Тревоги и надежды старшего лейтенанта Берзалова

напротив, счёл за благо отступить от старшего лейтенанта на пару шагов, ехидно говоря всем своим видом: «Вот сигану в кусты, что будешь делать?»
– Да я никого не пугаю, – ворчливо отозвался Бур, глядя куда-то вбок и, должно быть, видя то, чего не видел Берзалов. – Показалось, и всё, ага.
В былые времена Берзалов одёрнул бы его ещё суровее или сделал замечание командиру первого отделения – старшему сержанту Архипову, а тот бы уже сотворил чисто моральными средствами из Бура котлету, но в тот момент Берзалов посчитал Бура правым. Ну перемкнуло человека, ну бывает, не убивать же, действительно, за это.
Минут через десять им пришлось свернуть к лесу прямо в туман. Он наползал огромным бескрайним одеялом, и только кусты чернели то там, то здесь, да одинокие сосны торчали, как свечки, и казалось, что этому туману нет ни конца, ни края.
О тумане я и не подумал, сообразил Берзалов. Скорее бы ветерок подул. По его расчётам они уже были где-то на рубеже целей – ведь не мог же противник танков прятаться в чаще, не мог. Нелогично получалось. Выходило, что «абрамсы» били в упор. А это для них очень плохо. Или американцам навязали невыгодную позицию, или они попали в западню, потому что в ближнем бою «абрамсы» потеряли все свои преимущества скоростных, дальнобойных танков.
Первые признаки сражения они увидели тотчас. Перерубленные сосны, вырванные с корнем кусты валялись тут и там. Хвоя на ветках успела пожелтеть.
Вдруг Бур, который шёл слева, взял да побежал. Молча побежал и даже очень целенаправленно, будто его хлестнули по одному месту. Берзалов приглушенно крикнул:
– Куда?! – и бросился следом.
Однако то ли привычка медленно стартовать, то ли неуверенность первых мгновений сыграли с ним злую шутку: Бур ускакал, как пинг-понговый шарик, а Берзалов к своему стыду элементарно споткнулся о трухлявую корягу. Он всегда был хорош на ближней и средних дистанциях, где важна тактильная реакция. Здесь он был король и пресекал малейшие намёки на атаку, ну и, разумеется, атаковал, получатся, что из засады, с нижнего яруса на верхний. А вот срываться с места не умел. Так или иначе, но Бура он сразу же потерялся в этом чёртовом тумане. Лес словно дыхнул всеми своими страхами, и ватная тишина легла вокруг. Как Берзалов пожалел, что не внял доводам Гаврилова и не захватил хотя бы ещё одного бойца. «Убью, гада! – в запале решил он, – собственными руками убью». Впрочем, от души у него тут же отлегло, потому что не далее, как у кромки леса, он услышал дикое бормотание и с бьющимся сердцем, успокаивая себя на все лады, пошёл на него, гневно сжимая кулаки.
– Бо-о-г… – Услышал Берзалов. – Бо-о-г… поговори со мной. Бог!!!
«Вашу-у-у Машу-у-у!» – шёпотом выругался Берзалов и стал, как зверь, ставя ногу с пятки на носок, подкрадываться ближе и ближе. Может, Бур столкнулся с противником и уговаривает его, а может, сошёл с ума и несёт чепуху. Через десяток шагов Берзалов видел: Бур стоял на коленях перед каким-то кустом боярышника, качался, как японский «болванчик» и идиотским, завывающим голосом твердил на все лады:
– Бо-о-г… поговори со мной. Бог! Слышишь?.. Если я делаю что-то не то, то не нарочно, а от страха. Бо-о-г… поговори со мной! Бог! Лейтенант завёл нас в такие дебри и ничего не понимает. Прости его! Бо-о-г… поговори со мной! Бо-о-г…
– Бур! – зло прошипел Берзалов с оглядкой на молчаливый лес. – Что ты делаешь?.. Какого чёрта!
Слова вязли во рту, а глотку перехватывал непонятный спазм.
– Бо-о-г… – выводил своё, не слушая его, Бур. – Поговори со мной, Бог! Не вводи в искушение… я же по глупости, я же не нарочно! А вообще, я добрый и справедливый, водку только люблю и женщин. Бо-о-г… поговори со мной. Бог! Не закрывай лицо, подари мне прозрение!!!
