реальность, неприглядная до слез, постылая до зубной боли, нежелательная как понос.
Валентин, как солдату, приказывает себе трезво взглянуть на свет божий — пришел миг, когда предстоящее стало настоящим. Спицын берет себя в руки, с напускной бодростью командует: «Рота, подъем!» — и соскакивает с постели. Рано, ох как еще рано... во рту горечь, пересохло, как с похмелья, так и тянет безвольно шмыгнуть обратно в кровать.
Однако шутки в сторону! Следует торопиться... Кусок не лезет в горло, горячий чай сжигает небо... но вот, кажется, собрался. Присел на дорожку... Мать по старой доброй традиции перекрестила сына, поцеловала по-бабьи, обороняя от лиха. Ну и пошел...
Входная дверь за спиной. Обступает густая августовская тьма, свежий ветерок щиплет щеки. Постепенно ночная хладь заползает за шиворот, кожа на груди покрывается явственно ощутимыми пупырышками. Охватывает легкий озноб, окончательно изгоняя остатки сна и былой нервозности о нежданно-негаданной поездке.
Будь что будет — пожалуй, настал тот подходящий момент, когда каждый, пусть даже подсознательно, говорит себе эти отрезвляющие сердце слова — будь что будет!..
Валентин быстро дошел до перекрестка — места условленной встречи. Разгоняя судорожную дрожь, взялся торопливо расхаживать по асфальту, нетерпеливо всматриваясь в сторону подъезда машины. Но желтых всполохов фар упрямо не было видно. Тогда мужчина решил пойти навстречу, торчать на одном месте, как пугало, было глупо, разминуться здесь невозможно.
Спицын знал, как, по обыкновению, делается у них на заводе... Санька-шофер с вечера пригнал грузовик домой, что бы не терять времени даром на ходьбу в гараж и препирательство с заводским вахтером, которого еще навряд добудишься. А так, встал, завел и на ходу...
Пройдя метров триста, парень наконец различил впереди искрящуюся желтою кромку, потом послышалось отдаленное урчание автомобиля. Опасаясь, как бы Санька сдуру не проскочил мимо, Валентин вышел на середину дороги и стал сигналить рукой с поднятым портфелем. У машины включился ближний свет, водитель стал притормаживать и приглушил мотор почти рядом. Парень дотронулся до излучавшего даже носом ощутимое металлическое тепло капота автомобиля, похлопал, как бы приветствуя запоздавший «газон».
Радушно распахнулась дверка кабины, просунув портфель впереди себя, Валентин залез внутрь. Пожав руку шофера, инженер не преминул упрекнуть того в опоздании. Правда, сделал это в шутливой форме. «Начал было терять надежду, что ты вообще приедешь...» Водитель сослался на неизменные в подобных делах технические обстоятельства, якобы заливал тормозную жидкость, то да се... вот чуток и провозился, но теперь «агрегат» в полном порядке.
— Ну, тогда отчалили! — Валентин захлопнул дверцу и уселся поудобнее, газик не «Волга» или «Камаз», но и тут можно премило расположиться, правда, объемистый портфель мешает, но ничего страшного...
Проехав до ближнего переулка, шофер молодцевато развернул громыхающее авто, Валентин оценил такую осмотрительность — молодец, не стал выруливать на месте встречи, мог бы ненароком угодить в кювет. Но, видно, похвала водителю оказалась преждевременной. Мотор чихнул и заглох.
— Вот черт! — ругнулся шофер. С минуту Санька пытался завести двигатель из кабины, потом вылез наружу и остервенело принялся крутить рукояткой, мотор вздрагивал, но схватываться никак не желал.
