Революционное брожение в умах, затеянное писателями, поэтами, политиками и прочими, кто мнил себя принадлежащим к интеллигенции и либералам в Российской империи, не могло не затронуть умы ваганьковских обитателей. До этого полторы сотни лет кладбищенское бытие протекало тихо, мирно и благостно. Никаких серьезных скандалов и склок между обитателями не возникало. Если и поступали какие-нибудь буйные новички, то очень быстро им объясняли правила кладбищенского общежития, и они утихали, становясь ярыми поборниками старорежимного уклада.
Но в 1917 году обстановка начала изменяться. Зачинщиками смуты, как Вы догадываетесь, стали обитатели седьмого ряда, где бесплатно хоронили неопознанные трупы, несчастных бродяг, тех, на кого родственникам было наплевать и просто неимущих горожан. Собственно, сами бы они до восстания никогда не додумались, потому, как условия обитания многих из них вполне устраивали, но их подначивали несколько недовольных интриганов из второго ряда, которым показалось, что их положили слишком далеко от церкви и упокоили без должного уважения.
Смутьянов поддержали сначала обитатели шестого ряда, затем даже некоторые обитатели других, более дорогих рядов. Все они ходили по ночам по кладбищу с плакатами: «Свобода, равенство и братство!», «Каждому – 10 аршин земли и свой склеп!», «Покойники всех кладбищ – объединяйтесь!», «Вся власть - Совету Усопших!».
Одними демонстрациями дело, конечно, не обошлось, и от требований улучшения жилищных условий перешли к захвату ухоженных могил и склепов, разворовыванию элементов их обустройства: венков, цветов, могильных памятников, оград и прочего. Всем этим восставшие украшали собственные могилки.
Доходило до смешного. Вор-домушник Петька Рваный Глаз, прозванный так за то, что, при жизни, в пьяной драке ему вышибли правый глаз свои же друзья-мазурики, поселился в могиле с надгробным камнем, на котором было написано: «Действительный статский советник Арнольдов Викентий Павлович», и положил на неё украденный венок «Моей доченьке Анфисе Завадской».
Видя такое, те, из приличных рядов, кто в начале сочувствовал восставшим и требовал для них свободы, равенства и братства, а теперь сами лишились кое-какой собственности, не приобрели новых братьев и свободы, глубоко призадумались. Но задумываться было уже поздно, восставшие выкидывали их из ухоженных могил, склепов и сами укладывались на освободившееся места.
Через некоторое время самые активные, захватив, что смогли, немного успокоились и наступило некоторое затишье. Но оно было недолгим, потому, как те, кому не досталось, были огорчены и обижены, на тех, кому досталось. Обиженные писали жалобы в администрацию кладбища, обвиняя тех, кому досталось больше, в политической близорукости и отступления от линии восставших на достижение полного равенства и братства. Администрация, на тот момент, еще не разобралась, чью линию ей поддерживать, поэтому поддерживала всех, кто обращался к ней с жалобами, высылала летучий отряд кладбищенских сторожей и землекопов, выкапывала захватчиков, закапывая, на их место, жалобщиков. Но жалобщиков было так много, что, очень часто, приходилось в одну могилу или склеп поселять множество новых постояльцев, совершенно не связанных родственными узами. И если, когда-то, все они имели, пусть скромные, но индивидуальные могилки, то теперь им приходилось ютиться в тесноте коммунальных. Это тоже рождало некоторое непонимание между жильцами и приводило к новым конфликтам.
В одну из ночей, восставшие пришли восстанавливать классовую справедливость к Вольдемаровой могилке, но получили такой неожиданной отпор от хорошо нам известной парочки, закалённой в борьбе с врагами Отечества, что с позором удалились, растеряв на месте побоища отдельные берцовые, лучевые и иные косточки. К Василию на могилку они уже не пошли.
После таких событий, наша парочка призадумалась, что же им делать дальше. Решили посоветоваться в охранном отделении со штаб-офицером.
В охранном двери были на распашку, стекла побиты, несколько сотрудников бродили, как неприкаянные. Офицер, как ни странно, был на месте. Он рассказал Вольдемару, что охранное закрыли в связи с приходом свободы, равенства и братства, а посему, государство в охранке нуждаться перестало. Некоторых сотрудников арестовали, потом часть выпустили. Он и несколько офицеров ходят на работу по собственной инициативе, потому как шпионы никуда не делись, и надо, хоть как то, им противостоять.
На фронте массовое дезертирство, поскольку революционеры выдвинули лозунг «Землю – крестьянам, фабрики – рабочим» и солдатики рвутся по домам, чтобы в деревне не опоздать к разделу земли, а в городе – к разделу фабрик и заводов. Хотя дележка эта может продолжаться до бесконечности и все равно будут недовольные. Взять хотя бы раздел земли: делить по едокам или по числу крестьянских дворов? В любом случае кому-то дадут больше, а -кому-то меньше и противоположная сторона будет недовольна. А дележка фабрик и заводов? Как их делить? Скорее всего поманят и в конце концов ничего не дадут или дадут, но потом все равно отнимут.
Рассказал, что Императора предали все, кто мог и что, скорее всего, в России начнется война между теми, кто хочет отобрать и теми, у кого хотят отобрать. И все это будет длиться долго и кровопролитно, до полного разрушения всего, что создано.
— Трудно представить себе, но многие государственные мужи, интеллигенция, помещики, мещане и даже некоторое духовенство радовались отречению Помазанника Божия! Помазанника! Но, думаю, Господь Бог отольет им за это полную чашу, да и не только им, но и нам всем! Надо было в самом начале вогнать осиновый кол этой революционной гидре, а мы, дураки, всё либеральничали, а сейчас уже поздно — напоследок сказал штаб-офицер, и грустно, но тепло попрощался с Вольдемаром. Через два месяца его и еще одного офицера охранного отделения растоптала толпа с красными бантами. Где их захоронили и хоронили ли вообще – неизвестно.
