Постели мне, милая, постель

двадцать восемь душ, — всхлипывала Наташа, — и у каждого уже сломана судьба. Я каждый день плачу. Вы представляете, за последние два года никого не усыновили и не удочерили. А дети-то растут. Сейчас еще не поздно, а вот через пару лет трудно будет привыкать, если, конечно, найдется добрая душа. Сейчас для них кто приголубил — тот и родитель, к любому пойдут. А если запоздниться — лучше и не усыновлять. Для таких детей приемные родители всегда будут не РОДНЫМИ.
— А что нужно для усыновления? — вдруг спросил Сергей Сергеевич.
Наташа попробовала улыбнуться.
— Не так уж и много. Бумаги кой-какие. Чтобы жилищные условия позволяли. Ну, там материальное положение соответствующее…
— А если, например, незамужняя женщина или холостяк?
— Это роли не играет, но, — она замялась, — есть одно "но". Возраст усыновителя. С этим строго. Риск очень большой. А для ребенка это обязательно стресс.
— Какой стресс? — недоуменно спросил Сергей Сергеевич.
— Ну, как же, — заволновалась Наташа, — если усыновитель умирает — ребенок возвращается в интернат. Старики у нас долго не живут.
— Вот оно как, — покачал головой Сергей Сергеевич, — в этом есть, конечно, логика. А какой возрастной ценз для усыновителя?
— Пятьдесят лет, но бывает исключения.
Вот в позапрошлом годе женщина удочерила нашу девочку. Так этой женщине на момент удочерения исполнилось пятьдесят четыре года. Но комиссия сочла возможным разрешить удочерение. У нее были две девочки-близняшки, закончили институт. Сдали экзамены, ехали домой и попали в аварию. Обе погибли. Вот комиссия и сделала исключение. И не ошиблась. Девочка в надежных руках, помогает новой маме пережить трагедию.
— А где ее муж?
— Он рано умер. Девочкам и десяти лет не было. Все сама, все сама и тут такое горе…
Наташа снова посмотрела на спящего Юрку.
— Давайте его мне, отнесу в палату. Все равно скоро всем отбой. Они привыкли рано ложиться. Это старшенькие, сорвиголовы. Никакого сладу с ними нет. Не слушаются. Ни мальчики, ни девочки. Как только перешагивают за тринадцать лет — все, ну просто неуправляемы. И ведь знаю, что добрые они, мягкие, а такое выделывают. Каждый день люди ходят жаловаться. А что можно сделать? Ну, вызовет заведующая на "ковер", а они глазенками хлопают, носиками шмыгают, стоят смирненько, и такой вдруг тоской повеет от них, что поневоле начинаешь плакать. А они обсядут тебя со всех сторон, и каждый на свой лад начинает утешать. Как можно их наказывать? Лично я не могу. Ведь еще вчера, кажется, все они, вот как Юрка, спали у меня на руках, от каждого шороха вздрагивали, а если где-то двери стукнут — просыпались и рвались туда, на стук. Маму-папу встречать… да что с Вами, Сергей Сергеевич?
— Что такое?
— Вы плачете?
Да, Сергей Сергеевич снова плакал. Слезы ручьями текли по его щекам, омолаживая лицо, делая его даже красивым. Наташа достала свой носовой платок, осторожно вытерла ему слезы и вдруг, неожиданно для себя самой, чмокнула Сергея Сергеевича в щеку, прильнула к его плечу и сама заплакала горько и взахлеб.
Юрка открыл глаза, удивленно посмотрел на обоих, обнял их и, раздавая поцелуи, залопотал:
— Папа, мама, папа, мама, папа, мама…
— Ну, наконец-то, — прошептала Наташа, — свершилось!
— Что именно? — не понял Сергей Сергеевич.
— Ну, как же, он же сказал "мама". Он впервые сказал это слово. Оттаяла, видно. душа у него. Слава Богу! Теперь полегче будет.
— В каком смысле?
— Теперь я для него мама. Пусть всего на несколько лет, но это лучше, чем совсем без мамы. Подрастет Юрка и все поймет сам. Тут большой беды нет. Просто я из "родной" мамы стану приемной. Старшие все прошли через это и ничего. Все зовут мамой, правда, добавляют мое имя, но это не так уж важно. Пусть я для них мама-Наташа, но все равно — мама. Они большего и не требуют. А вот слово "папа", "отец" они уже не употребляют. Никогда… пойдем, Юрочка, домой. Пойдем, мой хороший.
