чипсы, что называется, открывай рот и хавай.
– А мы на тебя не рассчитывали, – уныло признался Иванов, несмотря на свою бухенвальдскую худобу лопающий всегда за троих. Загородившись одной рукой, он другой быстро сунул пепельницу с двумя бычками себе на колени.
– Милые бранятся – только тешатся, – вставил всегда спокойный, как миска со студнем Еременко.
Комната была четырехместной, к третьему курсу ее удалось превратить в трехместную, а с учетом отлучек Копылова и вовсе в двухместную.
Алекс к такой не слишком радостной встрече был готов – достал из плечевой сумки и выставил на стол бутылку дешевого коньяка, ветчинную и форельную нарезку, а сверху закрепил все это вафельным тортом и баночкой красной икры.
– Ух ты!.. Кучеряво живем! – Парни отреагировали вполне ожидаемо.
Как поставщик главных изысков Копылов уже мог ни о чем беспокоиться: сесть на стул и ждать пока стол досервируют без него. Чуткие ноздри уловили табачный запах. Гневный взгляд остановился на Иванове.
– Ну да, да, чуть смолянул, – тот не счел нужным отпираться. – Ерёма был не против. Так, Ерёма?
Еременко лишь виновато осклабился, мол, без твоего, Алекс, грозного присутствия, что я, мягкотелый, могу сделать. 
– Быстро вынес эту вонь!
Приказание тут же было исполнено.
Но вот, наконец, все бутерброды готовы и коньяк разлит по кофейным чашкам.
Стук в дверь нарушил их застольную икебану.
– Головой! – крикнул Иванов, быстро пряча коньяк под стол.
В комнату вошла Юля.
– Привет, мальчики! – Строгое ее лицо мгновенно украсилось улыбкой облегчения, оттого, что Алекс был не где-нибудь, а здесь, в общаге. Тем не менее, с провинившимся кавалером первой заговаривать она не собиралась.
– За милых дам! – первым нашелся Иванов, махнул свою коньячную пайку и целиком засунул в рот целый бутерброд с икрой. – Пошли покурим, что ли? – потянул он за рукав медлительного Ерёму. Тот тоже глотнул свой коньяк и с бутербродом поплелся следом за ним.
Алекс пить не стал, просто сидел и ждал.
– Ты мне ничего не хочешь сказать? – не выдержала первой Юля.
Больше всего ему сейчас не хотелось произносить банальные пошлые извинения.
– Тебе обязательно нужна эта разборка?
– Хорошо, а что ты предлагаешь взамен?
– Если мужчина виноват, женщина должна прийти и попросить у него прощения, – вспомнил чужой юмор Копылов.
Юля сокрушенно покачала головой:
– И этот грубиян, говорят, до тринадцати лет жил и воспитывался на Западе.
– Так да или нет? – продолжил настаивать на своей шутке Алекс. Его настроение  мгновенно улучшилось: раз Юля все равно уже здесь, так почему бы и не устроить «продолжение банкета». А Даниловна пусть остается в своем ином параллельном мире.
Юля ответила не сразу. Был соблазн еще поскандалить, но мягкость собственного характера взяла верх.
– Конечно, да. Неужели ты думаешь, что я перлась через весь город, только чтобы поругаться.
…Иванов и Ерёма стояли у окна в конце коридора и смотрели в сторону кухни, где челноками с кастрюлями и сковородкам сновали студенты других групп и курсов.
В коридор выглянул Алекс.
– Все. До утра можете гулять.
– Э! Э! – возмутился Иванов. – Мне к семинару к завтра готовиться надо.
– Хорошо. Конспект и две книги. (Ерёме) А тебе что?
– Полотенце и зубную щетку. И моего Кинга, – ответил тот, понимая, что спорить бесполезно.
– Вери гуд! – И Алекс исчез.
– Ну Юлька, борзая! – Иванов был само возмущение. – Имеет же съемную хату и все равно на наш плацкарт щемится. Что будем делать?
– Завидовать будем, товарищ Жданов, – Ерёма настроен был более миролюбиво.
Дверь снова открылась, и Алекс подал однокомнатникам их книги, щетки, полотенца и бутылку итальянского вина.
– От Юли вам на бедность, – сказал он, протягивая бутылку.
– А коньяк?! Понижать градус напитков западло, – возбухнул Иванов.
– Кыш давай! – отмахнулся от него Копылов.

12
Унылая общажная комната уже через час была превращена в спальню для новобрачных. Всего-то и потребовалось сдвинуть вместе две койки и застелить их одним комплектом постельного белья. После бурных объятий самое время поговорить о вечном, вернее, о том, что представляется вечным и самым главным в двадцать лет.
– Почему ты не рассказываешь, что у тебя случилось? Я же чувствую, – ворковала ублаженная гурия, возложив хорошенькую головку на плечо притомившегося султана.
– Любимая девушка на свидание не пришла, – Алексу просто лень было говорить что-нибудь другое.
– Я серьезно.
– И я серьезно.
– А почему не пришла?
Он пожал плечами:
– Наверно, муж не пустил.
– Ну хватит шутить. Между нами не должно быть никаких тайн, – сказала она.
– Это еще почему? – удивился Алекс.
– А ты хочешь, чтобы между нами были тайны?
– Почему бы и нет?
– Хочешь, чтобы и я тебя обманывала? – допытывалась она.
– Юль, давай не будем об этом, а? Я, кажется, снова готов к любовному подвигу.
Он попытался обнять ее. Юля отстранилась.
– Ничего не выйдет. Пока все мне не скажешь о сегодняшнем. Что с тобой случилось?
– Нельзя, значит, нельзя. Спокойной ночи, любимая, – он полушутя отвернулся к стене.
Некоторое время они лежали молча.
– Между прочим, три дня назад меня просили дать на тебя секретную характеристику, – сообщила вдруг Юля.
Алекс немедленно повернулся к ней.
– Как это?.. Зачем?
– Вот и я спросила: зачем?
– Ну?
– Просили оценить твое мировоззрение.
– А кто? Кто? – ему не терпелось узнать.
– Какой-то молодой мужчина. Симпатичный такой. Не из нашего вуза. Показывал свои красные корочки, но я не успела там ничего прочитать.
– И ты согласилась? Просто так?
– Он пообещал, что меня с платного на бюджетное переведут. Если я буду время от времени давать о тебе отчеты. Вот, сказала, а сама не знаю, зачем? Ты теперь точно не захочешь со мной знаться.
– Наоборот, – Копылов неожиданно развеселился. – Ты теперь будешь моим персональным стукачом. А ты уже что-то написала?
– Издеваешься?
– Слушай, а давай я вместо тебя эти отчеты писать буду. Тебе же не сказали их