сейчас помню день 9 Мая.
Федор Иванович обидно спокойный сидит за рабочим столом в своих очках. У меня уже какое-то предчувствие. В апреле группу Левушки выгнали на парад в Каспийске. У Левушки как раз прихватило спину, он не мог участвовать в параде, но и замену ему не нашли, поэтому на парад его вынесли на носилках.
– Мама. Это ты меня видишь здесь. Но на самом деле меня убили тоже. Я мертв, мама. Мертв.
Он должен был пойти после группы черных беретов, которые шли впереди. Все парни, черные береты, демобилизовались перед праздником, их попросили остаться на парад, чтобы празднество прошло красиво. После молодежи шла коробка офицеров – восемь человек – морских офицеров, среди которых и Левушка должен идти. А потом уже матросы.
Четверо. Трое. Двое. Один... Полностью
И он звонит 9 Мая и говорит.
- Мама, смотрите парад!
Наконец мы и сели смотреть парад. Я, Федор Иванович и Гена, твой папа. И что ты думаешь? Мы смотрим втроем на экран. И вдруг раздаются взрывы. Везде. Все это происходит на наших глазах. Взрывы! 9 Мая. На параде. И. Там. Мой. Левушка. Все внутри обрывается. Точнее описать, только если сказать, что взрыв прогремел не там, на экране, а внутри меня.
Кто мог так поступить? Кто мог заминировать? На параде. В день Великой Победы. Ты понимаешь?
Я вижу на экране, что валяются убитые, тут уже дым идет. Я не могу уже ничего понять. Крики. Трансляция парада прерывается. Что нам, родителям, делать?
Я стала звонить по тем телефонам, которые нашла.
- У нас сейчас нет информации. Звоните позже, после пяти вечера, тогда будет виднее. Будет ясно, кто жив, кто не жив.
Ты представляешь? Так сказать матери? От моего возмущения, наверное, трясся воздух.
Левушка был должен идти вместе с офицерским составом. Мы не знали, где он именно шел. Все офицеры. Молодые мальчики, которые должны вчера отправиться домой. Все черные береты. Погибли. Или пострадали от взрыва. Кому-то оторвало ноги.
Я не знала, куда себя деть. Эти часы разрывали меня изнутри снова и снова. Он позвонил только после пяти вечера.
- Мама, это я, не беспокойся, все хорошо.
- Ты жив?
Глупый вопрос, неразумный, но это все, что я могла выдавить из себя.
- Я. В порядке, - пытался он казаться бодрым.
- Ты ранен? В какой ты больнице?
- Со мной все хорошо, правда.
Потом оказалось, он мне соврал, представляешь? Рана на лбу, рука перевязана. Какие-то осколки прилетели. Но он живой. И это – самое важное. В тот день погибло много хороших людей, военных. Вот его замполит отвез жену рожать в девять утра. А в 14:00 замполит как раз шел с мальчиками, оставил свою жену вдовой.
Оторванные руки, ноги снились мне долго. Во сне я искала своего мальчика между окровавленных тел. И все спрашивала: «А вы не видели Левушку?» И ответа мне не было…
Потом, когда Левушка вернулся домой, он показывал фотографии сослуживцев. Уже с костылями, уже в нормальном состоянии, ну как в нормальном? Без рук и без ног. Был у них, к примеру, знаменосец, ему повезло меньше. Здоровый такой парень. Остался без рук, без ног. И он лежал в госпитале, когда пришел в себя. Осознал, в каком состоянии находится. Зубами вырвал трубку, кислородную, не смог принять себя такого. Умер знаменосец.
Сразу после произошедшего Вася ушел. Хотя они должны были по контракту еще пять лет служить.
- Я испытал такой стресс, понял, это предел, - говорит Вася, на этом его служба закончилась.
7
Потом Левушка, конечно, встретил девушку, девушка оказалась учительницей английского. Работал потом уже в разных военных структурах, пока не сказал «хватит». Давно Вася, друг его, звал в Газпром, вот Левушка и согласился, решил уйти все-таки от войны, от армии, от воспоминаний, жить дальше, полковником ушел. И все хорошо было бы, но судьба – дело такое. Вот вроде Левушка решил, и в это время Вася 22 июня едет куда-то в командировку по Питерской трассе ночью и насмерть разбивается на машине. Никак не угадаешь, где ворона клюнет. Так вот из четырех друзей остался один Левушка.
...его замполит отвез жену рожать в девять утра. А в 14:00 замполит как раз шел с мальчиками, оставил свою жену вдовой.
Ты спрашиваешь, что делал Левушка после Чечни? Из Чечни он вернулся совершенно другим. Строгий. Возражать нельзя. Девушке этой, которую встретил, которая теперь жена, нелегко, да и мне нелегко. Когда Левушка вернулся, долго не мог спать ночами.
Четверо. Трое. Двое. Один... Полностью
– Мама, - смотрит он в воображаемую точку сквозь меня. – Я не имею права жить. Мама, они мне снятся. Лучше я не буду спать. Стоит мне закрыть глаза, как кто-нибудь из них приходит. Мальчишки. Один зеленее другого. Мама. Скажи, мам, разве не я, их командир, ведь я же за них отвечал, должен там остаться?
– Прекрати, прекрати, Лева! Не могу слышать этого! – закрываю я голову руками.
– Я не должен быть здесь, я должен лежать там, в горах, должен пропасть без вести. С ними, мам!
А я думаю, понимаешь, такие мысли, что же теперь будет? Мне бы молить Бога, благодарить за жизнь, которую он дарил Левушке столько раз, что уже и со счета мы сбились, а думаю о том, как же нам с ним теперь жить? Это стал такой депрессивный, нервный и резкий человек, ни капли того беззаботного романтического мальчишки, которого мы знали, не осталось.
– Жизнь продолжается! Жизнь – вот она! Только живи! Самое главное, что ты жив, пойми же наконец! Ты теперь просто обязан прожить за них!
– Мама. Это ты меня видишь здесь. Но на самом деле меня убили тоже. Я мертв, мама. Мертв.
