поехать к королю, чтобы доложить, как королева изменила ему с пастухом.
***
Король Альберт вернулся из похода в дурном настроении. Война окончилась, не успев начаться, поскольку народ страны, где она проходила, восстал и изгнал обе воюющие армии. Это было возмутительно: народу следовало содержать армии, а не изгонять их.
– Куда катится мир? – негодовал Альберт. – Если все народы изгонят свои армии, войн не будет совсем; как же тогда жить тем, для кого война – способ существования? Нет, в моём королевстве такого безобразия не случится: пацифизм будет запрещён, отныне пацифизм – государственное преступление! Надо всем и каждому внушить, что мы окружены врагами: они злы, хитры и коварны, они в любой момент готовы вцепиться нам в горло! А для поддержания воинственного духа в наших подданных следует постоянно устраивать армейские парады и маневры. Парады зрелищны и приятны для глаз; маневры непонятны никому, зато создают ощущение тревоги, а что может быть лучше этого для борьбы с мирными настроениями? Итак, решено, сначала парад, а потом маневры, и в самое ближайшее время!
Альберт притопнул ногой, в большом зеркале на стене любуясь собой. Пусть на его голове была плешь, пусть под мундиром наметилось брюшко, пусть щёки обвисли, сколько их не подтягивай, но настоящего вождя нации сразу видно!
– Недаром меня любят жители моего королевства – разве можно меня не любить? – Альберт даже подскочил от удовольствия, но тут же сморщился от боли: проклятый радикулит опять дал о себе знать.
Раздался почтительный стук в дверь.
– Кто там ещё? – недовольно крикнул Альберт. – Я приказал не беспокоить меня.
Дверь тихо приоткрылась, и в ней показалось лицо камердинера.
– Простите, ваше величество, но министр двора господин Алозиус просит принять его. Говорит, у него неотложное дело.
– Какие могут быть неотложные дела у министра двора? – с досадой возразил Альберт. – Наверное, моя жёнушка что-то забыла, вот и прислала его за какой-нибудь мелочью. Ладно, пусть войдёт, если приехал… Ох, уж эти женщины, вечно всё забывают! Нет, чтобы приготовиться к отъезду, как положено, составить план, проверить, всё ли взято, – сказал он себе. – Какие безалаберные, бестолковые создания женщины, а в военном плане просто безнадёжные! Прекомичная вышла бы картина, если бы в бою сошлись две женские армии! Надо подать идею нашему придворному автору, чтобы он написал водевиль на эту тему.
Алозиус вошёл в комнату, низко поклонившись в дверях и ещё ниже в трёх шагах от короля.
– Как здоровье вашего величества? – спросил Алозиус. – Рад, что вы вернулись.
– Радоваться нечему, – отрезал Альберт. – Теперь разучились воевать, вместо войны получается балаган. И здоровье моё неважное: чёртов радикулит не даёт покоя.
– Ах, как жаль, ваше величество! – огорчился Алозиус. – А вы пробовали компресс из уксуса и розмарина? Мне очень помогло.
– Сравнили! – презрительно фыркнул Альберт. – Вы нажили свой радикулит на дворцовых сквозняках, а я – на полях сражений. Настоящий боевой радикулит не вылечишь розмарином.
– О, да, ваше величество, и сравнивать нельзя! – согласился Алозиус. – Боевой радикулит и дворцовый – это совершенно разные вещи.
– Однако вы ведь прибыли не за тем, чтобы лечить меня от радикулита, – Альберт улыбнулся тонкости своего замечания. – Ну-с, что у вас за дело? Наверняка оно касается королевы.
– Вы так проницательны, ваше величество, от вас ничего нельзя скрыть, – вновь поклонился Алозиус.
– А вы хотели что-то скрыть от меня? Не забывайте, вы мне служите: извольте доложить по всей форме, что случилось, – приказал Альберт.
– Право, не знаю, как доложить об этом по всей форме: дворцовый этикет не предусматривает правила на такой случай, – замялся Алозиус.
