Разные разности под названием жизнь Часть III Глава I

Как уже упоминалось выше, бумага с момента своего изобретения, если не изменяет память, то во II веке нашей эры, только и делает, что терпит то, что на ней однажды написали, работа у неё такая.

Книгопечатание, журналопечатание, газетопечатание и прочее печатание чего–либо, есть ни что иное, как последствия изобретения письменности. Облачение мысли и последующего её проявления – слова в графическую форму произошло давным–давно и  далеко не случайно, в этом возникла необходимость.

С развитием человечества, при появлении сообществ больших нежели чем отдельно взятое племя возникла потребность, так сказать, в консервации полученной информации и приобретенных знаний.

Это как с огурцами и помидорами. Урожай большой, какое–то количество съедается в свежем виде, но все огурцы–помидоры слопать за раз сложно, можно так наесться, что начнёт тошнить. Вот и выбирают овощи получше да покрасивее и закатывают в банки, консервируют. Зато потом, какая прелесть, в любой момент извлек из закромов, открыл, выложил на тарелку и на стол. Прекрасное и немаловажное дополнение и украшение практически любого стола и многих блюд.

Так и с письменностью. Знания накапливались и самые ценные из них необходимо было сохранить как для себя, так и для следующих поколений. Лучшего способа, чем записать их на бумаге или на каком–то другом носителе не придумали, да и придумать сложно.

Гораздо позже появились как периодические издания, так и книги с их подчас огромными тиражами. Изначально всё записанное  выпускали в свет в одном экземпляре. Печатные станки изобрели гораздо позже, наверное именно тогда человечество в первый раз вздохнуло более–менее свободно.

***

Одним из самых почитаемых занятий в Древнем Египте считалась профессия писца, которые не только тупо записывали происходящее, но и были менеджерами–управленцами, если переводить на наши реалии. Наверное в переводе на современные реалии, это были топ–менеджеры. Тогда получается, что тайна топ–менеджмента и агромадных деньжищ ему сопутствующих разгадана. Надо уметь писать, ну и читать, наверное…

Вообще в стародавние времена грамотный человек был уважаем и мог одним только умением писать вполне неплохо зарабатывать себе на жизнь. Переписчики книг были в основном монахами и жили безбедно за церковный счет, но хлеб свой отрабатывали сполна. Книги стоили неимоверно дорого, думаю никак не меньше чем рыцарские доспехи, цена которых, если верить школьному учебнику истории, составляла стадо коров или деревеньку вместе с жителями.

А были и такие умельцы, которые сидели на рынках, или просто на улицах, и за разумную плату писали для желающих и за желающих всевозможные прошения, жалобы и тому подобное. Письма частного характера если и писали, то крайне редко, потому что народ в своей основной массе был неграмотным. Даже некоторые венценосные особы не умели ни читать, ни писать. Яркий тому пример — Фридрих Барбаросса. Наверное потому первую половину средневековья и назвали темной из–за того, что народ был повально неграмотным.

Вычитал и удивился. Оказывается и во времена матушки–императрицы Екатерины II некоторые офицеры русской армии, написано было о гусарах, были неграмотными, во дела!

Когда археологи нашли библиотеку фараона Эхнатона, то в нетерпении и в предвкушении потирали руки, ожидая когда же эти иероглифы смогут расшифровать. Каково же было их разочарование, когда удалось прочесть то, что было написано много веков назад. Оказалось что почти вся библиотека состояла из прошений о милостях и доносах на своих соперников. Быстро однако же полусильные, но хитрые мира сего, сообразили и приспособили письменность для извлечения пользы для себя.

***

Да и представьте, если бы письменности не было. Писатель и писателем не назывался бы, а был каким–нибудь сказителем или баюном, что впрочем имело место. Но тогда народа на Земле жило несравнимо меньше, чем сейчас. Одно дело пересказать «Слово о полку Игореве» и совсем другое дело, пересказать “Войну и мир”. Да что там говорить, думаете я смогу пересказать то, что вот тут написал? Ни за что! Хотя бы потому, что уже толком не помню, что написал. Вот так–то.

Один человек просто физически не смог бы пересказывать одно и то же раз за разом до бесконечности. Да и по мере пересказа даже одним человеком, не говоря уж о том если бы пересказчиков было много, сюжет и смысл повествуемого изменялся бы и через некоторое время значительно отличался бы от первоначального варианта. Всем знакомо выражение – испорченный телефон, вот это как раз тоже самое. А так, догадался, записал Лев Николаевич свое бессмертное творение, и мы имеем возможность прочесть его именно в том виде, в котором оно появилось на свет.

Некоторые ученые говорят, что печатный вариант “Слова о полку Игореве” безбожно перевернут с ног на голову и тем самым изменен до неузнаваемости. Интересно, а кто из утверждающих это, слышал оригинальный вариант или видел первоисточник?

***

С момента фиксации на бумаге информация приобретает статический вид и её изменение, если это сделал не автор, уже тянет на нарушение авторских прав со всеми вытекающими последствиями.

В наше продвинутое время старую добрую книгу подменяют и заменяют электронные носители информации. Но, даже в электронной двоичной форме, слово выглядит точно так же как и пару сотен лет назад, потому что точно также состоит из букв, а не нулей и единиц.

Пусть где–то в недрах компьютера или флэшки написанное и хранится в цифровом виде, мы этого не видим, а видим в привычном для нас виде, в виде букв объединенных в слова. Даже любимый до слез «Word», вернее, файл в его формате изначально предстает перед нами как лист бумаги, а не как печатная плата с процессором посередине. Да и удобнее нежели чем руки чернилами пачкать и гусиные перья о прическу чистить. И в том и в другом случае получаются слова, облаченные в буквы, затем в предложения и так далее…

Есть такая поговорка: написано пером, не вырубишь топором. Вырубить как раз можно, вот только разрушишь всё к едреней матери и превратятся слова в отдельные буквы, которые по отдельности сами из себя ничего не представляют.


***

«Я другой такой страны не знаю, где так вольно дышит человек». – поется в песне из кинофильма “Цирк”. Действительно, цирк да и только. Вы можете себе представить гражданина какой–нибудь из существующих ныне стран, который на полном серьёзе, без показушного патриотизма, не перед иностранцами, сам себе искренне такое заявит? Я что–то не могу себе представить такого человека. Обязательно найдется хоть что–то, что дышать ему свободно как раз и мешает, не даёт до конца жить счастливо в этом государстве.

Человек ассоциируется как по национальности, так и как гражданин какой–либо страны. Как человека вообще, его воспринимают разве что в искусстве и то с кучей оговорок.

Если американец, то тупой и сволочь, если француз, то бабник, если бразилец, то футболист, а мексиканец – мачо. Конечно с большой натяжкой, но приблизительно так мы воспринимаем жителей других стран (так и рвалось написаться слово гражданин вместо слова житель). Существует какой–то непонятный внутренний стереотип по отношению к иностранцам, да и вообще к представителям других народов.

Происхождение национальностей можно объяснить проживанием людей в какой–то определенной местности, которой присущ тот или иной образ жизни, а на его основе формировались традиции и обычаи позже ставшие характерными для конкретной национальности.

Весь процесс зародился и происходил как бы сам собой, по принципу – где родился, там и пригодился. Никто и никому не назначал и не присваивал национальность, мол, ты будешь немцем, а ты, подлец, мне не нравишься и поэтому будешь китайцем, или наоборот. Не было, так сказать, указания, как со стороны, так и свыше.