Случай на станции Кречетовка. Глава VIII

     
 

       Роман Денисович в отрешенно-отчужденном состоянии, как говорят, на полном автомате сидел на оперативном совещании у главного инженера. Впрочем, ему даже не пришлось вступить в полемику со старшими мастерами участков и руководителями остальных деповских служб. Разумеется, в самом начале Акишин сказал, что ограничение по электроэнергии не личная прихоть, на то есть строгое указание сверху. Деповские понимали, что подобная директива не повергается обсуждению. Под молчаливое сопение сотрудников Ширяев зачитал разработанный до обеда список отключаемых установок и освещения. По ходу обсуждения тех выкладок цифры подкорректировали так, самую малость... и каждый записал в ежедневники запланированные квоты. В итоге Михаил Васильевич велел инженеру к утренней планерке проверить выполнение принятого решения по каждому участку. И на том торопливо разошлись...
      Роману Денисовичу порученное задание было, конечно, не в жилу, придется теперь в вечернее время совершить полный обход депо, фиксируя каждую включенную лампочку. Окончательный результат проведенных мероприятий будет известен дня через два, когда произойдет сверка электросчетчиков цехов и участков с показаниями общедеповского на тяговой подстанции.
      Но не составляло секрета — оба инженера, конечно, знали, как можно «смухлевать» с цифрами на счетчиках. Момент снятие показаний намеренно раздвигают по времени, чем больше разрыв, тем лучше. Специально делают продолжительные отключения энергоемкого оборудования, что объясняют вынужденными простоями из-за поломок или переналадки. А уж вовсе по-наглому допускают массу арифметических ошибок в расчетах, надеясь, что проверяющий не столь придирчив и досконален. А можно и сам счетчик тормознуть, и даже заставить колесико вращаться в обратную сторону, увеличив реактивную мощность, по-хитрому переключить клеммы компрессорных двигателей. Хотя жульничать в военное время никто не собирался, о том и речи быть не могло — тут уж грозила явная тюрьма. А уж если Ширяев-Арнольд попадет под колпак органов, тогда... — пиши пропало. Произойдет полный провал, крах — тридцатилетняя работа в России пойдет коту под хвост.
      Часы показывали шестнадцать сорок пять. «Пора, брат, до хаты...», — решил Роман Денисович.
      Покинув затхлые пределы конторы, обдуваемый теплым летним ветерком с легкими запахами угольной гари и отработанного мазута, Роман Денисович поспешил к негласному месту лазания под вагонами на приемоотправочных путях. Пешеходный переход располагался метров в двухстах правее, но тащиться до него означало попусту тратить время, которого и так не хватало. Слава Богу, спина еще легко сгибалась... На карачках инженер быстренько подлез под тремя составами и, наконец, выпрямясь, вдохнул полной грудью уже иной — чистый листвяной воздух.
      Вышел Ширяев с краю лесополосы, заросшей меж корявых, под небо стволов тополей непроходимыми дебрями колючего боярышника. Поселковый рыночек уже опустел, работали только книготорг «Когиза» и дорогущий магазин «Коопторга». Голова пока не болела о «хлебе насущном», рачительная жена запаслась необходимой провизией, одному едоку хватит на полгода.
      Будь Роман Денисович обыкновенным советским человеком, то поспешил бы к родному дому, сварганил бы пожрать, да и завалился на боковую до самого вечера. Если бы так... но сразу обступили заботы иного свойства — тяготы разведчика Альберта Арнольда.
      «Где же этот чертов Лошак, почему дед не пришел на условленную встречу?» — Альберт уже понимал, тут произошло неладное, и, видно, не к добру... Конюхов не мог по лености или иному нерадению проигнорировать полученное задание, да и казался вовсе не вздорным человеком, хотя и «сиделая урка», к тому же потомственный алкоголик. Как ни крути, как ни ищи других оправданий, напрашивалась только одна естественная и неопровержимая причина — уркагана замели, «загремел старик на цугундер». «Только... кто арестовал и почему, где об этом узнаешь и у кого... — чуть не ругнулся по-матерному,— вот еще незадача...»
      Предположительно, разведчик представлял круг одиозных личностей из окружения Лошака — шпана как кость в горле у кречетовцев. Только вот кого конкретно из тех «бакланов» (словечко старика по фене) послал уркаган на разведку к поселковой милиции... Наверняка та братия в курсе, что случилось с паханом... Но ведь запросто погоришь, подставишься, выйдя на связь с местной шантрапой. Где уверенность, что любопытного тут же не сольют, не сдадут со страху органам... А уж те определенно успели поработать с поселковым отребьем, взяли блатату за жабры, если Конюхов в самом деле в руках НКВД.
      Имелся еще один вариант, но предназначался на крайний случай в чрезвычайных обстоятельствах — прикормленный субъект в оперпункте ДТО зовут Виктор Пахряев. Уже год как Ширяев водит дружбу с этим приятелем, но это так, для красного словца. Уже давно солдат подчистую продался, по глупости нарушил присягу. Жадный до червонцев, до бухла, до девок — и потому жалкий человечишка... Да и по ситуации сомнительно — живет тот далековато, а возможно даже в наряде, так что лучше выбросить парня из головы и оставить на потом.
      Остается только «сарафанное радио» или, как еще говорят с иронией, «цыганская почта», то есть — базарные торговки, кумушки-сплетницы. Уж вздорные бабы непременно разузнают подробности получившего общественный интерес события. Насущная потребность таких неугомонных женщин состоит в том, чтобы перетирать косточки ближнему, по ходу сочиняя неприкрытую ересь и небылицы. Одним словом, извалять подвернувшегося под руку человека или даже семейство в неотмывном дерьме. Впрочем, даже в самом несуразном и нелепом вымысле присутствует толика правды, ведь не зря говорится — дыма без огня не бывает.