И только тогда Берзалов разглядел, что Бур разговаривает не с самим кустом боярышника, а с тем нечто, что чернело рядом – огромное, как танк, чуть бесформенное, оплывшее и от этого показавшееся Берзалову непомерно огромной армейской каской с нашлепкой поверху. Спятил Бур, решил Берзалов, и его прошиб холодный пот. Нам только сумасшедшего не хватало. А Бур между тем продолжал кланяться, как заведенный, и нести несуразицу: «Бог, поговори со мной», и баста. В этот момент подул ветерок, туман словно бы приподнялся, с зеленоватого неба упал тусклый луч света, и у Берзалова отвисла челюсть. Он и сам едва не рухнул на колени рядом с Буром, чтобы тупо предаться молитве: «Бог, поговори со мной, и всё тут!» Это был не валун и даже не гнилые брёвна, сваленные лесозаготовителями, это было явно нечто рукотворное, с длинным утиным клювом, смотрящим на Бура из-под крохотной, можно сказать, изящной, почти что дамской шляпки. Что за херня? – крайне удивился Берзалов, заметив, кроме всего прочего, на валуне какие-то надписи, похожие на иероглифы. Что они изображали, одному богу известно.
– Бур! Ефрем! – он встряхнул его так, что у того с головы слетел шлем. – Бур!!!
Бур словно очнулся и стал твердить, как заведенный:
– Вот он – лофер, посланец Комолодуна! Вот он! – и снова принялся бить поклоны, как заведенный.
Берзалов стал кое-что соображать, например, что утиный клюв – это явно орудие. А ведь это ж он танки-то и «бредли» приговорил, этой утиный клюв, который, хотя и был большим по утиным меркам, но по сравнению с пушкой «абрамса» казался безобидной игрушкой.
Между тем, Бур на коленках пополз дальше добрых метров тридцать и, ткнувшись лбом в следующий «валун-лофер», стал биться о него с таким остервенением, словно хотел разбить себе голову, и твердил на все лады:
– Поговори со мной, Бо-о-г, поговори со мной, Бо-о-г… душа моя уповает на тебя…
Берзалову ничего не оставалось ничего другого, как аккуратно, даже супераккуратно, с загибом кулака внутрь, черкануть Бура по подбородку и вырубить. Для этого и сила большая не требовалась, главное попасть туда, куда надо.
Бур замок на полуслове и нежно прижался щекой к предмету своего обожания. Вот придурок, решил Берзалов, обходя лофер и разглядывая его со всех сторон с преогромнейшим любопытством. Он так и не понял, попал ли в лофер хотя бы один «абрамс», или нет. По крайней мере, следов взрыва на гладкой поверхности заметно не было. Зато, когда Берзалов приблизился к третьему лоферу, который стоял поодаль, то легкомысленная шляпка со скрипом вдруг ожила, и утиный клюв стал поворачиваться в его сторону. Берзалов замер, словно парализованный. Сейчас как пыхнет, сообразил он. Уж если «абрамс» завалил, то от меня мокрого места не останется.
Однако то ли у лофера кончилась энергия, то ли он потерял к Берзалову всякий интерес, но только замер он на полпути и вроде бы как уснул, даже утиный клюв безвольно уставился в землю. Вот о чем говорил подполковник Егоров, вспомнил Берзалов, вот они живые механизмы, таинственные агрегаты и прочая дрянь.
Берзалов стал отступать: осторожно, шаг за шагом, туда, где оставил Бур. Только он закинул его на плечи, бесчувственного, пребывающего в религиозном трансе, только подхватил с земли шлем, как там, где стояли бронетранспортеры, вдруг вспыхнула яростная стрельба – вначале автоматная М-16 , АКМ и пулемётная ПКМ, а потом разом включились обе пушки, и огненные прочерки вспыхивали в тумане, как салют на девятое мая.


