ПЕТРУШКА (продолжение 3)

стала раздуваться, будто кто накачивал воздух, и, скользнув со стола, кукла обратилась человеком. В это мгновение горница осветилась. Любим, раздув чуть тлеющий затаённый фитиль, зажёг припасённую загодя лучину. Ярко вспыхнувший свет разогнал тьму по углам. Незнакомец от неожиданности прикрыл глаза рукой.
      Малой толики времени хватило матери узнать своего сына. Она бросилась к нему.   
      — Сыночек, Жданушка…  — запричитала она. Поцелуями и слезами радости покрыла дорогое лицо. Крепкими объятиями прижимала к своей иссушенной груди, будто желая воссоединиться с ним в единое тело. 
      Ничего не понимая, Любим стоял в стороне, взволнованно прижимая к себе Заряницу. Ошеломлённый Ждан со слезами на глазах молчал, предчувствуя скорую разлуку. И вдруг тело его колыхнулось, расслабилось и тряпкой сползло вниз. На полу лежала перчаточная кукла Петрушка. Бедная мать, только что обнимавшая своего сына и ощущая его живое тепло, стояла теперь, разведя руки в стороны. Бережно подняв куклу и обернувшись к девушке, она чаяла получить от неё ответа. Но Заряница более того, что было уже сказано, не могла ничего сообщить.   
      После этого случая последовали тёмные безлунные ночи, в которые перчаточная кукла лежала недвижимой. Мать, отчаявшись ещё раз увидеть своего сына, решила прибегнуть к совету деревенского знахаря. Выслушав речи вдовицы и повертев в руках тряпичную куклу, тот изрёк из недр своей гортани, что «человек сотворён Богом от земли, составлен костьми и жилами от крови и вложена в то тело душа, от Бога идущая. Антихрист, свергнутый с небес, глубоко в бездну пал, но в царствии подземном восстал и зло взрастил, сыскав его источник в Божественном создании*, и в руки потворников своих орудие сие вложил». И, потрясая куклой, безжалостно продолжил:
      — Мне не под силу разомкнуть замки, Вселенским злом сомкнувшие оковы. Душа, погубленная заклятием, обречена в обличье срамной куклы нести своё существование. Но есть в нашей земле кудесник, волхв по имени Род, бежавший вместе с дочерью из Ново-града во времена гонения волхвов. Спасаясь от преследования власти, затаился он в пещере у скалы, что одиноко возносится к небесам в окружении торфяных болот. И когда княжеская погоня готова была окружить ту скалу,  с неба снизошёл огонь в виде молнии, и поджёг землю под ногами преследователей.
Выгорело то болото, образовалась на его месте огромная бездна, что вмиг заполнилась водой. И возникло там озеро, не ведающее дна, а на месте берегов раскинулись топи. Посреди же того озера стал остров каменный со скалой, от огня чёрной. Чудесным образом выжил кудесник сей, и говорят, он до сих пор там здравствует. А озеро с той поры Горелым прозывается. Пути нет туда, пока мороз гвоздями не замостит болота да гладью льда не выстелет дорогу к его отшельничьей берлоге. Тогда лишь можно до него добраться. Попытай счастья.