– Нет такого случая, о котором нельзя доложить по всей форме: если бы вы были военным человеком, то знали бы это, – назидательно сказал Альберт. – Хорошо, поскольку вы штатский, я разрешаю вам в виде исключения доложить в произвольной форме. Но в будущем позаботьтесь о том, чтобы в нашем дворцовом этикете были правила доклада на любой случай.
– Слушаюсь, ваше величество, – поклонился Алозиус. – Я хотел доложить, что её величество… её величество королева… ваша венценосная супруга…
– Чёрт возьми, что вы мямлите как необученный новобранец?! – возмутился Альберт. – Докладывайте чётко и ясно, короткими точными фразами.
– Докладываю: королева покусилась на вашу честь! – вытянувшись в струнку, выпалил Алоизиус. – Она завела роман с другим мужчиной.
– Что?! Не может быть! – вскрикнул Альберт и побагровел. – Ага, догадываюсь: это мой кузен Фердинанд! Он давно завидует моей воинской славе и хочет меня унизить.
– Нет, ваше величество, это не он, – ответил Алозиус. – Я не осмеливаюсь сказать…
– Я и сам знаю – это мой второй кузен Франц, – перебил его Альберт. – Он известный женский угодник: я помню, как он увивался возле моей жены на рождественском балу.
– Нет, ваше величество, это человек не королевской крови, – возразил Алоизиус. – Это…
– Значит, она спуталась с каким-то дворянином? – снова перебил его Альберт. – Вот вам и королева – никакого понятия о благородстве! Впрочем, чего ещё ожидать от женщин, они даже воевать не могут!.. Так с кем же она флиртует?
– О, ваше величество, это не флирт, это гораздо большее, – многозначительно сказал Алозиус. – Что же касается личности её избранника, вы не поверите: он простолюдин, пастух, пасёт овец в горах.
– Вы бредите! – воскликнул Альберт. – Я понимаю, что женщины способны на всё, но пасть так низко? Королева и пастух?! Это невероятно!
– Тем не менее, это случилось, – вздохнул Алозиус. – Я сам был свидетелем их свидания и готов подтвердить этот факт даже на суде.
– Суд?! Какой может быть суд?! – закричал Альберт. – Вы совсем спятили: вы хотите выставить меня посмешищем перед всем светом? Если бы королева изменила мне с моим кузеном, это был бы обычный адюльтер, никому особенно не интересный, но изменить мне с пастухом – это скандал на весь мир! Моё имя будут склонять на все лады; чего доброго я и в историю войду как король, которому его жена изменила с пастухом!.. Нет, этого нельзя допустить, – переведя дух, продолжал он. – Немедленно позовите ко мне начальника моей личной стражи; я скажу ему, что сделать с этим наглым пастухом!.. Что до королевы, – она теперь в моих руках! Она не захочет, чтобы о её безумном постыдном поведении узнали в свете; в обмен на моё молчание она даст мне право распоряжаться её наследственными владениями как моими собственными. Вот тогда можно будет набрать такую армию, что передо мною затрепещут все соседи! Я буду великим королём и величайшим полководцем: я всегда чувствовал, что в этом моё предназначение, – Альберт приосанился и, не удержавшись, опять взглянул на себя в зеркало.
– Я нисколько не сомневаюсь в высоким предназначении вашего величества, – склонился перед ним Алозиус.
– Вы ещё здесь? Я же приказал позвать начальника стражи! – грозно прокричал Альберт. – Живо!
***
– Нужен рояль. Неужели так трудно привезти сюда рояль? – говорила королева Вильгельмине. – Мне надоела арфа, я хочу играть на рояли.
– Скажите Алозиусу, когда он вернётся, – ответила Вильгельмина. – Уж я точно вам рояль не привезу.
– Знать бы, когда он вернётся: уехал навестить свою больную тетю и пропал, а мне нужен рояль, – упрямо повторила Марианна.
– Что-то вы заскучали; сходили бы на луг, развеялись, – сказала Вильгельмина. – Раньше каждый день ходили, а нынче сидите взаперти. Или поссорились со своим принцем-пастухом?
