сильное, что очень мало желания фиксировать хронологию последних событий с ней. Последняя её акция – исключила меня из своих друзей на Привете после моего долгого молчания. Но я не только морально не в состоянии с ней сейчас общаться и что-то ей объяснять – но и чисто физически. Не могу ответить даже на очень важные письма и комменты. Но история с ней явно на этом не закончится. Возможно, это действительно на всю жизнь. Пусть и с очень большими перерывами… И очень странным образом… Да! <...> ... Имя Революции… Господи, прости нас и благослови!..
Уже отрубаюсь от усталости и недосыпа. А хочется и пить, и на очередной как, на несколько часов… Глаза устали, слипаются и слезятся… И сидеть устал – а это недопустимо перед туалетом, иначе там можно не высидеть, так будет всё болеть…
Встал, печатаю стоя. «Солнце моего ада»… Если писать каждый день хотя бы по строчке, хотя бы по нескольку слов!.. Что ещё опять не успеваю – мой удивительный сон на днях, как я был целые сутки комендантом Иерусалима во время какой-то войны… Можно начать и про Солнце, и про Иерусалим… Как Бог даст. Почти отрубаюсь. А впереди – ещё долгие и долгие часы неизбежного тяжкого бдения… Да, плодотворного, несомненного. У Бога иначе не бывает. А мы – Христовы… Мы – Даждьбожьи внуки…
Господи, веди!..
18.07.2008 4:34
135. НОВОЕ ПОКОЛЕНИЕ. КОМЕНДАНТ ИЕРУСАЛИМА.
<...> как я и ожидал, и чего очень боялся, пригласил дружков, и они тут гудели в квартире до самого сегодняшнего утра. <...> мне удалось перед этим делом (точнее – уже несколько позже…) вступить в почти мимолётный контакт на кухне, просто спросить по-человечески, как его дела, здоровье, и есть ли что поесть. И это, как мне кажется, возымело своё положительное действие. Музыку (с позволения сказать…) сделали потише. Не курили. Алкоголем пахло лишь чуть-чуть, под конец. Насчёт наркоты – ничего явного не заметил. Насчёт «голубой любви» – тут тоже ничего не могу сказать. Вели себя, всё-таки, достаточно тихо. Посуда к утру была вымыта… Но понервничать – пришлось. И я видел, как нервничает и боится мать. Хотя <...> почти при этом не говорила, пыталась говорить о чём-то постороннем. Оживлённо беседовала на разные исторические и политические темы – но с затаённым страхом и беспокойством, я чувствовал. Не хотела меня никуда от себя отпускать. Боялась отпускать меня на кухню, если ей казалось, что там кто-то есть. Про дружков вообще ничего не говорила; но ведь была в великом страхе – что наркоманы в доме… Кляла <...> что бросили парня одного…
Только что из туалета. Где-то больше трёх часов сидел. Относительно удачно по последним временам. Есть чувство достаточного освобождения кишечника. Геморройные узлы почти, считай, не вылезли; после водных процедур могу даже сидеть за ноутом, и не подкладывая в штаны газету. И есть чувство, что это постепенно очищает душу. Где я ещё могу так молиться и каяться – как сидя на горшке?..
Начал писать «Солнце моего ада». Если удастся выложиться – может получиться грандиозная вещь….
В Сети так ничего и не печатаю уже давно. И не отвечаю адресатам. Отчасти, как отмечаю в себе, это из-за Н. Но прежде всего – просто не в состоянии физически. Надо, сколько есть сил, сосредоточиться на Главном. На Единственном. На Откровении… Иншалла.
Сейчас у меня 3-4 часа времени на компьютерную работу, до ужина с матерью. Удивительно! Как давно у меня не было такой возможности! Правда, усталость чувствуется очень большая, и в сон клонит, в постель, на подушку… Но – пока работать могу. Попробую поработать с недавними текстами…
Солнце моё! Благослови! Укрепи и веди!..
