Старец

Есть в Средней Азии село, на него любо смотреть.
  - А скажи, - спросил монах, - в каком из сёл можно мне остановиться?
  - Остановиться можно в любом, но в этом лучше.
  - Воздух чище, что ли?
  - Нет, воздух такой же как у всех сёл, только в этом живут картавые люди. Когда они говорят с тобой, кажется – смеются.
  - А на самом деле?
  - А на самом деле – просто говорят с тобой: что не ясно?
  - То, что мне это интересно стало. Пойду к картавым людям, повеселюсь от души, - сказал шуткой.
  - Однако ж, приходи обратно, расскажешь: как у них там, что произошло?
  - Скажу, отче.
Старик был занят своими мыслями, отвечал неохотно, лишь когда спрашивали: о чём? – он задумался. – Воздух, видите ли ему...  А что я ответил? Ах, да... – и снова погрузился в дремоту мыслей.

Через некоторое время путник вернулся.
  - Ну что, вернулся? – спросила хозяйка, немолодая женщина.
  - Хотел обойти стороной, не стал бы возвращаться, если бы старику зарок не дал. Расскажу, как было...
  - Вон, живой, а как скелет, можешь поговорить с ним, если хочешь.
  - Я думал, вы ему мать, не выглядел он стариком.
  - А сейчас посмотри. Не мать я ему – дочь: похожа? – она рассмеялась, зубы белые показала.
  - Что мне? Я путник, уйду скоро, только расскажу твоему отцу.
Он не видел женщину больше, ушла не заметно, а старик сидел, ждал на крыльце.
  - Проходи путник: что ты ждёшь?
  - Да заговорил с дочерью твоей, отче, как увидел – подумал, что мать твоя, а потом помолодела вся, зубы все белые, смеётся.
  - А, эту увидел, у меня их семь, вот седьмую и увидел – к несчастью, она не появляется иначе.
Путник испугался.
  - Как мне замолить грех, отче, что идут предупреждать меня об этом?
  - Не смеешь мне отвечать смехом – вот за что наказан. Дочерей моих не знал, а которую узнал, рассердилась за меня. А искупление дам, вот слушай: пойди в то село, откуда ты родом, принеси землю, посыпь голову, тогда прощу.
  - Не хожу к родным, давно не был, странствую сейчас, а потом... не знаю, что решу.
  - Решай скорей, время близко.

  - Так ты простил меня, отче? – спросил путник, он сделал всё, как велел старец: посыпал голову землёй с имения своего.
  - Нет, не прощу, ты не был там. Скажи: зачем соврал мне?
  - Я не родился там, но пробыл долго: какая разница тебе, старик?
  - Мне разницы нет – тебе есть. Вот скажи: зачем пошёл гулять по свету? Что ищешь, потерянный рай?
  - Нет, ищу смерть свою, в дороге хочу умереть, отче.
  - Вот то-то, я и говорю: своей земли надо, милок, своей – скуки не будет, душе весело, как с тем картавым народом. Что, повеселили тебя? То-то. Иди, принеси – время есть пока я не умер, а умру – всё едино, принеси.
  - Иду, отче.
Принёс инок землю, а старика уже нет.
  - В могиле, - встретила третья дочь, - твой старец, не медли, делай то, зачем пришёл.
  - Отпустил старик мой грех? Посмеялся я над ним – не помню даже, было ли? А наказанье получил.
  - Так бывает. Он увидел твой грех, дал отпущенье, а ты усомнился. Я не буду на тебя сердиться за это, я третья – отпускаю, как и отец.
  - А те, другие сёстры?
  - Тебе надо знать о них? Скажу. Самая злая из всех – седьмая. Самая завистливая – четвёртая, ты с ней не встретишься: не завидуешь никому. А пятая – искусница, тебе ни к чему, ты жены не имел, от дома ушёл. С шестой не встретишься никогда – не гадал: от её гаданий много лиха было, кому гадает то пропадёт, то сгинет, - засмеялась, - не гадай и ты, ни к чему, только плохое увидишь. Первая от дома не отходит: в дом чужого не пускает – с ней безопасен дом. Второй уже нет. Не веришь? – и засмеялась раскатистым смехом. – Все верят, даже ты: веришь в неземное? Веришь. Что полюбить можешь? Веришь. В тебе много вер. Уходи, тебе пора. На могилу отца не смотри, ему твои молитвы не нужны. Вон дорога, по ней иди, скоро конец пути, не оглядывайся: сестрица тебя заприметила, седьмая.
Путник ушёл. Простил старик насмешку, которой может быть не было.