Юрка послушно перебрался к ней на руки, но не сводил глаз с Сергея Сергеевича, словно ждал чего-то.
— А можно я завтра зайду? — тихо спросил Сергей Сергеевич.
— Даже не знаю, — вздохнула Наташа, — а вдруг Юрка привыкнет? Не надо его мучить. Через недельку-другую он Вас забудет, а если будете приходить... нет, лучше не надо.
Она поднялась, нежно прижимая малыша, который с молчаливой обреченностью смотрел на Сергея Сергеевича. Он уже чувствовал, что вот сейчас "папа" уйдет, и в его маленькой душе образуется огромная пустота, которая с каждым днем будет заполняться непонятной болью. От боли этой не кричат, не стонут, а только просто молча плачут все малыши детского дома, роняя крупные слезы на забор, за которым ходят их мамы и папы, но почему-то не видят их, таких маленьких, ласковых, любящих этих мам и пап, но никто не спешит забрать их отсюда в тот мир, в котором не будет таких долгих, тягучих, бесконечных часов ожидания…
— Я приду завтра, — твердо сказал Сергей Сергеевич, — обязательно приду. И послезавтра приду и…
— Хорошо, хорошо. Приходите, — согласилась Наташа и, резко повернувшись, скорым шагом пошла к интернату, унося с собою безупречную чистоту июньской небесной синевы Юркиных глаз, смотрящих на него немного укоризненно, но уже облегченно, благородно и с надеждой…
Но ни завтра, ни послезавтра, ни в последующие десять дней Сергей Сергеевич не появился. А Юрка, добросовестно отстояв, как на часах, целую неделю, к заборчику больше не подходил. Он и так был молчаливым, а теперь и вовсе замкнулся в себе, и как ни старалась мама-Наташа разговорить его — Юрка оставался нем. Он вдруг стал слабеть, у него пропал аппетит, и концу второй недели он уже не вставал с кровати.
А Сергей Сергеевич все это время по острой производственной необходимости находился в служебной командировке, за сто километров, где в одном из райцентров начиналось строительство нового заводика-филиала, и где присутствие именно Сергея Сергеевича, обусловленное его специфической должностью, было просто необходимо. Он ни на минуту не забывал о своем обещании, но ничего поделать не мог. Единственным утешением было то, что командировка не долгая, и уже совсем скоро он снова увидит Юрку и … Наташу.
Накануне возвращения он решил сходить в кино, развеяться. Народу было мало, скамейки в прилегающем скверике были свободны. Выбрав место под раскидистым каштаном, он присел, развернул принесенную с собой газету, но почитать ее не удалось. Какая-то девушка присела рядом и спросила, который час? Сергей Сергеевич поднял глаза и остолбенел. Это была его "пассажирка". Она тоже узнала своего "капитана" и стыдливо потупилась.
— Ну, здравствуй, — найдя в себе силы, первый поздоровался Сергей Сергеевич, — какими судьбами?
— Живу я здесь, — тихо ответила девушка, отводя глаза, а в городе учусь. Заканчиваю институт. В будущем году экзамены.
— Неплохо. А что ж ты исчезла с горизонта?
— Я не исчезла. Просто жизнь закрутила.
— Надо же, — фыркнул Сергей Сергеевич, — закрутило ее. Крутить-то еще нечего, а туда же… закрутило.
— А ты, капитан, сбавь ход. Не грузи. И так тошно.
— Какой я тебе капитан? — рассердился Сергей Сергеевич, — может, пора познакомиться?
— А зачем? — решительно сжала губы девушка.
— Ну, как же, — растерялся Сергей Сергеевич, — чай, не чужие мы.
— Вот именно, что чужие. А про ту встречу забудь.
— Не могу. И не хочу.
— Серьезно?
— Да уж куда серьезнее.
— Вот не думала. Мало ли что бывает по глупости. Забудь.
— Ну что ж, — посуровел Сергей Сергеевич, — насильно мил не будешь.
