Дарник и Княжна ЧАСТЬ 1 (2)

катафрактами. Удар пришелся по левому флангу сводного войска. Тройной ряд выставленных пик остановил кутигур, но не отбросил. Вмиг на маленьком пятачке образовалась страшная теснота, где наличие коней не только не давало преимущества, а лишь мешало. В скопление степняков безостановочно летели стрелы, сулицы, топоры, ножи, «орехи» и «яблоки» из камнеметов – и всякий снаряд находил свою жертву. На кутигур с воинственным кличем ринулись союзники: гурганцы, булгары, горцы и тарначи.
Дарник одного за другим слал гонцов, чтобы вывести из схватки своих конников, так как целая лавина кутигур устремилась на правый фланг пешцев, стараясь ворваться в промежуток между их строем и лесом. Навстречу им помчалась сотня жураньцев. Их двухсаженные пики имели опору в виде веревки, надетой на грудь лошади, поэтому в удар вкладывалась весь лошадиный вес и пика могла насквозь пробить и коня, и всадника с его щитом и доспехами. Наскок жураньцев остановил кутигур, но тоже не опрокинул. Завязалась отчаянная конная рубка. Князь посылал туда всех конников, что имелись под рукой, но это положение ничуть не улучшало – кутигуры сражались с завидной стойкостью. А вдали их еще виднелось целое полчище, которое могло ударить в любой момент в любое место.
Давно Рыбья Кровь не ощущал такого чувства беспомощности, в его распоряжении оставалось лишь собственная полусотня арсов. Вскочив на коня, он поскакал к берегу посмотреть, успеет ли прибыть очередная партия союзников до полного разгрома его войска или нет. Распушив паруса и загребая веслами тридцать лодий с попутным ветром быстро скользили к их берегу.
Ветер! Сильный ветер дул в сторону кутигур!
– Огня! – крикнул князь и, похватав вместе с арсами прямо из догоравших костров горящие головни и срывая пучки сухой травы, помчался назад.
К счастью, основные силы противника все еще выжидали. Пройдя сквозь строй пешцев в самом центре, где перед выставленными пиками было относительное затишье, Дарник сунул головню в пожухлую траву. Поняв его замысел, арсы сделали то же самое. Маленький, робкий огонек побежал по траве. Сначала казалось, что он вот-вот угаснет, и вдруг пышные языки пламени взметнулись вверх на добрую сажень. Порыв ветра подхватил их, и, раздувая, погнал прямо на кутигурскую конницу, стоявшую в двух стрелищах. Арсы хватали горящие пучки травы и разносили огонь дальше во всю ширь ратного поля. Теперь нападения по центру можно было не опасаться.
Вернувшись на свою командную колесницу, Рыбья Кровь уверенно бросал прибывающие отряды союзников на оба фланга. Степной пожар, расширяясь, подступал уже и к сражающимся кутигурам. То, что не могли сделать мечи, хорошо получилось у огня – упорный противник обратился в бегство. Его никто не преследовал. Черноярское войско радовалось своей тяжелой и столь решительной победе. Разноязычные воины обнимались и дружески похлопывали друг друга.
– Мы снова победили, – с удивлением заметил Борть.
– Это была только первая пристрелка, – охладил его пыл Дарник.
– Да нет. Самая настоящая большая победа.
Рыбья Кровь пошел осматривать поле боя. Убитых было около двух тысяч. Молодого князя мало смущал вид страшных рубленных ран: развороченных черепов, отрубленных конечностей, вывалившихся внутренностей и торчащих из кровавой плоти белых костей. Он видел прежде всего то, что хотел видеть: оружие и доспехи противника. Все кутигуры имели длинные туловища и короткие ноги, поэтому издали на своих невысоких лошадках они выглядели настоящими великанами, усевшимися на крупных собак. Их чешуйчатые доспехи состояли из толстых полос лакированной кожи, у некоторых имелся гладкий железный нагрудник. Круглые щиты тоже были из кожи, натянутой на сплетенную из лозы основу. Удивило полное отсутствие мечей, их заменяли булавы – железные пруты с круглым шаром, величиной с женский кулак. Луки составные, но более простые, чем у тарначей и его собственных лучников. Пятая часть коней имела также кожаные доспехи, которые, впрочем, защищали лишь переднюю часть лошади.
Слухи о женщинах-воинах подтвердились, их среди убитых было не менее одной четверти, правда, сразу отличить их от безбородых воинов-мужчин было нелегко. Горделивое настроение князя сразу улетучилось. К своим противникам, что в поединке, что на ратном поле он никогда не чувствовал ни злобы, ни ненависти, они просто были его соперниками по опасному и захватывающему состязанию. Зато само существование женщин-воительниц вызывало в нем глухое неприятие даже в детстве, когда он читал об амазонках в ромейских свитках. Дело женщин – визжать и ужасаться при виде крови, а не всаживать боевой топор в мужскую голову или торс. Даже к Всеславе он относился неприязненно во многом из-за ее глупой страсти к княжеской охоте.
– А что будешь делать с пленницами? – игриво спросил Корней, все сражение просидевший на верхушке дерева.