Глава 7
Манкурты и генерал Грибакин

А между тем, распогодилось, дождь прекратился и даже выглянуло солнце. Только было оно какое-то зловещее – в зеленоватой дымке, но зато более-менее привычное, земное, без всяких там черепов, а стало быть, почти-то безопасное. И вроде бы на горизонте уже не сверкали зарницы и грома слышно не было. Ну-ну, с иронией подумал Берзалов, не веря в душе даже таким явным признакам, может, всё обойдётся?
Бур каялся, как самый отъявленный сатанист.
– Это не я… – твердил он, валясь связанным на бронниках, – это Комолодун! Охмурил он! Охмурил, гад! Развяжите, бога ради!
Получалось, что он воспринимал Комолодуна как символ могущества и свободы. Этим и был опасен.
– Мозги у него, похоже, стали набекрень, – задумчиво высказался Гаврилов, в глазах у него родился вопрос: «А с чего бы?», и он вопросительно уставился на Берзалова: «Какие фокусы, старший лейтенант, ты ещё прячешь в рукаве?»
– А-а-а!.. – заголосил Бур.
– Лежи, скотина! – среагировал Филатов, который давно уже не доверял Буру из-за его круглой физиономии и привычки ворчать по делу и не по делу. Такого даже учить жизни было бессмысленно.
– А-а-а… постреляю сволочей! – кричал Бур и сучил ногами. – Всех, от начала, до конца.
Вдруг мы так вырождаемся, со страхом думал Берзалов, раньше это заметно не было, а теперь – всё быстрее и быстрее, и Бур живое тому подтверждение. А что будет с теми, кто появился на свет после войны? Забудут прошлое, будут верить во всякую ахинею, ни разу даже не крикнут: «Надо гол, надо два, надо кубок УЕФА!» Новое поколение, мать его за ногу.
– Вот и пойми, что у него в голове? – согласился Гаврилов, задумчиво глядя на Бура. – Развяжем, а он за автомат схватится.
– Или в горло кому-нибудь вцепится, – предположил кряжистый Сундуков, выпучив свои и без того изумлённые жизнью глаза.
Когда-то, ещё до войны, Сундуков сыграл в одном модном сериале об армии. Дело было так: он ехал в поезде, и его типаж понравился режиссеру, который и пригласил Игоря Сундукова на съемки. Игорь, который не служил в армии, за тридцать пять серий так поднатаскался на площадках, что попав в реальные боевые действия, сразу, не задавая лишних вопросов, стал бывалым бойцом. О своём актерском прошлом он вспоминал редко, чтобы не травмировать товарищей по оружию, у которых юность была не столь яркой.
– Я больше не буду… – переходил на нытьё Бур, но ему уже никто не верил, даже Сэр, который всех безоглядно любил. Он даже не захотел с ним лежать на бронниках, а гордо удалился поближе к загашнику с едой, всем своим видом показывая, что он солидарен с экипажем и поступает очень даже справедливо. Но его, естественно, турнули с матюгами. И он, пуская слюни, угнездился рядом с Филатовым – грустный и обиженный. Шпикачки к этому времени он, разумеется, переварил и мечтал о чём-нибудь вкусненьком, и вообще, ему нравилось путешествовать в бронетранспортёре, где пахло так аппетитно, что можно было валяться хоть всю собачью жизнь.
А Кец вообще заявил, что тоже кое-что слышал о Комолодуне. Мол, это крепость, мол, приходили люди с юга, перепуганные, словно лешака встретили.
– Да… кстати, о лешаках… – начал травить Колюшка Рябцев, он его никто не стал слушать, всем был интересен Бур со своим таинственным Комолодуном, которому надо молиться, как богу.
– Да… и не кормите его, – приказал Берзалов. – Говорят, голодом психопатов лечат, очухается, потом поговорим.
Он в двух словах рассказал, кого они обнаружили в лесу, судя по всему, тех, кто с такой лёгкостью гробил самые мощные боевые машины американцев.
Бур завыл – страшно, дико, снова засучил ногами, разбрасывая вокруг себя бронники, и если бы не приказ Берзалова оставить Бура в покое, то ему бы влетело по первое число, по крайней мере, руки чесались не у одного Архипова.
Между тем, и Берзалову, и Гаврилову было не до проштрафившегося Бура. Наконец-то они разобрались, кто такие манкурты. И выходило, что это самые что ни на есть обычные американцы, то бишь служивые