Дорога на Редклиф

дома. Однажды мы снова говорили о моем удивительном путешествии и естественно, я не мог обойти молчанием дом Редклифа, ведь я многим был ему обязан, тогда Мартин, так звали юношу, сказал, что я должен изложить его историю, ведь именно он привел меня к самым необычайным последствиям. Все это вместе создавало впечатление загадочной личности, которая после смерти принимает участие в моей судьбе. Почитая за удовольствие способствовать мне в важном деле и, видимо, зная, что я далеко пойду, он послал мне знак своего расположения в виде ворона, который сидел на столбе, которому резчик по камню дал его имя. Говорят, что эта птица, очень ценимая мистиками, алхимиками и экзистенциалистами, у которых было свое понимание времени, за проницательность и долголетие, имеет репутацию отличного помощника в путешествии, еще широко распространено мнение, что черный ворон символизирует связь между небом и землей. Прибавьте к этому, что Мартин так упорствовал в своем мнении, говоря, что ум у меня настолько живой и проницательный, что я способен написать великий роман, что я все-таки перестал бороться со своими сомнениями и глядя на него с добродушным видом, склонился последовать  совету и когда он пришел ко мне еще раз, то я, побуждаемый более Мартином, нежели собственным намерением, решил отправиться в Европу следующим летом. Мартин сказал, что я в долгу у Редклифа и простое упоминание его имени в рассказе, который стоит золота, не избавляет меня от обязанности быть ему благодарным.
    Итак, не удивляйтесь тому, что я позволил это небольшое отступление, равно как и выразил свое удовлетворение по поводу того, как я познакомился с Мартином, дружба с которым представляется мне нерушимой и чьи интересы мне чрезвычайно дороги до сего дня. Мы быстро привязались друг к другу, его непосредственность и бодрость слилась с моим романтическим мироощущением и потребностью найти родственную душу в творческом человеке, так что любовь, которую я питаю к нему, служит мне защитой от всех упреков.
    Вернусь, однако, к тому отчего ушел. А для чего?  Видимо для того, чтобы продолжить историю. Что касается Редклифа, о котором я ничего не знал до своего путешествия, то следует принять во внимание, еще это имя человека, которое осталось в памяти людей, переживших его. Но здесь нет людей, то есть других домов вообще нет, а значит никто не посодействует мне составить свое представление о нем.  Черт побери! Что и говорить!                          
   Таким образом старый дом, в котором не было обычных признаков жизни, внушал уныние. Стало быть, те, кто жили в нем умерли, а смерть – выражаясь словами одного поэта - несет небытие и пустоту (по мне пустота не что иное, как одна из ее разновидностей), словом, дом пришел в соответствие с запустением, царившим в этой глуши.  А я несчастный пришел сюда в надежде хоть немного отдохнуть. Невольно подумалось: когда же я тяготился сам собою более, чем теперь?  Вероятность того, что поблизости имеются еще дома, была очевидной, так почему бы мне не пойти дальше, вместо того чтобы терзаться сомнениями: а там – как знать?  В отчаянии я вздохнул – хватило сил на гортанные звуки. Обычно, впадая в отчаяние или гнев я ругаюсь. Но какой же человек не ругается?  Впервые, я ощутил потребность в обществе любого человека, кем бы он ни был. С этой мыслью я шагнул назад, взобрался на камень и, проникнувшись известным побуждением и целью, стал осматривать окрестности. С высоты, на которой я стоял, открывался вид на внутренний двор, впрочем, он лишь угадывался из-за сплошных зарослей сирени и разросшихся деревьев, покрывавших его тенью, входа так вообще не было видно. В течение некоторого времени я старался найти какой-нибудь слабый, исходящий из дома свет в густой зелени, как вдруг, на белую поверхность колоны, увитой плющом, упал широкий луч. Но что это? Откуда вдруг пролился свет? Тем временем на порог вышла женщина, она подняла подол юбки из грубого материала, спустилась по двум ступеням и неторопливо – наша встреча не могла так быстро состояться - двинулась по песочной дорожке, при этом она старательно обходила лужи и хваталась обеими руками за зонт, который вырывал из ее слабых рук налетавший ветер.
    Перед воротами она остановилась, выпрямилась во весь рост и откинула назад черный зонт внушительного размера. Я увидел сморщенное и не слишком приветливое лицо старой женщины, в глазах которой светился ум. Ветер отбросил на ее глаза спутавшиеся мокрые волосы.
- Что. Что вам надо? - вопросила она, стараясь разглядеть меня через ворота.
Путая слова, я сбивчиво ответил ей в сильном волнении:
- Я пришел… Послушайте, я не стал бы вас беспокоить, если бы… Будь у меня карта, я не был бы сейчас здесь.
-А где бы вы были?
- В Массене. Это.… Ну, вы знаете, где. Так вот, я сбился с пути.  
- А скажите на милость, зачем вам понадобилось ходить в горы?
-Я гулял, ходил к водопаду.
- Почему же вы не пошли обратной дорогой?
- Я заблудился. Вот и все.
- Вы хотите убедить меня, что нуждаетесь в ночлеге? - спросила старуха и вздохнула.
Я присоединил ее вздох к своему и без колебаний ответил крайне взволнованным голосом:
- Слишком сильно чувствуя свою обездоленность, я прошу вас об этом.
-  Что с вами случилось?
-  Ничего, кроме того, что я заблудился.
-  Не велика беда - проговорила старуха и, помолчав, продолжила. - Пусть будет, по-вашему, я так и быть предоставлю вам ночлег и еду. Я не могу пренебречь своими обязанностями хозяйки по отношению к гостю и приму вас, как должно. Если не смогу угодить, не взыщите.
-  О, я удовольствуюсь и тем немногим, что получу.