19.07.2008 16:45
+ + +
Комендант Иерусалима
15-го числа мне приснился удивительный сон. Будто был я «комендантом Иерусалима»! Вроде «сна во сне», но так, как это ещё у меня никогда не было, сколько могу помнить… Будто хожу я из угла в угол в каком-то небольшом, нежилом и захламлённом помещении, под какой-то лестницей, ведущей куда-то наверх, чего-то, вроде бы, жду, и – пытаюсь за это время «придти в себя», «вспомнить себя»… Это – часть какого-то очень большого и сложного сна, из которого я больше ничего сейчас не помню… Но только вдруг во время этого напряжённого и самососредоточенного там хождения меня, как вспышка, внезапно озаряет неожиданное и удивительное «воспоминание» из своей жизни (молодости?..). Будто когда-то, во время какой-то войны, в которой я участвовал, мне довелось целые сутки быть «комендантом Иерусалима»! Что же это была за война?.. Тут наложились друг на друга, как минимум, три исторических войны: Крестовые походы с взятием Иерусалима, наша последняя Чеченская война, и, по всему чисто внешнему антуражу, это и Великая Отечественная война. Да, и моя служба в армии тут явно наложилась тоже… На мне – гимнастёрка, пилотка, и я явно не в офицерском звании, от силы – в сержантском или в ефрейторском. Мой армейский друг Петя Ефимов (или кто-то очень похожий на него), тоже, вроде бы, не офицер, хотя, как бы, и несколько старше меня по званию (или по должности); и он является фактическим руководителем штурма и взятия Иерусалима в обстановке какого-то фантастического военного бардака и безначалия. С кем воюем?.. Вроде – и с чеченцами, и с мусульманами вообще (хотя и 1-е, и 2-е выражено как-то очень слабо и совершенно абстрактно), и с американцами (?), или с натовцами (??), и с какой-то своей «5-й колонной» тоже. Момент гражданской войны со «своими чужими» тут тоже как-то присутствует… Дерусь я, значит, в ожесточённой рукопашной с каким-то довольно важным и чиновным типом, именно, как бы, из этих вот «своих чужих» (или «полу-чужих», или «полу-своих»). И ещё там, во сне, эта наша схватка (или свалка) как-то смутно у меня ассоциируется с поединком ветхозаветного Иакова с ангелом... Катаемся мы с ним по полу какого-то помещения, очень похожего на то, в котором я только что ходил во «внешнем сне», размышляя. И одновременно я каким-то образом переговариваюсь (то ли по телефону, то ли по рации) с Петей Ефимовым и описываю ему обстановку. И он говорит: «Назначаю тебя комендантом Иерусалима!». Я отпускаю своего противника, поднимаюсь с пола и заявляю ему: «ВСЁ. Я – КОМЕНДАНТ ИЕРУСАЛИМА!». И тот сразу же затихает…
И вот хожу я в этом своём «внешнем сне» и поражаюсь: как же это я мог забыть обо всём этом! Столь важном в моей жизни, и столь символичном! Символичность того, что я был комендантом Иерусалима, была для меня там очевидной и исполненной какой-то особенной глубины и значимости… Я «вспоминал», как после этого своего назначения мне пришлось чуть ли не совершенно одному охранять огромное количество наших раненых во взятом Иерусалиме. У меня был автомат ППШ (времён Великой Отечественной), и я с большим трудом нашёл для него единственный патрон у себя в карманах, и вставил его в затвор. Пришлось активно заниматься и ещё какими-то хозяйственными и полу-хозяйственными делами в полуразрушенном огромном городе (тут, возможно, наложились и воспоминания о Мойке 12)… На следующий день прибыло на автомобилях (образца 1940-х годов) какое-то наше высокое и полномочное военное начальство (в офицерских формах того же времени) и приняло на себя всю полноту власти и полномочий в завоёванном городе, тихо отстранив нас с Петей…
За три дня до этого сна был день святых апостолов Петра и Павла; и по радио была передача о глубочайшей символике имени нашего города: Санкт-Петербург…
19.07.2008 18:47
136. СОЛНЦЕ И ПЕРФОРАТОР.