Валентина кольнула неприятная, но в то же время каверзная мысль из вчерашнего репертуара: «Машина, без сомнения, неисправна. Взять да и сыграть на этом, и никуда не ездить...» Но парень немедля изгнал предательскую мыслишку. Тут, как раз подтверждая абсурдность людской душевной слабости, мотор заурчал. Водитель влез в кабину, естественно, стал оправдываться, перемежая речь матюками в адрес автомобиля. Но Спицын уже не внимал доводам шофера, досадливо отмахнулся — ехать, скорее ехать... Парень знал, что скорость окончательно уничтожит угнездившееся в душе внутренне сопротивление поездке, потому желал одного — движения. Автомобиль шустро тронулся. Дав «газону» разогнаться, Валентин спросил у водителя, узнал ли тот кратчайший путь до Рославля. Санька принялся словоохотливо распинаться о предстоящем маршруте... Выяснилось, что путь, увы, не тот, который Валентин вчера выискал в географическом атласе. Ну да Бог с ним, доедем...
Мелькали знакомые с детства улочки пригорода, здесь Спицын жил с самого рождения. Вот старый заброшенный парк. Стоит побывать там днем... Гигантские, в два охвата, тополя, переплетаясь кронами, образовали у подножий прелый сумрак. Там и в тридцатиградусную жару запросто окоченеешь... Ночью в парке и подавно выколешь глаза или получишь обухом по лбу. Что не говори — «разбойничье» место. Валентин улыбнулся странным мыслям, парк остался в стороне. Поравнялись с кварталом еще довоенной застройки, который и сегодня величают итээровским (до войны расселяли инженеров и дельных спецов), теперь тут преимущественно обитают пенсионеры и местная шпана. Двухэтажные вычурные строения с эркерами и лоджиями сегодня предстают виду облупленными стенами, огрызками рушащихся печных труб, обитыми вагонной шалевкой балконами, дворики застроены уродливыми сараюшками. Короче, сама неказистость, а ведь было времечко!..
Дорога влилась в липовую аллею, пучки света, выпущенные фарами, выхватывали только серебристые проплешины асфальта да клочковатую поросль чертополоха по обочине. Парень стал ощущать неотвратимые в темном однообразии ночи позывы ко сну, но уснуть, стоило начать дальнюю поездку, — тупорылое жлобство. Валентин гнал дрему прочь...
Вдруг «газик» весь затрясся, удушливо закашлял и встал как вкопанный. Каждый дурак призадумается: уж коль не заладилось с самого начала — то ли будет впереди! Попытки шофера оживить автомобиль остались тщетны, как говорится — приехали!.. Пришлось вылазить из кабины. Ночную свежесть сменил предрассветный колотун, леденели руки и стыла непокрытая голова. Коротышка-шофер пытался завести с рукоятки — ничего не выходило. Валентин было собрался подсобить, но, крутанув рукоять два раза, оставил нелепую затею — провернуть недра мотора было каторжным занятием. Осталось только удивиться, как это Санек справляется, ведь так и легко живот сорвать... Ответ один — верно, малый привычный... А Санька тем временем открыл капот и остервенело чиркал спичками, серьезно собираясь в такой мгле чинить зажигание или то, что там еще не срабатывало. Валентин взялся помочь, но воспроизводство огня оказалось бестолковым делом, Санька ничего не выискал. «Водила» опять схватился за рукоятку, упирался что было сил, при этом кляня белый свет. Но, видимо, мужик нечто наковырял в моторе... На десятой прокрутке раздался бензиновый чих, второй, третий — движок задергался, урчащее задребезжали поршни — слава те Господи!
Водитель взялся прогревать мотор, усиливая обороты, кажется, удалось... И вот поехали... Тронулись еле-еле, постепенно набирая скорость, свернули на непривычно гладкое шоссе, где дорожные выщерблины заплатали черным асфальтом. Грузовик, почуяв раздолье, полетел стрелой... спать вовсе расхотелось. Правда, стоит назвать еще одну причину — нещадный холодина принудил сжаться в тугой комок, прижать локти к бокам, втянуть шею в плечи.
