генерал-губернатор Григорий Александрович Потемкин. С ними еще был немецкий король Иосиф. Этот весь из себя серьезный, ни разу не улыбнулся. Матушка-императрица положила в кладку камень и высыпала в специальную нишу пригоршню золотых и серебряных монет. Ту нишу закрыли серебряной крышкой. Потемкин и немец тоже положили рядом свои камни. Да, если бы Потемкин не умер вскоре, быть нашему городу третьей столицей земли русской, южным форпостом государства.
Фальки слушали и удивлялись: кто бы мог подумать, что их молчаливый, скромный дворник, оказался таким талантливым рассказчиком. Софья объясняла это тем, что у него хорошо развито воображение и отличная память, удержавшая все подробности того, что ему рассказывали дед и столетний прадед (она не исключала, что возраст прадеда Степан тоже преувеличил).
Как-то в воскресенье, без предупреждения, Софья привела к ним в гости директора екатеринославского краеведческого музея Дмитрия Ивановича Яворницкого. Директор долго осматривал трубку Степана, наконец, одобрительно кивнул головой и предложил ему продать ее за некоторую сумму. Степан сказал, что с этой трубкой он никак не может расстаться, а вот другие имеющиеся у него старинные вещи отдаст в музей без всяких денег, но прибавил при этом, что надо получить согласие его сыновей, которые дорожат памятью своих предков.
В его комнате оказался большой старинный сундук. В нем хранилась еще пара длинных турецких трубок, кинжалы, кальяны, платья, бусы и разные тонкие блестящие материи.
Яворницкого и Софью пригласили обедать. Ученый явно был в ударе. Сначала он рассказывал об основателе музея, известном археологе и промышленнике Александре Николаевиче Поле, его экспедициях и огромном богатстве их края. Затем принялся критиковать правительство и русских капиталистов, которые не хотят вкладывать средства в развитие отечественной промышленности. Поль все экспедиции организовывал за свой счет. Пригласил на свои деньги горного инженера из Германии, чтобы тот подтвердил его открытие руды в Кривом Роге с 70 процентами железа, призвал российских промышленников создать в Екатеринославе свое сталелитейное и чугунное производство, но его в России никто не поддержал, а вот французы, англичане и бельгийцы тут же откликнулись. Из всех предприятий в городе только одно российское – вагонные мастерские. И вообще в Екатеринославе все принадлежит иностранцам, даже электростанция, трамвайные линии и трамвайные вагоны. Такая зависимость от иностранного капитала пагубно сказывается на экономике России.
Григорий Аронович пытался ему возразить, что вливание иностранных инвестиций, наоборот, полезно для России: иностранцы оживили промышленность Украины и дают возможность развиваться Екатеринославу. На что тот удивленно спросил:
– Разве вы не видите, что весь российский капитал уплывает за границу, а народ живет очень бедно?
И стал рассуждать дальше:
– А как правительство поступило с Алчевским, когда во время мирового кризиса тот начал нести серьзные убытки? Он обратился к Витте не за деньгами, как тогда делали многие другие, а всего лишь с просьбой разместить на его заводах государственные заказы. Премьер показал ему кукиш. И это человеку, который создал великую промышленно-финансовую империю, – не сравнить с Юзом. Графу, видите ли, не нравилась гордость Алчевского, а то, что он заботился о российской промышленности, его не интересовало. Человек вынужден был пустить пулю себе в лоб.
Григорий Аронович, не любивший политических разговоров, нахмурился. Яворницкий же разошелся. Он стал возмущаться, что подобная политика идет со времен Екатерины II. Императрица специально основала Екатеринослав, чтобы сделать его третьей российской столицей и прорубить из него окно в Среднюю Азию и на Ближний Восток, как Петр из Петербурга в Европу. Тогда в России для этого не оказалось денег. А у иностранцев они всегда есть. Даже директор электростанции у нас – французский инженер Мариус Ипполитович Коттовоз, и это притом, что в городе есть горное училище с электротехническим отделением.
Софья, видя, что Фальку неприятны рассуждения Яворницкого, смутилась, не зная, как прервать его красноречие. Зато Лизе они очень нравились: в них она находила подтверждение своим собственным мыслям о развитии промышленности и экономики, которые она высказывала в спорах с Эриком.
Кончилось тем, что Григорий Аронович предложил Яворницкому посмотреть его коллекцию картин. Дмитрий Иванович пришел от нее в восторг и довольно-таки бесцеремонно попросил Фалька пожертвовать что-нибудь в музей. Григорий Аронович, довольный тем, что директор оценил его художественный вкус, подарил маленькую акварель Айвазовского из неаполитанского цикла, решив, что летом в Ялте он купит что-нибудь похожее.
На прощанье Яворницкий еще больше всех удивил, сказав, что воспоминания Степана особенно ценны тем, что показывают современникам, откуда идут корни освободительной борьбы.
– Сегодняшние молодые якобинцы, – сказал он, крепко прижимая к груди подарок Григория Ароновича, – это потомки тех запорожских казаков, которые писали письмо турецкому султану. Дух свободы в народе неистребим.
– Яворницкий – большевик? – поинтересовалась Лиза у Софьи, когда та пришла на очередную беседу со Степаном.
– Не знаю. Первый раз слышала такие его рассуждения. Страшного в них ничего нет, а засилье иностранцев в нашем городе – факт, от которого никуда не денешься. А как верно Дмитрий Иванович подметил насчет преемственности революционеров у запорожских казаков! И Степан это чувствует, только по-своему, по-мужицки, поэтому так гордится своими предками.