Из охранного на кладбище Вольдемар возвращался в задумчивости: «Как это он сказал – вогнать осиновый кол!». Резко повернувшись, он отправился к дровяному складу, на котором красовалась вывеска «Антон Кузин. Дрова на любой вкус». Там он попросил отпустить ему вязанку осиновых дров. Приказчик очень удивился, долго лазил по штабелям и набрал ему две охапки осинника. Вольдемар попросил наколоть из них тонких чурбачков и заострить конец каждого. Приказчик удивился еще больше.
— Мне нужны колышки, для разметке земельного участка, — пояснил он приказчику. – И сделайте мне какую-нибудь колотушку, для забивания этих колышков.
Когда все было готово, он нанял извозчика и поехал к себе.
Приехав, сгрузил колышки с колотушкой в склеп к Лизавете и пошел к директору кладбища.
Надо сказать, что директора кладбищ – люди неразговорчивые, солидные, рассудительные, умудренные большим жизненным опытом. Вспомните, хотя бы, народную мудрость: «С кем поведешься, от того и наберешься!» и вспомните, с кем имеет дело директор кладбища? С покойниками! А неразговорчивее, солидней, рассудительней и умудрёнее жизненным опытом, чем покойники – никого нет!
Директор встретил Вольдемара доброжелательно и на его вопрос, как ему нравится ситуация на кладбище, разразился такой гневной тирадой, которую от директора кладбища, ну никак нельзя было ожидать!
Выслушав внимательно длинный возмущенный монолог директора, Вольдемар спросил, имеется ли какой-либо план или опись по размещению усопших в могилах. Выяснилось, что и план, и опись в администрации имеются и можно выяснить, кому какая могила принадлежит.
— А не хотите ли вы восстановить «статус кво»? — спросил Вольдемар у директора.
— Восстановить в прежнем виде? Мечтаю! Но как это сделать? — воскликнул директор.
— Мы это сделаем. Я с товарищами, — сказал Вольдемар.
— Родной, да я сам приду и людей приведу к Вам на помощь! — опять радостно воскликнул директор.
Вольдемар вежливо отказался от помощи, пояснив, что они будут работать ночью, да и методы их работы директору не покажутся гуманными. Он лишь попросил директора вырыть новую братскую могилу, где-нибудь у границы кладбища. На том и договорились. Вольдемар получил имеющиеся планы с записями и отбыл.
Вечером испытанные бойцы Вольдемар Уваров, Василий Самотрясов и Нефед Прокукин провели военный совет, на котором оговорили тактику борьбы со смутьянами. Начать решили с могил первого ряда, расположенных ближе всего к церкви.
В первой могиле должен был покоиться тайный советник Куприянов. Друзья подошли к склепу, постучались и попросили владельца выйти. Ворча и матерясь, вылез какой-то оборванец.
— Вы являетесь тайным советником Куприяновым? — строго спросил Вольдемар.
— Чего? — переспросил вылезший.
— Я так понимаю, что не вы. Тогда прошу освободить чужое жилище.
— Чего?
— Вы что выбираете, — спросил Вольдемар, — вернуться в свою прежнюю могилку или лечь в братскую с осиновым колом в спине?
— Чего? — опять протянул незнакомец.
— Валите его, ребята! — скомандовал Вольдемар.
Через мгновенье Василий с Нефедом уложили незнакомца на землю вниз лицом и Вольдемар колотушкой вогнал в спину незнакомца осиновый колышек. Незнакомец перестал вырываться и затих.
Нефед Прокукин, ангельская душа, выходец из среды художников, интеллигент, добряк и бывший пьяница, погоревший когда-то на выпуске фальшивых деньжат и отбывший за это приличный срок на каторге в Сибири, пожалел незнакомца.
— Может, как-нибудь помягче с ними? Объяснить, что к чему, — спросил он Вольдемара.
— А ты видел, как они чужие могилы захватывают? И этого советника, наверняка, без разговоров выдернули за ноги и в кусты забросили! Он, небось, не одну ночь свои косточки по кустам разыскивал. Нельзя с ними ласково, не та это публика. Возьмите тележку, кладите на нее этого и поедем за следующим.
У следующей и еще трех могил сцена выглядела приблизительно аналогично, лишь добавились словосочетания: «А ты кто такой?», «Да пошёл ты!» и еще кое-какие.
После пятой могилы они покатили тачку к новой братской могиле, которую уже выкопали по указанию директора, где сгрузили свой печальный груз. На этом, ночной рейд закончился. Наутро ваганьковские землекопы должны будут засыпать переселенцев.
Поскольку ваганьковцы лежат очень плотно друг к другу, то слух о восстановлении «статус кво», почти мгновенно донесся до всех обитателей, которые, понятно, разделились на два противоположных лагеря. Поэтому, на следующую ночь, когда троица стала подходить к шестой могиле, то встретила там две группы ваганьковцев, стоящих друг против друга. Обе группы яростно переругивались, правда группа смутьянов была значительно активней. При приближении Вольдемара шум стих.
Следует пояснить, что революционное переселение осчастливило далеко не всех переселенцев. Представьте, что я всю жизнь пил горькую не просыхая, лупил своих домочадцев, денег в семью не приносил, а, наоборот, выносил из дома вещи, чтобы обменять их на водку. Едва ли я могу рассчитывать, что мои домочадцы будут приносить мне на могилку букеты роз, выпалывать на ней сорняки и безутешно плакать. Скорее всего,