Валентин как бы невзначай стал присматриваться к водителю. Тот то ли делал вид, то ли в самом деле простофиля. Санька, в противоположность уважающим себя «водилам», отнюдь не степенно крутил баранку. И вовсе отсутствовала киношная лихость, когда в старых фильмах рубаха-шофер увертывается от сыплющихся на полуторку бомб, крутит рулем, словно ручкой мясорубки. Санькина манера вождения походила на малышовую игру в «би-би», ребячья непосредственность сквозила в жестах и повадках. Водитель казался несерьезным человеком, к тому же неполадки с мотором... Александр Батькович определенно знал «сей грех», а ведь не устранил перед дальней дорогой, халатно надеясь на авось. И вот потеряно уже часа полтора. А этот вздернутый птичий носик, что также указывает на легкомыслие, нечто вроде как — держи нос по ветру... Да и физиономия — по-детски беззаботная, скрывает печать возраста. Нельзя с определенностью сказать, сколько мужику лет: сорок, не сорок, но и не тридцать — пойди тут разберись... «Однако, видать, хлебать с таким обалдуем горюшка...» — мысль о ненадежном шофере занозой вонзилась в мозг Валентина. И уже готовая перерасти в злобную досаду, отошла, едва водитель, кашлянув, взялся переубеждать Валентина в возникших догадках. Шофер нутром почуял недоверие к себе, овладевшее пассажиром.
— Ты не думай, что дали в дорогу рухлядь. Это зажигание чуток засалилось. Добраться только до главной трассы... Так раскочегарим, сам увидишь — зверь-машинка! Это движок с утра подмерз, а так приработается... — и Санька присвистнул, не находя больше слов, изъявлявших одобрение привередливой технике. Мужик, очевидно, убежден, что автомобиль наделен душой и имеет норов, как у лошадей или прочей домашней скотины. — «Газон» год как с капиталки, и уже пол-России проехал... Это он, брат, сразу чих-пыхает, потом потопит, только давай!
Усыпленный бравадой водителя, с безысходности поверив в неприхотливый нрав «газика», Валентин вздохнул свободней: «Как говорится, хозяин-барин, тому видней... Д и не дурак же тот нагольный..., коли собрался ехать, значит, уверен, что доедет. Да не первый раз шофер на дальняк ходит, если так убежден...»
Заалела полоска зари, веером разбежались с востока фиолетовые руки-облака. Насыщаясь малиновым цветом снизу, у горизонта, прежде темно-синее небо в вышине стало обретать пронзительно лазурную окраску.
— Видать, денек будет хорош!.. Вишь, как облачность очищается, а зорька какая ясная! А вон и солнышко сполна открылось, вот и день наступил, — напевно выговорил Санька, улыбнулся, кротко взглянув на Валентина, — мол, не дуй губу и не робей за машину, все будет абдемахт.
Спицыным также овладело лирическое настроение. Инженер подумал, что давно вот так — напрямую с природой не встречал восход солнца, что давно не овладевала щемящая душу причастность к родной земле, искренняя упоенность неподвластной человеку красотой.
Если без лирики... то тот восход из разряда обыкновенных, да и местность вокруг отнюдь не примечательная, а уныло скучная. Невдалеке чадила свалка, по бокам рыжие, вовсе неживописные овраги, по склонам поросшие чахлыми деревцами, — одним словом, городские задворки. Но Валентин без обиняков восхитился окружающей панорамой, облитой утренней свежестью, наполненной токами пробудившейся жизни.
Впереди показалась железнодорожная насыпь, шоссейка круто изогнулось и уперлась в опущенный шлагбаум, на котором попеременно загорались два красных фонаря, и зуммерил прерывистый звонок.
Далеко на севере показалась гусеница ползущего состава, донесся тщедушный локомотивный гудок, переездный же звонок задребезжал еще настойчивей. Парень, не отрываясь, смотрел на приближающийся грузовой поезд. В утреннем чистейшем воздухе, резонируя, гуд