Он заглянул девушке в глаза, и в третий раз брызнуло на него удивительной синевой, и страшная догадка пронзила его: "Она и Юрка — одно лицо, — подумал он, — неужели?
Он взял ее за руки, она не противилась.
— Это наш сын? — утвердительно спросил он, — мой сын? Юрка мой сын?
— Я не давала ему имени, — тихо сказала девушка.
— Зачем же ты его бросила?
— А что мне было делать? Знаешь, кто мой отец? Мэр этого района. Он не мог допустить, чтобы его дочь…
— Подлец он, — глухо обронил Сергей Сергеевич, — ну, и что дальше?
— После института отец отправляет меня за границу. Стажироваться. Уже и мужа мне подыскали.
— А это зачем?
— Обязательное условие — нужно быть замужем. Мы уже обручены. Сразу после получения диплома расписываемся и уезжаем.
— А как же сын?
— Нет у меня сына, и никогда не было. Понятно?
— Понятно, — горько вздохнул Сергей Сергеевич, — вся в отца, только еще хуже. Знать тебя не хочу!
Он быстро поднялся и, не оборачиваясь, почти бегом направился к вокзалу…

По приезде в свой город Сергей Сергеевич сразу пришел в интернат, но среди малышей, липнувших к решетке заборчика, Юрки не было. Не было его и среди других ребятишек, играющихся в интернатском дворе. Нигде не было видно и Наташи.
— Эй, ребята, — окликнул он старших воспитанников, выходивших из калитки, — а где Наталья Михайловна?
— В больнице, — ответили они.
— А что с ней?
— Да не с ней, а с Юркой плохо. Умрет, наверное.
Они пошли по своим делам, а Сергей Сергеевич поймал такси и попросил подвезти до больницы, благо, что больница была одна на весь городок, но большая, со всеми необходимыми отделениями. В приемном покое его спросили фамилию больного малыша, а он не знал, что сказать, но потом догадался:
— Он из детского дома, и Наталья Михайловна с ним.
— А, Юрочка, — печально улыбнулась дежурная, — бедный мальчик. Пневмония. Он сейчас в реанимации.
— Как в реанимации? — ужаснулся Сергей Сергеевич.
— Очень тяжелый, очень. А Вы кто будете? Дедушка?
— Какой дедушка? — взъярился Сергей Сергеевич, — это сын мой. Понимаете, сын!
Дежурная сочувственно покачала головой и куда-то позвонила и сказала, что к Юрочке пришел отец.
— Пройдите на второй этаж, в левое крыло. Там детское отделение. Доктор ждет.
Доктор, еще молодой мужчина с огромными усами, встретил Сергея Сергеевича с виноватым видом.
— Очень тяжелая форма пневмонии, — удрученно сказал он, — очень тяжелая. И вот, что странно. У меня такое ощущение, что малыш сам не хочет выздороветь. Конечно, все это не осознанно, но меня поражает его апатичность. Полное отсутствие к стремлению жить. Уникальный случай в моей практике. Малышу четыре года, а ведет себя как вполне зрелый человек, который смертельно устал жить. Уникальный случай. А Вы его отец? Поздний ребенок?
— Единственный, — сказал Сергей Сергеевич, — а где Наташа?
— Наталья Михайловна? Она спит в ординаторской. Всю ночь просидела с Юрочкой. Я буквально приказал ей поспать пару часов. Да вот и она.
В кабинет вошла Наташа. Глаза ее были уставшие и заплаканные. Она присела возле Сергея Сергеевича и глухо сказала:
— Юра Вас ждал.
— Я не мог, — начал было Сергей Сергеевич, — но потом махнул рукой, — а впрочем, виноват, чего уж теперь…
— А он ждал, — повторила Наташа, — мы с Юрой ждали Вас.
— Да что же это такое? — взмолился Сергей Сергеевич, — доктор, отведите меня к сыну и, увидев, как брови Наташи поползли вверх, утвердительно рубанул рукой воздух:
— Да, к сыну. Юрка мой сын. Я сам узнал об этом вчера. Доктор, ну что же Вы стоите? Ведите меня к моему сыну!
В палате был полумрак, потому что портьеры были плотно сдвинуты. Юрка лежал на большой кровати закрытый одеялом до подбородка. Маленькие ручки, сжатые в кулачки, лежали поверх одеяла.