Тревоги и надежды старшего лейтенанта Берзалова

что-то случится, однако, именно в этот момент Жуков сообщил:
– Они ещё о каком-то Комолодуне базлают, вроде как нас предупредить хотят.
Реакция Берзалова была мгновенной. Он уже, правда, и сам уловил знакомое слово, да не верил своим ушам. Действительно, манкурты, то бишь американцы, то и дело с испугом поглядывали в сторону моста, где, должно быть, и находился это самый таинственный Комолодун, которому поклонялся Бур.
– Ну-ка спроси у них, – потребовал Берзалов на повышенных нотах и даже на какое-то мгновение забыл о том, что искал Рябцева и что надо срочно делать ноги, – спроси, что они знают о Комолодуне?
Жуков спросил, и с минуту его засыпали бойкими ответами. У Берзалова даже сложилось впечатление, что американцы рады-радёшеньки услужить любым путём. Боятся, что расстреляем, сообразил он. Напакостили, а теперь дрожат.
– Стоп-стоп-стоп! – возмутился Жуков. – По одному! Вот ты говори! – и ткнул пальцем на того манкурта, который был в галошах на босу ногу и так красноречиво изъяснялся, подпрыгивая, что с него хлопьями сыпались гниды.
– Не врёт? – усомнился Гаврилов.
При всей своей выдержке он не приближался к пленным, брезговал, демонстративно воротя нос в сторону.
– Да нет, вроде, – ответил Жуков, физиономия которого становилась все тревожнее по мере того, как говорил пленный.
Берзалов понял, что они вляпались. Вернее, вначале вляпались американцы, а потом мы, понял он. Не знаю, во что, но вляпались конкретно. Одна дорожка. Берзалов посмотрел на Гаврилова. Лицо у него, как обычно, кроме сосредоточенности, ничего не выражало. Зато капитан Русаков, похоже, всё понял и даже, наверное, пожалел, что не остался на хуторе с красавицей Зинаидой. Рядовой Жуков если что-то и сообразил, то ему не полагалось иметь собственного мнения.
– Ну что он говорит? – потребовал Берзалов у Жукова.
– Говорит странные вещи…
– Ну-у-у?!
– Говорит, что их разбили не русские, а какие-то живые механизмы…
– Вашу-у-у Машу-у-у!.. – выругался Берзалов. – Так я и знал! Пусть дальше рассказывает!
Старший прапорщик Гаврилов вопросительно уставился на Берзалова, мол, что ты мне ещё сообщить не успел? Чего я ещё не знаю? И похоже, выдержка впервые изменила ему, потому что он в волнении перекладывал сигарету из одного угла губ – в другой. Разве только не повторял свою любимую присказку: «Дурилка я картонная!»
– Дальше… за Харьковом… укрепрайон… – сказал Жуков таким тоном, словно только что познал всю запредельность теории Эйнштейна и от этого чуть не сдвинулся по фазе.
А потом Берзалов услышал такое, отчего у него волосы под шлемом встали дыбом.
– Говорят, что это какие-то… там… как? – переспросил он у бойкого манкурта в галошах. – Говорят, что какие-то инвазивные захватчики... – постным тоном добавил он, ничего не понимая.
– Какие?.. – переспросил Гаврилов так, словно сказанное Жуковым превышало весь его жизненный опыт.
– Инвазивные… – ответил Жуков и испугался, что неправильно перевёл.
Он переспросил манкуртов несколько раз.
– Инвазивные… – упавшим голосом повторил он.
– Любят американцы всякие заумные названия придумывать, – сказал Русаков так бодро, словно не понял смысла. – А инвазивные захватчики…
– Да знаю я! – оборвал его Берзалов. – Вашу-у-у Машу-у-у!.. – всё-таки выругался он. – Нам только этого ещё не хватало!
Едва избавились от одной напасти, как вляпались в другую. Воистину атомный век не изменился, передышек не даёт.
– Это что получается?.. – озадаченно спросил Гаврилов и воззрился на Берзалова с величайшим вопросом, – товарищ старший лейтенант, выходит?..