Солнце моё! Какое ты прекрасное! Какое ты чудное!..
…Какое сегодня Солнце!.. Почти не спал, кормил-обихаживал мать. Но всё равно не мог бы заснуть при таком Солнце, хотя и очень хотелось. Уложил мать спать-отдыхать, и уже почти был готов лечь и отрубиться, даже и при таком Солнце. Но тут – опять заревел перфоратор… Что ж – я раскрыл и включил свой ноут, хотя уже одно это для меня с каждым днём всё тяжелее и тяжелее. И предыдущая моя запись здесь, как смотрю по дате, опять была почти неделю назад. Сил с каждым днём всё меньше. А Солнца в душе – с каждым днём всё больше… Солнце моё!.. Взорвись во мне, Божественное! И спаси нас всех!..
27.01.2008, полгода назад с лишним, я уже, оказывается, начал писать «СОЛНЦЕ МОЕГО АДА», что и помнил смутно, но название тогда у меня было составлено из прописных букв, как я здесь сейчас и скопировал, и программа, соответственно, не выдала мне сообщения, что файл с подобным названием уже у меня есть. Тогда я написал всего девять неполных строчек, и напрочь забыл, что начал эту работу. Хотя идею эту лелеял постоянно… Скопировал сейчас этот текст перед началом нового. Искренние строки, жалко их стирать, хотя, в сущности, я это всё это уже повторил в тексте новом…
Очень болит голова, и просто устала она у меня очень. Весь организм устал. Устаёт всё больше, всё чаще, всё быстрее… Писать что-то серьёзное чрезвычайно трудно. И не насиловал бы себя, наверное, если бы не этот перфоратор. А он только добавляет головной боли и тяжёлой, свинцовой усталости…
В Сети ничего не публикую. Писем накопилось свыше сотни. Разбирать и отвечать – всё более и более не в состоянии. И физически, и морально. Надо говорить Главное, Истинное, Абсолютно Необходимое. Надо нести Откровение. Я ещё до этого не дозрел. А от суеты – уже слишком устал. И слишком в неё не верю. Хотя к мирским суевериям и привязан ещё очень и очень…
Перфоратор верещит и визжит, с грохочущим верещащим лязганьем, над самым моим ухом… Мать опять, как всегда, орёт, взывает к чьей-то мёртвой или несуществующей совести… Какая тут работа?.. Хотя, по Сценарию, наверное, этот перфоратор необходим для моей работы абсолютно… Но голова – отрубается…
Писать, творить, и хочется – и не могу… Не могу и физически, и морально…
Вчера ходил в магазины-аптеки и купил в Пятёрке, почти случайно подвернувшийся, красивый школьный блокнот с прекрасной фотографией Медного всадника на обложке (научились делать). В клетку, на пружинках, удобный и приятный. Можно будет писать и в постели. После того, как сообразил, что рукописные тексты можно просто перефотографировать и отправлять сразу в Сеть, появился новый стимул к рукописанию…
В туалете сейчас читаю «Пути русского богословия» прот. Георгия Флоровского. Давно собирался, да всё руки не доходили. Библиотечное, про культ Марии Магдалины в Западной Европе в средние века – продлил по телефону и пока отложил… Том Флоровского тяжёлый, устаёшь с ним на горшке страшно. Вообще устаёшь, дико устаёшь, всё более дико. Кажется – скоро последний предел… И вопль мой покаянный – к Солнцу!..
Да, и история русского богословия, и вся история русского Православия, это настолько мрачная трагедия, настолько печальная повесть, что читать обо всём об этом страшно тяжело. Но разобраться во всём этом – необходимо. Написано толково, со знанием предмета, умно, и с огромной душевной болью за Русскую Веру…
Да, мне ещё столько нужно читать!.. Писать «окончательно» – слишком рано… Читать, думать, молиться, медитировать, страдать, мыслить, вникать в идущее Откровение!..
Два передних нижних зуба шатаются со страшной силой и создают массу неудобств. Но выламывать их из челюсти – пока рано слишком… Да и чем буду жевать?.. Солнце моё!
