Седьмая вода на киселе

такой киножурнал «Хочу все знать!» Про меня!
- Ну что! – крикнул Попов, поглаживая на груди уже другую, темно-коричневую рубашку. - Чего народ молчит? Воров покрываете?! Значит, будете наказаны! Со всех по пятьсот рублей сниму с зарплаты! На покупку нового конуса! – выскочила с него наследственная мамина жадность.
- Зарплату даете по-жмотски! На еду не хватает! А коммунальные драконовские, платить нечем за свет и воду! – высказала наболевшее Людмила Петренко.
- Прокурор добавит! – презрительно сплюнул в сторону Попов.
- Максим Артемович! А причем тут народ? – возмутилась Людмила опять. - Почему Вы нас так называете – народ? Мы же тоже люди! 
- Люди? – закричал Попов. – Люди – это такие, как я! Кто в перестройку крутанулся, хоть начальный капитал сумел сколотить! А вы – народ! Быдло! Рабы мои! Хочу помилую, хочу за ворота выкину! Вся власть районная у меня в руках! Всех купил! И еще куплю любого, кто мне понадобится! – он сжал пальцы в кулак. – Балатируюсь в главу Администрации нашего района!
Все рабочие молчали. Податься от этого самодура некуда. Безработица кругом. На птицефабрике перестали платить зарплату - разрешается только продуктами под запись зарплату выбирать. А в фабричном магазине продукты дороже, чем в сельских магазинах, в два-три раза. Сходят раз - другой рабочие в фабричный магазин за продуктами – и  зарплата по списку кончилась! А тут, на маслозаводе, хоть мало, хоть с задержкой, но все же деньгами зарплату дает Попов… Все знают, когда хозяин в злобном экстазе, лучше его не трогать… А рыжей – конопатой Люське Петренко сегодня неймется! Попила она газировки из бутылки, что по линии двигается, поставила ее демонстративно обратно, чего терпеть не мог хозяин! Темные глаза его замигали от негодования, захлопали густыми черными ресницами. А Люська  смело высказалась – подлила масла в огонь.
- А Вы, Максим Артемыч, каких кровей будете? Боярских али дворянских? Насколько я помню, мы с Вами на одной улице выросли. Вместе в
детстве босиком на речку бегали. Я видела, как вы с Пашкой учились курить - прятались за большим камнем. Потом Вы шофером были у директора нашего совхоза Ивана Петровича Миллера и выше шоферской планки университетов не кончали! Такой же вошкинский, как и все мы!
Попов решил поставить нахалку на место, провести, так сказать, грань…
- Была деревня Вошкино, будет Поповка! – гордо сказал он и посмотрел в раскрытую дверь цеха на незаконченный ему памятник при жизни, возвышающийся на пьедестале у ворот завода, где все еще над его гипсовой фигурой суетился скульптор. Там он, Попов, стоял во весь свой немалый рост возле красивой березы и начинающих цвести кустов пионов. Памятник указывал рукой на здание Поповского завода из красного кирпича.
- Вошкино, оно и есть Вошкино! – пропел в ответ ехидный голосок.
- Кто посмел вякнуть? – громко рявкнул хозяин Попов.
- Да вот! Она!  - вытолкнула Люську чья-то подлая  рука.
- Выгоню! - крикнул хозяин,  а она отвечает спокойно.
- А я знаю, кто конус украл. Я видела.
- Н-ну? И кто же?!
- А тот, кто на черном джипе с тремя шестерками приезжал в сауну. Его же люди на камаз конус погрузили, сами в джип сели и поехали следом. Может, вы бартер заключили? По пьяни. И не помните? Я подумала, у вас все по договору. А помогал охранник Петька, он краном управлял!
- Когда?! – закричал Попов.
- В прошлую пятницу, когда вы в сауне бухали с русалками! Зеленые такие мочалки у них вместо волос! 
- Много знаешь лишнего! Да не может быть! Чтоб Кирилл Палыч меня?! Чтоб он со мной так! Чтоб Петька?! Кузен мой?! Да не может быть! А ну, пошла вон, за ворота! Уволена! Чтоб неповадно было врать на хороших людей!
- А Вы, Максим Артемыч, проверьте сначала, чем других обвинять. Ваши же хорошие люди – братки, по старой привычке: что плохо лежит, то им принадлежит!