– Ну да, – огорчению Берзалов не было предела, в душе он надеялся, что приметы ни о чём плохом не говорят. – Выходит, что все эти признаки, – он показал на небо, на танки, стоящие в лощине, жалкие, пришибленные, как консервные банки. – Квантор, Скрипей, даже космический гул – всё это – звенья одной цепи?..
– Я тоже хотел у вас просить… – начал Гаврилов.
Но Берзалов оборвал:
– Ну не мог, понимаете, не мог говорить. Запретили мне. Тайна это была.
Вот с кем вместо американцев, придётся договариваться, понял Берзалов. Вот та сила, которая будет править Россией. И на душе у него стало тяжело-тяжело, потому что задача получалась не то чтобы не выполнимая, а вообще какая-то непонятная. Срочно нужна была связь, не только чтобы сообщить важнейшую информацию, но и для того, чтобы скорректировать с командованием действия группы. Одно дело договариваться с американцами, хотя они и враги, а другое – непонятно с кем. С какими-то инвазивными захватчиками, которые и по-человечески изъясняться-то наверняка не умеют. Какие-нибудь пауки и хуже – черепахи, которые только и делают, что шипят да капусту с морковкой лопать.
– Ага, – добродушно сказал Гаврилов, но от этого на душе у Берзалова не сделалось легче, не простил его сразу старший прапорщик.
– Ладно, – сказал Берзалов, – это уже не секрет. Инвазивные – это значит, агрессивные пришельцы, может быть, даже космические, захватывают территорию и вытесняют коренных жителей. Вот американцы и попали под раздачу. Может, и нашим досталось, мы не знаем, но американцам всыпали по первое число, иначе бы они не были такими несчастными. Задержись мы в тех местах, и нам бы попало. – Так, – окончательно решил он. – Садимся в экипажи, дуем через мост в этот самый Комолодун и выясняем, что это за укрепрайон и с чем его едят. – Он постарался придать голосу бодрость, но у него плохо получалось. – А вы, Федор Дмитриевич, по пути расскажите экипажу, что да как, чтобы если увидят лоферы – небольшие танки, похожие на танкетки, не пугались до смерти. Но естественно, всё в положительных красках, чтобы, не дай бог, не разбежались, а то один уже сошёл с ума, – он кивнул в сторону бронетранспортёра, где валялся связанным Бур. – Рябцев! Вашу-у-у Машу-у-у!.. Кто видел Рябцева?! Связь нужна! Связь!!!
Бодро у него получилось, ловко, а главное – никто ничего не понял, не понял важности момента, так сказать, знаменательности самого факта, разве что – Гаврилов, но с него станется, и вида не подал, что что-то сообразил, хитрый прапорщик, очень хитрый. Правда, на лице у него отразилась мысль: «Раз подписались, то деваться некуда, что американцы, что инвазивные захватчики, один чёрт!» Вот на этом и остановимся, подумал Берзалов, потому что больше мы ничего не знаем, а значит, и мудрить не будем.
Колюшка Рябцев отозвался своей коронной фразой в тот самый момент, когда они уже садились в бронетранспортёры: «Не верю!» Оказалось, что его прихватило и он справлял нужду в кустах. Его физиономии, искривленная жутким шрамом, как всегда, ехидно ухмылялась.
– Связь! – не дослушал его Берзалов. – Любой ценой связь!
Американцы же кричали им во след:
– Манкурты мы, манкурты! Не оставляйте нас! Куда мы без вас?!
Но на них уже никто не обращал внимания. Единственно, махнули рукой в ту сторону, куда им следует топать. Только шансов у них было – кот наплакал.

***
Однако в укрепрайон Комолодун они в тот день не попали. Наивно было бы полагать, что если дорога гладкая, то получится с наскока. Берзалов в это не верил и как воду глядел: перемахнули они мост с лёгкостью, будто их кто-то в зад коленкой пихал, ну и, разумеется, вместо сорок третьего квадрата со всего ходя влетели в восемьдесят третий. Да ни куда-нибудь – а в районный центр Медвядкино. Но это Берзалов сообразил потом, когда суматоха улеглась и когда сориентировался на местности, хотя СУО, восприняв скачок в пространстве вполне естественным образом, тут же и показала этот самый восемьдесят третий квадрат, будь от трижды неладен. А поначалу Берзалов заорал в отчаянии:
– Стоп!!! Назад!!! Назад!!! Вашу-у-у Машу-у-у!.. Филатов!!! Срочно!!!