– Не говори глупостей! – одёрнула её Марианна. – Поссориться можно с близким человеком, а мы не близки.
– Ну да, так я и поверила, – проворчала Вильгельмина.
– К тому же, он мог бы сам прийти в замок, если бы захотел, – продолжала Марианна. – Ворота для всех открыты.
– Наверно, он тоже с гонором: с самого бала не показывается. Но может быть, это к лучшему, – покачала головой Вильгельмина.
– Не понимаю, о чём ты, – раздражённо возразила Марианна. – Подай мне канву – если нечем заняться, буду вышивать.
Вышивание, однако, плохо удавалось сегодня королеве, и, отложив канву, она взялась за книгу. Но и чтение быстро надоело ей, и королева принялась за свой дневник; написав несколько фраз, она задумалась, закрыла дневник и сказала:
– Нет, здесь невозможно заниматься, такая духота. Пойдём на свежий воздух.
Выйдя во внутренний дворик, Марианна прошлась вдоль широких клумб с цветами, вдохнула запах душистых вьюнов на трельяже около фонтана, опустила руку в воду и отёрла лицо.
– Душно, – повторила она. – Ворота настежь, но никакого ветерка… Присядем на скамейку; Вильгельмина расскажи что-нибудь.
– Что же мне вам рассказать? – пожала плечами Вильгельмина, обмахиваясь платочком. – Всё уже сказано-пересказано.
– Расскажи, как ты встретилась со своим будущим мужем, – попросила Марианна.
– Вы как маленькая, – недовольно буркнула Вильгельмина. – Будто не знаете, как встречаются с будущими мужьями: мои родители сговорились с его родителями и пригласили их на смотрины. Мне приказали одеться в лучшее платье, затем моя матушка сделала мне модную причёску и напудрила лицо. Я спросила, к чему всё это? Матушка сказала, что придёт Альфред с родителями, и если я понравлюсь им, то выйду замуж за Альфреда. А я его только пару раз видела, и он мне не нравился, но не идти же поперёк родительской воли? Да и замуж всё равно надо выходить, за кого ни за кого! Вот так я с ним встретилась, а потом и свадьбу сыграли.
– Ну, а после, в браке? Вы в любви жили? Я имею в виду настоящую любовь, – спросила Марианна.
– Фу, господи, о чём вы говорите! – возмутилась Вильгельмина. – Я порядочная девушка, и Альфред был из благопристойной семьи, так что никакого безобразия мы себе не позволяли. Жили, как положено мужу и жене: ничего эдакого, за что нас мог осудить священник, никогда не совершали, а когда Альфред умер, я похоронила его честь по чести.
– Да, у меня почти то же самое: останется лишь похоронить мужа чести по чести, когда придёт его час, – Марианна вздохнула и мельком взглянула на открытые ворота, в которых никого не было. – Нет, и на улице нет прохлады, – сказала она. – Вернёмся в комнаты, откроем все окна и будем ждать вечера. Может, вечером будет прохладнее.
На следующий день королева была очень грустна, и Вильгельмина забеспокоилась, здорова ли она?
– Я совершенно здорова, – сухо ответила Марианна на вопрос Вильгельмины и, спохватившись, прибавила: – Я помню, как ты заботилась обо мне, когда я была ребёнком. Мне кажется, моя мама так не заботилась обо мне, как ты: её больше заботил свой вид и соблюдение дворцового этикета, впрочем, она такой и осталась.
– Что же, мне бог детей не дал, зато меня к вам приставили: вот сердце и прикипело, – Вильгельмина вытерла внезапно появившиеся на её глазах слёзы. – А знаете, что я вам скажу, – вдруг решительно произнесла она. – Пойдёмте на луг! На луг, да, на луг!.. Я слышала, как вы ночью не спали, всё играли на арфе, хоть она вам и надоела. Помилуй бог, я люблю музыку, но только не тогда, когда хочется спать!.. Но я не об этом: если уж оно так вышло, тут уж ничего не поделаешь – вот что я хочу сказать! На луг – и всё тут!
– На луг?
