КРУГИ НА ХОЛОДНОЙ ВОДЕ
Река хмурилась от холодного октябрьского ветра. Лишь изредка она белела на солнце, подставляя ему бока невысоких своих волн. Берега ее заботливо укрывали кусты сплошного ивняка, позади которого стояли, как стражники, высокие старые ветлы. Они казались совсем белыми, трепетали от назойливого ветра, который выворачивал нижнюю белесую часть узеньких листочков.
Река казалась таинственной дорогой жизни. Ее назвали Белой, а деревню, прилепившуюся к ней, Беляево. Река несла свои воды далеко, к другой, очень широкой, большой реке, несла, торопилась, спотыкалась на водоворотах. Стаи черных галок и серых ворон сменяли друг друга, кружились у берегов и улетали поближе к деревне. Из леса, который сбрасывал последнюю листву, то и дело выскакивали зайцы и лисицы. Зеленые сосны да ели посуровели и начали темнеть в ожидании прихода зимы.
На краю села, почти у самой реки, за огородами, стояли бревенчатые баньки. Дом Анны Беляевой бревенчатый, красивый, как терем, с высокими окнами, его давно еще мужу построили совхозные мастера в 1957 году, когда родился у них сын. Муж Иван был трудяга, уважаемый человек, знаменитый тракторист и комбайнер. Веселый звон плотницких топоров остался в ее памяти, улыбка Ивана и его добрые глаза… Это был дом с резными ставнями, широким крыльцом в три ступеньки. Под окнами росли яблони. В огороде – вишенник, груши, сливы. Добрый сад! Анна после смерти мужа дорожила всем, что осталось после него. В четырех комнатах было просторно ей с единственным сыном Тимофеем. Ждала, когда приведет он в дом невестку. А он – то с одной, то с другой ходит!
- Когда ж ты выберешь, Тимоша!? Сноху хочу, внучат!
- Успею, мать! Уж больно девки хороши в нашей деревне, а в Бобровке и того лучше! Просто загляденье – одна другой краше! Я аж запутался! – отшучивался он.
А сам, замечала Анна, все посматривал на фотографию, вздыхал - тосковал по своей Аленке. Утонула она в реке. Уже второй год пошел, а тоска в его глазах не исчезла, даже, когда он шутил… Тимоха рослый смуглый, видный, весь в отца, только глаза материнские - голубые, ясные васильки. Сын пошел дорогой отца – нужный на селе человек, по наследству ему досталось и уважение от людей.
Анна сокрушалась: опять кошка Маруська принесла шестерых котят. Два раза в год – регулярно! Ну, куда ж их девать? И топить их в ведре каждый раз – как ножом по сердцу! А тут, как затмение нашло на
хозяйку, покидала всех шестерых, родившихся вчера котят в дырявое старое ведро и пошла через огород к реке.
Река остывала. Казавшаяся днем белой, она к вечеру превращалась в серебристо - серую, укрывалась дымкой, как волшебным покрывалом. Из-за плетеного забора в огороде раздался голос соседки.
- Анна-а! Ты куда это на закат – вечер?
- А, тетка Матрена – головушка мудрена! Чего тебе?
Ни одной буквы не знала старая Матрена, но все успевала узнать и всех поучить.
- Аню- у- та! – протяжно, как всегда, пропела старая Матрена, погрозила крючковатым, не разгибающимся от старости пальцем. – Ты никак котят топить собралась! Слышу писк на всю ивановскую!
- А что мне теперь кошачью ферму разводить ?! Другой раз уж по шесть штук приносит.
Старуха не унималась.
- Год-то високосный! Нельзя котят топить!
- А тебе что, умная голова, про это небесная канцелярия сообщает, или сама выдумываешь? Ну-ка перечисли мне, чего еще нельзя в високосный год делать?! Может, кушать надо перестать?
- Кушать переставать не надо. А вот дом строить, баньку нельзя ставить – надолго затянется строительство - то, может и не закончиться. А уж продавать - то дом в этот год нельзя. Переезжать с места на место – тоже к неудаче, может случиться…
- Да ну тебя! – отмахнулась от нее Анна.
Матрена ушла. А по плетню, между лозин, торчащих в разные стороны, кралась кошка Маруська, она охотилась на воробьев. Анна шла быстро, хотелось скорее покончить с неприятной задачей. Маруська вдруг замяукала, сначала жалобно, потом все громче и громче, котята ее пищали, не смолкая.