                                                                        9

    Зимнее солнце поздно встаёт. Тёмная ночь да мороз-батюшка правят  своей властью. На малый срок огнекудрое светило является пред  народом. Выйдет, промчится скоро в колеснице да и опять скроется. Не совладать ему с ветром колючим да морозом жгучим: короток день — далеко ещё до весны.
    Звенит колокольчик, его одинокий звук, отражённый плотным снежным настом, далеко  разносится по округе. Слепит глаза искристый снег на ярком солнышке. Резво бежит средь спящих полей каурая лошадка. В санях, зарывшись в соломе, сидят двое. Это Любим и Заряница. Стоило большого труда им уговорить матушку остаться дома,  когда ранней зорькой они отправились к Горелому озеро. Путь туда не близок, но если, не мешкая, выехать с рассветом, то в самый раз засветло управишься. Однако, дорога лишь до болот доведёт, а дальше, увы, пути нет. В чертоги лесные только отважные охотники хаживали. Случилось и Любиму прошлой зимой здесь бывать с деревенскими промысловиками. Видели они ту чёрную скалу в отдалении да тропы лосиные, сходящиеся к ней, но не решились подойти ближе — убоялись язычников, коими молва, бродившая промеж народа, населила здешние урочища. Нынче ж другое дело. Сами ищут встречи.
      Вот оно, то место, куда стремились люди, не испугавшись ни мороза лютого, ни зверя голодного, ни наговоров людских. Чёрная, когда-то обожжённая огнем, скала, словно перст, возносится в небо. Великие камни, сгрудившись вкруг неё, образовали обширный грот. Низкий, рубленный в лапу, дом, крытый берестой, преграждал вход. В морозном воздухе витал запах обжитого человеком жилья. Белый дымок из трубы столбом возносился к небу, растворяясь в темнеющих  облаках. Наступающие сумерки, смешивая краски, образовывали на великом холсте небосклона новые цвета. Сине-лиловые тучи горизонта вдруг вспыхнули, закипели багрянцем. Будто из жерла вулкана, по всему небу, по всей округе выплеснулся алый пурпур. Солнце, коснувшись кипящего небесного варева, расплющилось, как бы сопротивляясь неизбежности и, отдаляя минуту полного поглощения, помедлив, окунулось в остывающий горизонт, забирая с собой краски царского одеяния.
      Каурая лошадка остановилась и стала рыть копытом; поддужный колокольчик жалобно вторил каждому удару. Дверь на крыльце скрипнула и, выпуская из избы клубы белого пара, на двор вышел высокий старик в сером армяке, накинутом на широкие плечи. Тяжёлой поступью, опираясь на посох, он подошёл к прибывшим. Суровое, испещрённое глубокими морщинами, лицо, словно сошедшее с резных деревянных идолов, стоящих во дворе, окрашенное кровавыми отблесками заходящего солнца, могло показаться устрашающим, но седина, ниспадающая на плечи, борода, лежащая на мощной груди, смягчали первое впечатление, придавая суровому лицу святость. Не говоря ни слова, он взял лошадь под уздцы и отвёл на крытый соломой двор. Парень и девушка, окоченевшие от холода, не сразу могли выбраться из саней — старик помог им. Опираясь на его руку, Любим ощутил силу в мышцах старца, что не вязалось с его многолетствием*.      Лошадь распрягли и заперли в стойле по соседству с хозяйской  коровой, предварительно усыпав земляной пол охапками сена.
      Проводив гостей в дом, старик скинул армяк и, усевшись за стол, внимательным прозорливым  взглядом окинул гостей. Смягчились очи суровые, выправились брови насупленные — не внешность осмотрел, но внутрь каждому заглянул и сердца их нашёл в страдании горьком. Движением руки предложил сесть к столу. В горницу вошла румяная от печного жара женщина в плоском кокошнике, расшитом цветным узорьем, изображающим рожаницу с лосиными рогами, в животе которой была небольшая женская фигура. Серебряные рясны дождевыми каплями спускались до плеч. Поверх красного сарафана, украшенного узорной тесьмой, пестрел фартук с вышитыми фигурами Макоши и всадников, скачущих по квадратным знакам плодородия.
      — Моя дочь, Лада, — нарушив молчание, произнёс хозяин,  и продолжил:
      — Вижу, испили вы зло полной мерою, коль скоро без страха ко двору явились и в дом мой войти не убоялись, вопреки недоброй молве людской. В поклоне низком вижу благочестие ваше и душевную чистоту, не замаранную грешными помыслами. Беда вас ко мне привела, сотворённая потворником силы тёмной. Раскройте уста, освободите мысль, сюда приведшую. 
      — Отец, дозволь сим именем величать тебя, провидению было угодно лишить нас родительского попечения, посему не прогневайся. Будь ты отцом добросердным. Сердца наши горят и      мутится разум от незнания, к кому обратиться с бедой неведомой. За учением и наставлением твоим пришли. — И поведала Заряница свою    историю, излила душу благочестивому старцу. Дочь хозяйская, Лада, тем временем накрыла стол вечерять и с краю села, на Любима поглядывая. Долга была беседа.
      Внимательно выслушал хозяин гостей. Взял в руки куклу Петрушку, разглядел со всех сторон, внутрь глянул, как в варежку. Задумался, брови насупив.
      — Потворник сей пришлый, не наших земель, зло принёс с вечо́ру*. Отчего заклятия, им сотворённые, ещё разгадать надо, — проговорил хозяин. И, распахнув угол рубахи, растирая грудь, закончил: — Посему погостите у нас, покуда ухищрения ихние не разведаю. 
      — А как же матушка? Она-то в волнении, возвращения нашего дожидается. Никого, кроме нас, у неё не осталось.
      — Дочка моя, Лада об этом позаботится. Правда, Ладушка?
      Дочь хозяйская хитро улыбнулась.
      — Не о чем более и баять. Утро вечера мудренее. А мне самое время в спор с колдуном вступить. — И, забрав куклу, старик вышел в сени.
      Лада молча застелила постели на лавках, засветила свечу ночную и вышла вон из горенки. 
      Пришедший ночью мороз согнал с небесного свода паволоки мглистые, снял патину со звёздного серебра — воссияли звёзды пуще прежнего. Блещут, будто адаманты княжеские. Осветились леса, поля и болота, в красоте соревнуясь. Но зловеща та красота, губительна для всего живого. Не пощадит мороз никого, превратит в глыбу ледяную. Горе человеку, коль покинет он свой тёплый кров в сей неурочный час. Оттого кругом тишина. Мёртвая тишина! Только навьи, жуткие спутники смерти, бледными призраками колыхаются в ледяном воздухе. Всё вокруг в белый саван одето.
      Вышла на двор Лада. Увидели её навьи, бросились к ней, но не тут-то было. Обернулась молодая женщина лосихой и, оттолкнувшись от земли своими длинными ногами, вскочила на    купол небесный и, высекая звёздные искры, понеслась по нему, как по пастбищу. Тогда и скатилась яркая звезда в крестьянский дом и, проникнув светлым лучом в горницу, растелилась белым полотном по столу.

                                                                                                        

                                                                                    ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