Жили у бабуси...

Капли дождя отзываются эхом в покрытых паутинами углах. Разбитые окна ощеряются острыми осколками стекол. Эти осколки особенно режут взгляд – как символ безысходности и полнейшего равнодушия. А ведь где-то это здание стоит на балансе, числится в чьей-то собственности, приносит убыток. Неужели не дешевле снести и создать на его месте что-нибудь простое и радующее глаз – цветочную клумбу, например…

Нет. Забыта, заброшена «Незабудка».

Забыта, заброшена Наталья Николаевна.

Осточертело проклятое Иваньково. Не приспособленная для счастливой жизни территория. Болото — в прямом и переносном смысле. Лужи, грязь… Надо бы за хлебом сходить, да неохота по воде шлепать. Свернула к дому. Пришлось прыгать через свежезасыпанный ров. В темноте не разглядела, утонула сапогами в глине, смешанной с только что выпавшим снегом. Была бы Наталья Николаевна попроще, выругалась бы матом.

Но матом язык не поворачивался. А молчать невмоготу. Шла и под нос ворчала. Вечно начинают землеройные работы, когда на дворе ненастье! То отопительные трубы меняют, то водопроводные. Забросают ямы кое-как, даже мостик не проложат. Нет бы летом копать, когда сухо…

Все не так, все наперекосяк. Ноябрь – месяц самый депрессивный. Едва рассветет — уже опять темно, солнца неделями не видать, одна серость разных оттенков. В зависимости от состояния неба: если простые облака – серость посветлее, если тучи – мрачность до тоски. Неудобное время для переходного периода в старость.

Дверь в подъезд стояла открытой – чтобы свет от фонаря попадал внутрь, иначе темнота, голову сломишь, лампочку опять кто-то выкрутил. Пока взбиралась на четвертый этаж, слышала все, что происходило у соседей. Любка Семенова орала дурниной на мать. Шуршины ругались матюками с невесткой Валькой. Молодой, слабоумный Ванька Филин гонялся за матерью с непотребной целью, она визжала, как резаная. У матери с дочерью Новожиловых заходился в крике очередной внебрачный ребенок, третий или четвертый по счету.

Есть ли счастливые люди в подъезде?

А в доме?

А в поселке?

Будь он проклят. Гиблое место. Здесь засыхает на корню все чистое, светлое. Процветает гниль и разврат. Раньше люди как-то держались, стеснялись, стремились к чему-то. Теперь все тормоза отпущены, все пороки выпущены. Никто никого не стесняется, никого не боится, никого и ничего не ценит.

Мужики пьют, матершинят при женщинах и детях, гуляют от жен тут же неподалеку и даже не особо скрываются.

Вон в соседнем подъезде живет милиционер Корзухин, известный бабник. Он и Наталье Николаевне предлагал, да она не поддалась. Одна из многочисленных его интрижек была с женой токаря Фадеева. Тот один из немногих — нормальный, непьющий, работящий. Как узнал, инфаркт получил. Жена одумалась, бросила любовника, стала за мужем ухаживать, про себя забыла, вмиг постарела. А Корзухину хоть бы что, продолжил кобелить направо и налево. Жена его знает и молчит, боится одной остаться…

Женщины стали чаще прикладываться к бутылке. Нинка Жукова из двадцать девятого дома. В молодости была комсоргом на заводе, речи правильные говорила, а теперь спилась.

Какой пример они детям подают?

Бедные дети…

Мальчики с детства видят пьянство родителей и сами учатся пить, воровать, тунеядствовать. Девочкам не с кем семью заводить, цепляются за каждого, даже мигрантами не брезгуют. Таньке Чулковой один с Кавказа сделал ребенка и отчалил восвояси. Оксанка Попова тоже с кавказцем связалась, хорошо – тот порядочным оказался, женился. Жаль, по-русски плохо говорил. Родилась дочь, хотели назвать «Кристина», да у отца получалось «Крыстина». Ее бы в школе «крысой» задразнили. Пришлось назвать просто Лена…

Наркоманы откуда-то повылезали. Раньше слова такого не слыхали, не то чтобы встретить. Сейчас люди на огороде маки боятся сажать – когда образуется коробочка, наркоши по дачам шныряют, ищут, срывают, заодно и урожай прихватывают.

Страшно стало в темноте по улице пройти – или ограбят, или вообще зарежут, как Славку Можаева – пырнули ножом ни за что, так и умер. А тоже был из малочисленной группы нормальных мужиков…

Вымирают нормальные, а что остается?

Что остается Наталье Николаевне?

Ни-че-го.

Надоело все до чертиков.

Вошла в квартиру, оперлась о стену, кой-как стянула сапоги. Бросила пальто на пол, пошатываясь, будто больная, добралась до дивана. Плюхнулась, не зажигая свет. Посидела, подумала. Веселое не вспомнилось, горевать надоело. Пошла на кухню. Достала бутылку водки, которую начала в одиночестве, поминая мать на полгода. Налила стопку, выпила короткими глотками. Поискала в холодильнике, достала соленый огурец, хрустнула, прожевала, вкуса не разобрала. Вернулась в комнату.