- Пошла вон!
А Люся, выходя из цеха, последнее слово молвит.
- А слесарь-то не виноват! Не виноват Пашка! Сами же отпустили его!
- Пошла во-о-он!
Она вышла. И вслед ей, в закрывшуюся дверь полетела пустая стеклянная трехлитровая банка. Вдребезги! От этого смачного удара к Максиму Попову пришло равновесие! Он отправился к себе в офис. Там сел в удобное кресло, потер заграничной мазилкой виски, успокоился и сам себе под нос медленно произнес.
- А ведь слесарь, правда, не виноват! Не виноват Пашка - то!
  Через два дня Павла Иванова доставили на работу на поповском джипе. И стал Павел работать как ни в чем не бывало, как всегда, кропотливо и добросовестно. Нина Даниловна Попову вкрадчиво подсказала.
- Максим Артемович, а зря ты Люську Петренко уволил. Она все же
хоть и дальняя, но все же нам родня.
- Какая родня?! Седьмая вода на киселе!
– Зря так, Максим! Она ведь, эта рыжуха, толковая девчонка! Захожу в цех, а она сама транспортер и свою машину для разливки чинит. Починила - и транспортер пошел, и машина заработала. Она и в запчастях разбирается! Умная она.
- Вот - вот! – кивнул ей в тон Максим Артемович. – Умные  мне, тетя Нина, не нужны!  Я сам умный!
- Да ты остынь, Максим, остынь, поразмысли. Сгоряча ничего не делай! Умные везде нужны. Горяч ты больно! Выучил бы эту Люську на технолога, свой специалист толковый был бы. Хватит уже алкашей со стороны брать! Подумай, подумай! – ответила она, уловив уже осмысленный взгляд Максима.
Поздно вечером темно-синий джип Попова остановился возле дома Людмилы Петренко. Он посигналил фарами в ее окна. Людмила посмотрела сквозь прозрачную тюлевую занавеску, оглянулась на  уснувшую в кресле перед телевизором мать, и тихонько вышла на улицу. Попов открыл дверцу машины.
- Садись, разговор есть, - строго сказал он, – спросить хочу, ты мне уже все высказала? Или еще кое-что недосказала? - он потянул ее за руку в машину и усадил рядом.
- А чего говорить? Вам что нужно от меня? Извинения?
- Нужно мне оно, извинение твое! Как же! Я по делу. Ты про Петьку, моего двоюродного брата, правду сказала или так, чтоб досадить мне?
- Что именно, Максим Артемович?
- Что он причастен к вывозу конуса. Петька ведь в тот день на выходном был. Власов работал, а не он. Соврала?
- Соврала.
- Зачем?
- А захотелось, чтоб он от Вас пилюлей получил. Достал! Пристает!
- А чем он тебе не нравится? Ведь не дурак, высокий, красивый! Весь в меня! Правда, рыжеват немного! – засмеялся Попов.
- Не нравится, обнаглел. Думает, что все ему можно, раз ваш брат!
- Ну да. Петька молодец. Да и при деньгах парень. Мужчина, а не самец. А тебе, значит, кто-то другой нравится?
Попов заметил, что Людмилу что-то смутило. Она не ожидала напора.
  - Ну. И кто же?! Кто?! Ну, колись, колись! – погладил он ее плечико, потрогал крылышко ситцевого сарафана.
- Да я  другого люблю! – грустно ответила она.
- А чего ж так печально? Ну, скажи-ка, девочка, кто так расстроил тебя? Безответная любовь что ли?! – с сочувствием спросил он и слегка тронул одним пальцем ее щеку, повернул ее лицо к себе. Его неожиданная искренность заставила девушку расплакаться. Худенькие плечики вздрогнули, она закрыла лицо руками. Как только она почувствовала, что Попов гладит ее по голове, как маленького ребенка, совсем расплакалась.
  - Он, он, же – же - женатый! Он не любит меня на... наверно…
- Кто? Уж не я ли?! – пошутил Максим Артемович. Ему захотелось обнять девушку и он приблизился к ней.
- Нет! Нет! Не Вы! - Люся отодвинулась от него.
- Понятно! Ты ж меня, кровососа, любить не можешь! Ты ж меня ненавидишь! - протянул он с  поддельной грустью и вдруг рассмеялся.