И чуть ли сам не выскочил и не побежал, хотя бежать куда-либо было бессмысленно. Филатов со скрежетом переключил передачу и попёр с перепугу задним ходом. Но вместо железнодорожных ферм позади уже были не мост и не река Псёл с такими родимыми лоферами, а домики пригорода и огромная, развороченная ямища – атомный кратер, астроблема , заросшая лопухами и полная огромных, жирных лягушек.
– Гаврилов! Федор Дмитриевич! – взывал в эфир Берзалов по «короткой» связи. – Прапорщик!!! Остриё пять, отзовитесь!!!
С каким удовольствием Берзалов услышал бы присказку Гаврилова: «Дурилка я картонная», с каким бы удовольствием ещё раз разозлился из-за каменной невозмутимости прапорщика, но, судя по всему, было поздно, слишком большое пространство лежало между ними и «короткая» связь не работала. Разумеется, Гаврилов их не слышал, а они не слышали Гаврилова. А «длинная связь» приказала долго жить. Только один раз Берзалову показалось, что он уловил затухающее: «Роман Георгиевич-ч-ч…» И всё! И вечный космический гул.
– Что случилось?! – всполошился вместе со всеми капитан Русаков, который ещё не вник в специфику передвижения в этой странной области, потому что просидел всё это время, держась за женский подол и в ус не дул, а на что надеялся, не понятно.
– Квантор закрылся! Вашу-у-у Машу-у-у!.. – буйствовал Берзалов, полагая, что уж в этом-то случае Спас просто обязан был предупредить, а он отмалчиваться, сачковал. Но не предъявишь же претензии к самому себе. Глупо. Ну и интуиция тоже не сработала – американцы, то бишь манкурты помешали со своими несчастьями, и Комолодун, разумеется, тоже забрал какое-то время. Вот тебе и самый везучий из везунчиков, ругал Берзалов сам себя чёрными словами, и конечно, был прав: расслабились они, перестали бояться, а такие по неписанным законам войны погибают первыми. Только он даже не представлял, как можно было перехитрить квантор. По всему выходило, что он закрылся, пропустил их экипаж и отсёк Гаврилова. Задание на грани срыва. И уже не суть важно, специально или не специально сработал квантор. Хотя, если рассуждать в этом русле, то получается следующая картина: возможно, кто-то за нами следит, ужаснулся Берзалов, может быть, даже какая-то невидимая сила. Ведь Скрипея тоже никто не видел, только его глаза, и то в темноте. А днём их наверняка не разглядишь.
– Стало быть, – рассуждал Берзалов сквозь зубы, – нас разделили нарочно, чтобы ослабить и запутать. Или опасаются, или, наоборот, в наглую за нос водят. Одна надежда на то, что Гаврилов, опытный и бывалый пограничник, выдюжит и всё сделает правильно.
– Что будем делать, командир? – спросил Русаков, на лице которого невозможно было прочесть ничего, кроме того разве того, что: «Хватит орать, нервы свои демонстрировать, пора за дело приниматься».
Должно быть, он не понимал сложности ситуации, ведь он никогда не воевал на земле, а всё в небе, и масштабы событий для него имели другую оценку.
– Возвращаемся, – ответил Берзалов, возясь с СУО, – судя по карте, здесь всего-то километров сорок. Часа не пройдёт, как будем на месте!
– А прапорщик дождётся? – спросил Русаков.
Очевидно, он подумал о том же, о чём думал и чего боялся Берзалов: с Гавриловым обязательно что-то случится. А уж причин может набраться целая сотня. И главная из них – укрепрайон Комолодун с его «умной пылью», которая делала небосвод неприлично зелёным.
– А куда он денется, – бодро ответил Берзалов и вопреки всем правилам приказал: – Филатов, курс на двести восемьдесят градусов. Идём в