Проходила мимо телефона на столике трюмо, посмотрела с ожиданием. Потом с обидой. Потом равнодушно. Потом мстительно. Не звонит и не надо. Ей давно надо было с Юрием порвать. Не обманывать себя, не подчинять жизнь женатому мужчине. Ведь он так и остался чужим мужем, а она только игрушкой была для него. И сама того не понимала.

Почему раньше не очнулась, не догадалась?

Потому что любила. Бескорыстно. Думала, этого достаточно для счастья. Оказалось – мираж. Любить надо с расчетом. Как Нина Альбертовна.

А ведь она права. Надо найти в себе силы сделать что-нибудь решительное. Время настало. Если не сейчас, то когда? Точно! Наталье рано себя хоронить. Она еще имеет силы и желание возродиться. Как птица Феникс — из пепла. А Наталья – из праха ошибок и разочарований.

Прежде всего — отказаться от миражей прошлого, чтобы не мешали. Отказаться от Юрия. Если позвонит – не брать трубку, сам поймет и прекратит. Надо только выдержать, не подходить к телефону, когда пойдут частые междугородные гудки. На нем свет клином не сошелся. Она пойдет дальше отдельным от него путем, добьется перемен в свою пользу. Назло ему…

Наталья встала, отправилась к зеркалу посмотреть самой себе в глаза. Что увидела? Неоднозначную картину. В позитиве — все еще правильные черты лица, по-прежнему пышные волосы. В негативе: блеклая кожа, морщины птичьими отпечатками от глаз к вискам, унылые носогубные складки. Во взгляде – загнанность, усталость. Будто не жизнь жила, а нескончаемый марафон бежала. В полной боевой амуниции — нагруженная несбывшимися мечтами, печалями да безнадегой.

Непорядок. Надо потренироваться, улыбающуюся маску на лице создать, а то неудобно на людях горемыкой выглядеть. Не самая она несчастная в поселке, другим тяжелее – детей тянут, мужей, родителей…

Та-а-к. Если брови приподнять, кончики губ раздвинуть? Вот. Уже лучше — затравленность пропала. Похлопала по щекам. Надо бы кожу подлечить. Съездить в город в салон красоты? Омолаживающие процедуры пройти? Крем от морщин купить? А, неважно все. Перед кем прихорашиваться-то? Перед местными пьянчугами?

Только деньги тратить. Их и без того в обрез.

Попробуем омолодиться без затрат. Займемся медитацией. Унылое выражение будем исправлять мантрами: восхвалять себя, поддерживать психологически. Как там советовала Нина Альбертовна? Я самая обаятельная и привлекательная, молодая в любом возрасте, желанная и гордая, принцесса и Золушка одновременно…

Точно. Надо перебороть апатию, перестать жалеть о прошлом, печалиться о будущем. Надо заставить себя медитировать каждый день. Глядишь, со временем и сама поверит. Поднимется настроение — отразится на лице.

Брови перестанут хмуриться, глаза засияют, носогубные складки спрячутся за улыбкой. Морщинки возле глаз – ерунда, бывают даже у молодых. Так зачем расстраиваться из-за мелочей?

Лучше помечтать. Над тем, что предложила Нина. А ведь она права, надо попробовать в Москву переехать. У Натальи там, кстати, родственники имеются, дальние, правда, но не совсем чужие. Они на похороны приезжали, сочувствовали, предлагали помочь. Да ей тогда и в голову не пришло что-то менять в жизни, не до себя было. О матери слишком переживала.

Теперь самое время о себе подумать.

В столице она обязательно найдет работу. Если повезет – по специальности. В детский садик музруководителем. Хоть пальцы крючит последнее время, после гимнастики и массажа боль, вроде, проходит. Ничего, это не самая непреодолимая проблема. В крайнем случае куда-нибудь на неквалифицированную должность пойдет, кладовщицей там или вахтершей в метро.

В самом деле — что она к этому Иванькову прикипела? Здесь давно ничего не светит. Дыра. Ни личную жизнь устроить, ни свободное время с пользой провести…

Звонок.

Наталья вздрогнула. Прислушалась.

Междугородный.

Вмиг забыла все вышесказанное и себе приказанное, рванулась к телефону. Да слишком быстро – ноги заплелись, чуть не упала. Бежала в прихожую, треснулась лбом о дверной косяк, завтра синяк образуется, глаз опухнет, будет выглядеть как подбитый… Неважно. Успеть добежать!

Схватила трубку, запыхавшись, проговорила.

— Алло! Алло! …Спасибо, Юрочка, что не забыл… Хорошо отметила… Как дела?… У меня тоже хорошо… Приедешь?… Скоро?… Хорошо, Юрочка. Буду ждать…

Жи-ли у ба-бу-си

Два ве-се-лых гу-ся…