- Нет-нет! Я Вас не ненавижу, я Пашку люблю! – вдруг вырвалось откровение.
- Какого Пашку? Неужели этого обалдуя? Пашку Иванова что ли?
Люся кивнула и вытерла слезы широкой оборкой сарафана.
- Ты с чего взяла, что он женат? Он у матери с отцом живет. Его Наташка с Миллером уже давно в любовь играют!
Девушка затаила дыхание, перестала всхлипывать.
- А что ж он ко мне тогда не подходит, ведь шептал на ухо, что я ему нравлюсь, что я самая красивая!
У Попова чуть было не вырвалось, мол, чего только мы, мужики, не говорим вам, дурочкам, лишь бы своего добиться, но осекся – нежная волна сочувствия победила его цинизм.
- Люся, давай-ка я тебя отправлю в город на технолога учиться. Технолог мне нужен свой. Сначала в Краснодарский край съездишь к моему знакомому на такой же завод, как мой. Посмотришь, практику там несколько недель… Потом июль - август поработаешь здесь. А осенью на учебу заочно.
- Нет, я не поеду. Какой технолог с меня?! Максим Артемович, я не поеду. Нет у нас с мамой таких денег, чтобы ездить да учиться.
- Я тебя за счет завода выучу. А ты мой авторитет больше не подрывай перед моими работниками. Ладно? Чтоб мы больше при людях не собачились. А если невмоготу станет – пособачимся у меня в кабинете. Один на один. Строго по делам. Хорошо?
- Хорошо. С чего вдруг Вы решили мне такой подарок в судьбе сделать?
Попов задумался, потом все же решил сказать ей правду.
- Да вы с Пашкой подействовали на меня как марганец на заразу! – улыбнулся Попов. – Понимаешь, все люди молчат, молчат! Их гнобишь, унижаешь, а они молчат! Что за народ! Без самолюбия, без достоинства! Как бараны!
- Страшно остаться без работы. Жить не на что! А люди наши хорошие, зря Вы так. Живем, как собаки – в ожидании куска хлеба…  Вот кабы с нами со всеми по-человечески…
- Со всеми нельзя! С тобой можно! Ты личность! Мы ведь с тобой родня?!
- Седьмая вода на киселе… - хмыкнула Люська. – Мама говорила, что наши бабушки были двоюродными сестрами!
Люся с матерью жила в небольшом старом домике, ставшем их усилиями довольно уютным, а Попов - в своей крепости из красного кирпича в три этажа. И в этом, как она понимала, была большая пропасть между ними.
  - Собирайся! Десятого июня поедешь в Краснодар. Поездом. И не говори мне нет! Билеты уже заказаны.
Машина Максима Попова тронулась с места, Люся с удивлением посмотрела вслед, не понимая, что случилось с ним? Он и сам этого не понимал. Но поехал домой к своей жене - красавице Маринке и маленьким дочкам совершенно счастливым. В душу его вошел свет теплым добрым клином и разделил ее пополам… В одной половине – амбиции, чрезмерное самолюбие, в другой - чувство новое, удовольствие от желания сделать приятное тому, кто от него зависит, кто слабее… Нежные руки девушки, большие серые глаза, доверчивые, как у ребенка, подарили ему, избалованному единственному сыночку в семье, чувство старшего брата… Такого волнения он еще никогда не испытывал.
Утром Максим Артемович Попов, подойдя во дворе завода к своему гипсовому телу, сделал сердитое замечание скульптору, что не похоже это чучело с задранным носом на его персону. Он сам взял кувалду и разбил этому чучелу голову. Скульптор смотрел на него с ужасом, видимо, опасался и за свою персону. А Попов все бил - колотил, пока не успокоился. После велел это изваяние до конца добить и убрать начисто вместе с пьедесталом. Скульптор робко потребовал зарплату.
- В кассе оплатят, как договорились, - спокойно ответил Максим Артемович, вздохнул, как будто сбросил с плеч тяжелый груз, и легким шагом направился к своему кабинету.
Ранним утром, десятого июня, Люся продвигалась, пыхтя-кряхтя, с двумя большими сумками по узкому проходу купейного вагона, отталкивая недовольных пассажиров и провожающих, она ставила на пол свои сумки, вытирала пот со лба, поправляла маленькую