ГЛАВА 7
Другая часть группы во главе с Окунем и Марголиным, отрицательно относившаяся ко всей этой агитационной «возне», на кружок не ходила и готовилась к решительным действиям. В домике иконописца Игоря за досками недописанных божьих ликов лежали десять бомб, собранных по какой-то специальной инструкции Зубаревым. Федосей сам перенес их сюда по одной в саквояже, каждый раз неистово молясь перед выходом из дома и приходя в мастерскую. «Не взорвалась, – радовался он, вынимая очередное свое детище и укладывая рядом с другими бомбами. – Полежите тут покуда без меня, родимые, полежите... Недолго осталось».
Однако на первое свое дело они пошли без бомб. Андрей, Федосей, Наум и Муня решили ограбить купцов на Озерном базаре. Окунь больше месяца внимательно следил за хозяевами лавок и выяснил, что, закрыв для посетителей двери своих торговых заведений, они еще долго там сидят, подсчитывая дневную выручку, потом в сумках относят деньги домой в сопровождении двух или трех приказчиков. Он был уверен, что расправиться с приказчиками и купчиками не составит никакого труда. Осторожный Наум походил с ним на базар несколько дней, ему тоже показалось это дело довольно заманчивым и не таким сложным.
Заранее определили места, кто где будет стоять, и в ближайшее воскресенье, когда бывает особенно бойкая торговля, а значит и большая прибыль, отправились на свою первую «экспроприацию». Назвать ее ограблением не поворачивался язык. У каждого под рукавом пальто было спрятано по железному пруту – так, на всякий случай, убивать они никого не собирались.
Базар давно опустел. Хозяева закрыли лавки и теперь сидели в своих потайных углах за подсчетами. Днем здесь обычно было много городовых, вечером блюстители порядка предпочитали находиться в более освещенных местах. Почему-то сам базар и прилегающая к нему площадь в это время погружались в темноту. Только один тусклый фонарь слабо освещал торговые ряды и заваленные мусором тротуары.
В часов девять вечера выполз первый купчик – маленький, толстый, в овчинном тулупе, крепко прижимавший к себе сумку с деньгами. Его сопровождали двое приказчиков. Когда они собирались повернуть на соседнюю улицу, Андрей вышел из-за угла и ударил купчика по голове кулаком. Тот тяжело захрипел и повалился набок. Приказчики с перепугу бросились бежать в разные стороны.
– Ты не убил его? – спросил подоспевший Федосей. – Ну и кулачище у тебя.
– Да что с ним будет, со страху в штаны наложил. Бери у него сумку и беги к Игорю, а мы оттащим его подальше за дом.
Через десять минут на площади перед базаром было снова пусто.
Опять вышел купчик в сопровождении уже трех приказчиков. Шли, громко разговаривая и смеясь. Андрей опять незаметно вышел из-за угла и только собирался нанести купчику свой неповторимый удар, как тот быстро развернулся и с силой сам ударил Андрея ногою в пах. Андрей упал, схватившись за низ живота. Приказчики тут же навалились на него. Наум и Муня наскочили на них сзади, вытащили железные прутья. Двое с разбитыми головами отползли в сторону и, с трудом поднявшись на ноги, побрели обратно к лабазам. Третий побежал в сторону Екатерининского проспекта.
– Сейчас соберут людей, – сказал Наум, – берем сумку и уходим.
Но купчик не хотел сдаваться, вцепился в свои деньги и упорно отбивался от нападающих руками и ногами.
– Андрей, – сказал Муня пришедшему в себя другу, – погладь его по голове, только не сильно.
Андрей приложил к затылку купчика свой кулак-кувалду. Тот опустил руки, сумка вывалилась из его рук на землю. Андрей быстро схватил ее. Со стороны лабазов уже бежали люди, в дальнем конце площади свистели городовые.
– Быстро в переулок и по дворам, – крикнул Наум.
Через минуту их и след простыл. Городовые выбежали в переулок, кинулись в одну подворотню, в другую – куда бежать, здесь все дворы проходные.
Через час все четверо сидели в мастерской иконописца и решали, что делать с деньгами. Улов в двух сумках оказался неплохой: полторы тысячи рублей.
– Надо отдать Иннокентию, – довольный удачей, сказал Андрей. – Может быть, поймет, что пора заняться настоящим делом. Купим на эти деньги оружие, а то смешно, пошли на грабеж с железными прутьями.
– Да твой кулак похлещи прута, – засмеялся Наум, – переломал всем черепа.
– Давайте хоть немного возьмем себе, – робко предложил Муня, у которого при виде такой кучи денег разгорелись глаза, – у меня сестра через неделю выходит замуж, подброшу ей на новую жизнь.
– Об этом даже не мечтай, – возмутился Андрей. – С самого начала был уговор, что деньги пойдут только на общее дело. Мы – не разбойники с большой дороги.
– Да это я так, – смутился Муня. – Я понимаю... Уж больно большие деньги, никогда не держал столько в руках.
– В следующий раз думай перед тем, как говорить. Отдадим все Иннокентию, пусть сам решает, куда их девать. Мы свое дело сделали.
Друзья еще не успели рассказать о своих деяниях Иннокентию и остальным членам группы, как о ночном грабеже известили все утренние газеты. Один из репортеров утверждал, что это дело рук анархистов. И неслучайно. В последнее время в Екатеринославе появились какие-то люди, которые посылали богатым горожанам письма за подписью анархистов с требованием выдать им крупную сумму денег. Группа об этом знала. Иннокентий высказал предположение, что этим занимаются местные бандиты или мошенники, наслышанные о таких шантажах в других городах, а то и приезжие анархисты.
Такого же