Среди полутора сотни пленных кутигур женщин набралось десятка четыре. Возле них уже вертелось немало пышущих вожделением гурганцев и горцев. Охраняющие пленных княжеские гриди как могли объясняли им, что женщин, и то на утро следующего дня, получат лишь самые отличившиеся воины. Подойдя к пленницам, Дарник внимательно оглядел их. Беспомощных красавиц, вызывающих жалость, среди них не имелось, наоборот, в каждой заметен был некий еще нерастраченный сгусток лютости и безжалостности. А их плоские бурые лица с ниточками-губами могли возбуждать вожделении разве что у самих кутигурских мужчин. Сначала он хотел тут же, не дожидаясь следующего дня, отдать пленниц на забаву воинам. Но липовцы вряд ли придут от этого в восторг, зная, про то, что потом пленницы станут для них тяжелой обузой, так как хорошо знали, что князь не выносит их слез и криков. Отдавать же чужим воинам – слишком много для союзников чести. Продать хазарским купцам как рабынь? Возни много, пользы мало. Самое лучшее – сделать что-то, что ударит по отступившим кутигурам. Наложить им на лица клеймо и отпустить? Однако это наверняка сделает их еще более уважаемыми среди соплеменников, к тому же по ночам красота лица не имеет особого значения. А сражаться они станут еще ожесточенней. Просто отрубить им кисть руки, чтобы не могли воевать? Тоже не то. Таких обременительных калек кутигуры могут просто принести в жертву своим богам и все.
– Позвать лекарей, – приказал князь арсам.
Когда лекари явились, он распорядился, чтобы каждой из пленниц на правой руке отрубили по три пальца – воевать не сможет, а заниматься домашним хозяйством вполне, да и ласки беспалой жены не самая приятная вещь на свете.
– Каких именно три пальца? – спросил палач.
– На твой выбор. И чтобы ни одна не истекла кровью! – последнее относилось к лекарям.
А с пленных мужчин Дарник, подумав, запретил снимать боевые доспехи.
По всему стану стучали топоры, ополченцы расчищали место для большого общего стана, складывали срубленные кусты и деревья для погребальных костров. Хорунжие доложили о потерях. Среди липовцев убитых было около сотни, еще две сотни не досчитались союзники и полторы тысячи составляли потери кутигур. Дарник прикинул, что если тех действительно двадцать-тридцать тысяч, то выигрыша в пропорции убитых никакого и нет.
Посланные разъезды дозорных сообщили, что гарь тянется на несколько верст, и следы большой конницы ведут далеко на север. Всех удивляло, что от кутигур не явились переговорщики договариваться насчет своих пленных и раненых. 
– Для них кто упал с коня, тот пропал и должен еще заслужить, чтобы его приняли назад, – так объяснил один пожилой тарначский сотский.
– А если это будет хан или тысячский? – захотел уточнить князь.
– То же самое, – отвечал тарнач. – Они своих умерших оставляют прямо на земле для воронья и волков. Считают, что раз их предки-волки не хоронили своих погибших, то и им нельзя.
Сей чудовищный обычай до глубины души потряс Дарника. Вот она свобода ото всего и от всех! Не надо ни о чем пыжиться, ревниво сравнивать свое племя с другими. Пройдет время, и никто не вспомнит, кто такие кутигуры и были ли они вообще. Только сегодняшнее существование – без всякого прошлого и будущего. Каким все же великим народом надо быть, чтобы вот так не бояться забвения!
Восхищения заслуживали и кутигурские булавы. Еще в детстве Дарника сильно смущала взаимная порча при столкновении мечей и доспехов. Поэтому ему всегда больше нравилось орудовать обушком клевца, дабы лишь немного погнуть чужое железо, но оставить целым. Кутигуры пошли еще дальше, полностью отказавшись от острого ударного оружия. К тому же легкая булава была быстрей большого обоюдоострого меча.
Когда поставлен был княжеский шатер, Рыбья Кровь послал за союзными воеводами. Они входили в его шатер присмиревшие и настороженные, даже говорить первыми не решались. Про главенство Завилы уже и думать забыли.
– Гоняться без обоза по степи за кутигурами глупо и опасно. – Дарник первым нарушил общее молчание. – Сначала сделаем укрепленный стан здесь, куда всегда можно отступить, перевезем все повозки и припасы, и только тогда пойдем в степь. Кроме мужчин и женщин у них есть старики, дети и запасные табуны лошадей, их и будем искать. Заставим кутигур самих на нас нападать.
– А если быстро не найдешь стариков и детей? – спросил тудун, своим вопросом как бы давая право липовскому князю все решать самому.
– Вернемся в укрепленный стан, пополним припасы и снова пойдем искать.
– Дозорные говорят, что они пошли на север, на Булгарию, – хмуро произнес Завила.
– Если они пойдут на Булгарию, то только затем, чтобы просить помощи против нашего войска, – саркастически заметил Дарник.
Все дружно засмеялись. Разговор сам собой перешел на то, какие нужны припасы, сколько повозок и запасных лошадей, как будет строиться общее управление. К предстоящим боевым действиям не возвращались – подразумевалось, что все безоговорочно приняли предложение князя.
На следующий день с прибытием последних наемников состоялся смотр всего черноярского войска. Дарник, не торопясь, обходил весь строй, пристально разглядывая не столько внешний вид и оружие, сколько сами лица воинов и давая им рассмотреть себя. Без малого пять тысяч бойцов выстроилось перед ним, большинство – опытные бойники, привыкшие каждое лето проявлять свою сноровку и храбрость. Обычно они с небрежными ухмылками встречали любых незнакомых воевод. Сейчас было иначе. За два дня липовский князь не только подтвердил все прежние хвалебные слухи о себе, но буквально покорил их своим презрением к осторожности других воевод и безупречными действиями на поле боя против куда более сильного противника. И все жадно глядели на Дарника, уже не замечая его молодости и худощавости, а видя лишь прирожденного воителя, способного вырвать с мясом громкую и славную победу.
Тут же прошло награждение особо отличившихся воинов и вожаков. Каждый полк заранее выбрал по три лучших воина и два воеводы. Все они получили от князя по медной фалере. Не забыл князь наградить и четверых гридей, ночевавших на Левобережье две ночи. Те, кто вовремя не успел вовремя переправиться и не участвовал в сражении, бледнели и краснели от досады и