Прокуратор

  Это было утро после казни. Его вешали вниз головой, но он всё ещё дышал. Думал ли он? Нет. Думы унеслись от него, он тихо умирал. Вспоминал ли её? Нет. Она не нужна ему больше. Свет – только он, ослеплял глаза, "слепил в душу" – так бы он сказал.
  - Пора уходить.
Это он сказал себе? Нет, кто-то ещё, стоит рядом, ждёт...  Его?
  - Не-е-ет. Почему так мучительно? Не больно, нет: мучительно... – это оцепененье, такое как... образ богоматерь помнишь? Оно, но только с искрой сожаления.
  - Тебе плохо, сын? – вот что сказала она, увидев меня на кресте.
  - Плохо, мама.
  - Я не мама тебе, твоя мать стоит поодаль, щурится от света или плачет. Хочешь посмотреть на неё?
  - Нет, не увижу, я слеп.
  - Теперь иди сюда, - голос требующий подчинения.
  - Как я слезу с креста? Я подвешен.
  - Уже можно, слезай.
  - Ещё не могу, нога застрянет, - сказал неожиданно громко и сам себе удивился (я не кричал никогда так, даже когда сержусь – никогда). Я умер. Я умер?! – вскричал. – Что ты молчишь?
  - Умер. Вставай, ты уже можешь.
  - Где он? Прокуратор?
  - Ушёл, не ищи, здесь его долго не будет. Ты будешь по следам его ходить, искать, а он будет следить за тобой. Не понимаешь? Следить за...
  - Зачем говорить мне о нём сейчас? Я ухожу, веди куда следует.
  - Нет, не сейчас, стой здесь: надо поговорить о нём. Знаешь его?
  - Нет, но он судил меня, жестоко наказал за провинность. "Ты помнишь меня? - сказал мне. - Я приходил к тебе во снах, а ты был мал тогда. Я предупреждал тебя: помнишь, что я говорил?" Я запутался тогда: говорит он со мной или с кем-нибудь ещё. Я стоял и молчал, пот лился по лицу. Знал, будет больно, но так... как было... боль...
  - Не вспоминай, не надо сейчас, не время ещё: тело не остыло – о боли ни слова. Потом будут: бред и совы кричать – будешь слышать звуки наковальни и молот, будто по голове... боль будет то уходить, то снова...  Расскажи хоть... знаешь сказку о чугунном мальчике? Вот этот чугунный мальчик раздобрел. "Отчего?" – спроси у меня.
  - Отчего чугу... ма... раздо...
  - Это было давно. Он не был чугунным, а обычным, как ты и... не будем об этом. "И что же потом?" – спроси у меня.
  - И что бы... по...
  - Он умер. "Но как?" – спроси у меня.
  - Как?
  - Он надел халат отца, тот оставил его незастёгнутым, мальчик влез и...  Спроси у меня: "Что он сделал? Убил сына за то?"
  - Спросил.
  - Убил. За ту штуку, которую нашёл сын: там лежал отрубленный палец. "Кем?" – спроси у меня скорей.
  - Кем?
  - Им самим, мальчиком. Не веришь? Вот ключ, возьми ключ и иди, принеси мне свой палец, отруби как следует, как я учил. "Он учил отрубать палец у себя?" – спроси у меня.
  - Учил?..
  - Учил. "Зачем?" – спроси у меня.
  - Зачем?
  - Чтоб не видеть себя никогда больше. Знаешь почему?
  - Не видеть.
  - Он безумен? Скажи.
  - Безумен. Он отрубил мальчику пальцы все до одного. Мальчик истёк кровью и умер.
  - Отец любил его?
  - Да, любил.
  - Ты понял главное: не суди по тому, как с тобой обходятся, суди по результату всего, что будет с ним потом.
  - Мальчик обрёл покой?
  - Нет. Мальчик уснул сном владыки, проснулся исцелённым: на каждом пальце его красовался перстень из железа, а сам был чугунным. Понял?
  - Я понял всё про мальчика. Про меня скажи ещё раз. Я влюблён был в невесту прокуратора, он узнал меня и велел казнить... велел, чтобы мать видела моя всё это и кричала в голос. Я слышал её крик. Она кричала, молила меня избегать участи...  Я не помню, что она кричала ещё... она любила меня: правда? Мать моя, любила: правда?
  - Она всё ещё стоит над тобой, ты уже не дышишь. Она стоит, держит платок, закрыть твои глаза, когда опустят в гроб. Твоя мать стоит над тобой и дышит ещё, уход предрешён – она уйдёт скоро, но молиться не может, что-то мешает, помоги ей, ты можешь – скоротай время, я не скоро возьму тебя, будем стоять здесь три дня и три ночи, когда даже тело унесут, мы будем всё ещё стоять здесь. Слышишь меня? Нет?
  - Слышу. Я сам не захочу уходить скоро, как тот мальчик из чугуна, ослушавшийся отца. Взял одежду...
  - Халат, это был халат.
  - Да, халат. Зачем он его надевал? Скажи.
  - Мальчику хотелось быть взрослым как отец, вот и надел.
  - А запрет был?
  - Нет, не был: не должен был и всё.
  - Как не осудить отца?
  - Скажу, тогда пойдёшь со мной дальше – нет, оставлю здесь навечно.
  - Знаю. Запрета нет красть чужую невесту, а я крал – так?
  - Пойдём. Время вышло. Чугунный мальчик уже в пути, идём и мы.
Прокуратор умер спустя пол года, отравился рыбой, так сказали. Невеста вышла замуж за другого, но и с ним приключилась беда.
История идёт и идёт своим ходом – всему есть причина, наказание неизбежно. Звенит в ушах шум, это кровь приливает к голове... прокуратор сидит, он стоять не может... больше нет сил: "Уходи, - говорит, - больше нет сил".