- Ах, как не надо бы, чтоб ты, Маруська, видела! – подосадовала Анна и попыталась отогнать ее прутом. Но трехшерстная красотка спряталась на минутку в кусты серой сухой полыни. Потом опять запестрела - пустилась догонять ведро с котятами.
- Аню- у - та! - раздался голос Матрены. – Да ты хоть бы не у нее на глазах! Ведь она тоже мать, хоть и не человеческая!
- Отвяжись! Без тебя тошно!
У реки Анна поставила ведро с котятами, сама не понимая зачем, может, хотелось хоть немного передохнуть от напряжения… Кошка прыгнула в ведро, оно опрокинулось набок, котята еще сильней запищали и начали расползаться. Тетка Анна оттолкнула Маруську ногой, прикрикнула на нее. Потом быстро побросала котят обратно в ведро и с силой размахнулась. Ведро вырвалось из руки и упало вместе с котятами в воду. Повернулась и быстро пошла домой. Кошка истошно замяукала. Анна оглянулась – увидела картину, от которой стало жутко. Круги на холодной воде постепенно расходились в стороны, покачивались тонкие мелкие льдинки. Кошка Маруська металась по берегу реки, пыталась несколько раз приблизиться к воде, но, замочив лапки, отпрыгивала. И снова завыла, забегала. Потом помчалась догонять тетку Анну. Та обернулась. Взгляды их встретились. Она смотрела на Анну страшными круглыми черными глазами.
Солнце уже наполовину опустилось в реку и медленно тонуло. Сердце Анны кольнула обжигающая боль. Она оглянулась опять, но кошка исчезла. Не пришла Маруська домой и через день, через два, выглядывала ее Анна, но она так и не вернулась к ней.
«Скоро уже заморозки упадут, - подумала Анна, а Тимоша не вывез до конца весь стог сена с островка. Осталось еще немного сена…» Посреди реки Белой – круглый островок с хорошими покосами. Там каждый год косил траву для коровы Тимофей – двадцатитрехлетний здоровяк. Перевозил понемногу на лодке. А если не успевал, когда реку сковывал лед, перевозил остатки сена зимой на санях, брал для этого коня в совхозе.
С утра в выходной день Тимофей, как обычно, взялся перевозить сено. Он сделал несколько рейсов на своей широкой плоскодонке. Река Белая все еще полностью не застывала, хотя кое - где плавали льдины. Близился вечер.
Анна вышла через огород к реке. Красное солнце за рекой раскидало свои горящие полосы по серо-голубому небу. Облака вытянулись по-над рекой - бежевые, палевые, розовые… Анна залюбовалась. Солнце торопилось покинуть этот мир, оно уже упало в реку, но его красный шар пока еще держался на воде.
Там, вдали, от острова отходила лодка, тяжело груженная сеном. Она плыла медленно, покачиваясь из стороны в сторону. «Зачем так много нагрузил?» - забеспокоилась Анна. Лодка плыла медленно, покачиваясь из стороны в сторону. Сын равномерно почерпывал веслом воду то с одной стороны, то с другой. В огороде дышала свежим воздухом вездесущая Матрена. Опять она наблюдала за Анной.
Тимофей не удержал равновесия – лодка покачнулась сильней, он взмахнул веслом, но лодка быстро наклонилась на бок. Стожок сена ссыпался на Тимофея, свалил его в воду и прикрыл собой…
Анна истошно закричала и побежала к берегу, кинулась на помощь. Вот она уже по пояс вошла в ледяную жгучую воду и протянула вперед руки. Она заходила в воду все глубже и глубже, вот уже вода - выше пояса, вот уже выше груди, а она все шла и шла к сыну…
- Тимо- о - оша! Сынок! - закричала она.
И этот крик заметался в холодной осенней пустоте по берегу реки, отозвался эхом, забился в дома и улицы. Круги на холодной воде расплывались далеко и медленно исчезали, а клоки сена все еще плавали у перевернутой кверху дном лодки. Тетка Матрена забила тревогу, собирая людей.
Анну вытащили из воды уже окоченевшую, с застывшими протянутыми вперед руками. Тимофея нашли через два дня, течение унесло его далеко от матери…
Дом Беляевых опустел. Он остался стоять одиноко на возвышенности. И по вечерам, на закате огненного солнца, издали казалось, что окна его полыхают пожаром.