- У вас странный акцент.
- Я американец.
— Вот как. Не знала я, что в Массену водворились американцы. Сама пришла бы. Совсем недавно у меня останавливалась милая молодая пара, я так старалась для них. Мне по душе американцы. Все в них мне нравится.
- Спасибо. Мне лестно такое услышать, - сказал я, а про себя подумал: «долго еще я буду обмениваться с ней любезностями через ворота».
- В молодости у меня были мечты, как у всякой молодой девушки. Я хотела уехать в Америку, а сейчас ни к чему мне это. Стало быть, в Массену приехали американцы.
- Я там один.
- Откуда вы?
- Я продюсер, приехал из Голливуда.
- Подумать только, приехали из Голливуда! Хотела бы я знать, почему?
- Я путешествую, - ответил я, думая, что она похожа на женщин из готического романа.
Предпринимая время от времени попытки внимательно меня разглядеть и перебирая связку ключей, старуха сказала с каким-то отрешенным видом:
-  Подождите, я открою ворота.
Я стоял под дождем и напряженно смотрел, как она пытается справиться с замком. Дождь между тем усилился, было холодно, мокрая одежда липла к телу. Мне не терпелось избавиться от этих неприятных ощущений. Однако ожидание заняло ни одну минуту; замок не поддавался, и старуха возилась с ним, сопровождая свои усилия невнятным бормотанием.
-  Послушайте, давайте я просто перелезу через камни, - воскликнул я, потеряв терпение.
-  Будь он неладен, этот замок - проворчала себе под нос старуха и, повысив голос, сказала – что же, это подходящий способ, сама собиралась вам предложить. Эти ворота я не открывала уже давно, очень давно, даже не могу припомнить, когда в последний раз.
      Раньше, чем она закончила объяснение, я легко перебрался через камни, она подняла над собою зонт и еще раз внимательно меня оглядела, видимо, не испытывая жалости к тому мучительному состоянию, в коем я обретался, после чего мы вместе направились к дому. Из-за того, что она была под зонтом, а я нет, на меня самым настоящим образом изливался водяной поток и я с трудом сдерживал свои шаги, чтобы не идти впереди нее.
    Наконец мы вошли в дом. Оказавшись внутри, старуха закрыла дверь на замок и задвижку, положила ключ в карман, взяла масляную лампу и, не говоря ни слова, жестом указала мне путь. Раскаты грома уже гремели на улице за дверью, но теперь они были отдаленными, менее пугающими. Я оставался погруженным в меланхолию, но начинал уже радоваться тому, что мытарства мои кончились благополучно и, конечно, я был признателен любезной моей хозяйке. А между тем она шла шагом степенным и зонт к себе прижимала локтем. Из полутемной парадной мы свернули в боковую дверь, миновали коридор, на стенах которого метались наши тени, и - не могу без слез вспоминать этот момент - вошли в уютную, хорошо натопленную гостиную.
   Женщина поставила лампу на угол буфета, повернулась и устремила на меня пристальный взгляд – бесцеремонный в высшей степени. Мне стало как-то не по себе. Я даже не могу описать то, что почувствовал. Определенно я растерялся, как если бы вдруг мне сделали неожиданное предложение, и предложение это произвело на меня такое впечатление, что я потерял душевное спокойствие, а с ним и самоуверенность.
- То кресло для вас, которое слева, - сказала старуха и повелительным жестом указала на кресло.
 Дабы она ни в чем не могла меня упрекнуть, я из признательности к ней покорно занял отведенное мне место, я действительно нуждался в отдыхе, чтобы прийти в себя, мимоходом окинул взглядом комнату, вытянул ноги к пылавшему в камине огню и, ощущая кожей приятное тепло, замер от удовольствия этим. Прошла минута, я заставил себя оглянуться, горя нетерпением узнать, почему хозяйка не испытывает ни малейшего желания возобновить со мной разговор пусть даже не в моих интересах, а в своих собственных.  Вот чего мне совсем не хотелось, так это в вечернее время видеть перед собой строгую старую женщину, которая сверлит меня неприветливым взглядом, просто потому что не решается обратиться ко мне со словами: «Кто вы такой»?  В свою очередь, испытывая некоторое волнение перед ней, я изо всех сил старался догадаться, кем бы она могла быть. Однако, что-то в ее внешности, в манере держать себя сразу напомнило мне о вдове. В остальном же могу сказать, что весь ее вид, а я скоро понял, что она женщина строгих правил, к тому же умна и образована – это я осмелился вообразить; добавьте к этому, что она отлично управляла своими делами, и, конечно, она была не похожа на тех современных пожилых женщин, которых мне приходилось видеть в Америке и в Европе, а потому я стал смотреть на нее, как на одну из тех добродетельных женщин в белых чепцах, которых не раз уже видел на дагерротипах; эти мысли смягчили муки моего замешательства и я продолжу с большой уверенностью, что весь ее вид, включая темное, простого кроя домашнее платье, украшенное опалом и дом, обставленный в викторианском стиле, давал основание для всех этих предположений. Если я не ошибаюсь, она вдова со странностями.  Впрочем, чему тут было удивляться, раз старая женщина живет в уединенном месте, в ветхом доме, увитом до самой крыши плющом, она, очевидно, провела две трети своей жизни в уединении и вполне могла считать себя счастливой. Прошла еще минута – я то вздыхал, то зевал, и хранил молчание.  «Сейчас я ей скажу любезность, только сперва посмотрю на нее», подумал я.  Когда я снова посмотрел на нее, то принужденно улыбнулся, вот только она, похоже, не испытывала никакого желания ответить мне тем же.
- Приятно дождливым вечером сидеть перед камином, - проговорил я, продолжая вглядываться в ее непроницаемое лицо и, видя, что она не слишком рада