      Из знакомых баламуток на редкость деловой и информированной считалась местная шинкарка Устинья. Редко, но иногда Роман Денисович захаживал к этой бабенке. Что кривить душой, у каждого случается, когда срочно требуется бутылка спиртного. Устинья в большинстве промышляла самогоном, но водилась у нее и тридцатиградусная «Рыковка», и даже нового ГОСТа «Московская особая». Мильтоны ту «кабатчицу» не обижали, ибо сами шастали туда за опохмелом. Как пить дать, или по поговорке «хоть и к бабушке не ходи» — та Устинья однозначно сотрудничала с милицией, иначе кто бы позволил бабенке безнаказанно, из-под полы торговать спиртным в номерном поселке. И нет в том удивительного, что женщина также брала в залог краденое, а главное — скупала по дешевке у ворюг ворованные из поездов винно-водочные напитки, а то и слитый из цистерн чистейший спирт. Ясное дело, предприимчивая «маркитантка» давно дала подписку — стучать на кого надо, точнее, на кого укажут хитрожопые легавые, в противном случае барыге давно бы несдобровать. Но делать нечего, да и риска тут никакого нет — придется Ширяеву прикупить бутылочку «Московской» и вовлечь разухабистую шинкарку в разговор на больную тему.
      Жила торговка в собственном доме недалеко от садового массива «Плодстроя». Роман Денисович, не привлекая внимания, украдкой прокрался к забору палисадника и осторожно, без скрипа отворил калитку, дворовых псов та пройдоха предусмотрительно не держала. Тихонечко постучав в угловое окошко, подошел к крылечку. Вскоре в террасе раздался топот босых ног, и неприятный «пискляво-базарный» голос вопросил: «Кого тут черти носят?»
      — Не шуми... с депо инженер... отворяй Устинья, за делом пришел...
      Загромыхал запор, дверь полуотворилась, и в проем высунулось женщина лет за пятьдесят в ночной рубашке до колен и накинутой на плечи вязаной кофте. Придерживая обширные груди, кивком головы пригласила визитера пройти вовнутрь. Ширяев оказался в полутемном помещении, заставленном разнокалиберной и разностилевой мебелью, видно, очутившейся тут в качестве платежа или залога за питие, приобретенное у шинкарки. Женщина заградила собой проход, не пустив инженера дальше входной двери, и с презрительной миной уставилась на него, мол — ходят тут... чай, не проходной двор... Но это не смутило Романа Денисовича, понимавшего опасения торговки и потому не осуждавшего за неприветливость.
      — Устинья, — произнес он добродушно-веселым тоном, — выручай, тут по работе «поднести» надо, — для убедительности добавил, — начальству... Уж, дай, пожалуйста, две «Московской», — со значением добавил. — Люди культурные, кабы что, пить не станут...
      Женщина стояла как тумба, верно, довод инженера показался не столь убедительным.
      — Чего, Устинья, не узнала, что ли? Да не в долг беру... сразу расплачусь. Ну как неродная сегодня, будто не с той ноги встала...
      Наконец шинкарка заулыбалась, подбоченилась, выставила наперед могучий бюст. Тем самым дала понять, что вовсе не дубина стоеросовая, а, наоборот, дюже податливая женщина. Велела по-хозяйски обождать и ушла в комнаты. Роман Денисович придвинул стул, по мягкой спинке и сиденью обтянутый коленкором. Присел намеренно вольготней, чтобы ловчее было разговорить бабенку.
      Вот и Устинья — с двумя запыленными поллитровками, на ходу обтирает бутылки рукавом кофты, радушно улыбается, повиливая бедрами.
      — Ох, подустал что-то сегодня, — начал Ширяев по-свойски подступать к хозяйке с показной душевной простотой. Дальше-больше, для затравки наговорил торговке с три короба о повседневных житейских проблемах.
      Втянулась и она в пустопорожнюю говорильню. Рассказала, как нещадно саднит поясница после прополки сорных картофельных грядок и что даже пришлось побрехать с соседкой, выпустившей выводок кур на прополотый огород:
      — Подрывают, злыдни, картоху, беда с ними... Эту шалаву (о соседке) в поселковый сведу, будет знать, как курей распускать...
      Роман Денисович сочувственно крякнул, пожурил несознательных курочек — похоже, затеянная им болтовня приобрела характер взаимодоверия. Посудачив пару минут о вещах, лежащих вне поля его интереса, Ширяев невзначай помянул покойника Семена Машкова. Устинья чисто по-женски сочувственно откликнулась на ужасное происшествие, потрясшее кречетовцев. Тут и проявились свойства психологии одиноких, но еще «вполне себе» вдов — тема сгинувших со свету мужиков-бабников, а в особенности при трагических обстоятельствах, для них слишком заманчива и даже животрепещуща. Инженер знал об этой бабьей слабости и стал нарочито подзуживать Устинью. Проявил жалостливое участие, перемежая скорбь откровенно сальными намеками на машковские похождения. И уж когда женщину стало внутренне пробирать, когда собственные фантазии и людская молва размыли пределы упрямой бабской скрытности, вполне естественно прозвучал вопрос:
      — Чего там люди говорят — забрала кого милиция, нашли убийцу-то?
      И Устинья рассказала подробности ареста Космынина. Сообщила, как плакалась мамаша шалопая (со слов шинкарки, распоследняя «прости господи» на станции, в девках бегавшая к поездам и дававшая кому ни попадя) и как потом Космыниха поскакала в пункт транспортного отдела. Ну и как бы в довесок упомнила, что следом