корыстных побуждений, а просто, уважив старость. Марфе исполнилось уже семьдесят девять лет.
Каждый день Медина приносила ей еду, всё то, что ели сами. На охоту за цигарками тётка, кряхтя и постанывая, выходила за калитку: из жалости или в шутку ей подавали сигареты. И Марфа Давыдовна, довольная, присаживалась на лавочку около двора и блаженно затягивалась. А вот выпить не было никакой возможности. Даже сварить самогон из своего сахара она не могла. Хозяин сам не пил и не позволял этого делать в доме. Медина предупредила:
– Если Хасан увидит, выгонит.
Даже на свое восьмидесятилетие Марфа не выпила, хотя намекала Медине. Та её поздравила с юбилеем и принесла, как положено старухам, мягких пряничков. На что Марфа заметила:
– Сухая ложка рот дерёт.
Свой мешок Марфа Давыдовна не трогала. Она думала: «Пока есть у меня сахар, есть и кров. С этим мешком я дождусь Лидочку». В доме видели её маленькие хитрости и относились к ним снисходительно.
Всю войну прожила Марфа Давыдовна в этой семье в ожидании дочери.
Но она так и не приехала. Почувствовав скорую смерть, старуха попросила Медину похоронить её по-человечески.
– Как по-человечески? Батюшку звать? Это мы не можем. У нас свой мулла есть! Мы не знаем, как тебя хоронить. Если хочешь, прими ислам, и мы похороним тебя со всеми почестями.
Марфа согласилась. Толи почестей захотелось, толи выбора не было. Перед смертью она попросила у Медины стакан водки. Осушив стакан до дна, она деревенеющим языком, прошептала:
– Ну, теперь принимайте меня в свою магометанскую веру.
Её завернули в ковёр и похоронили на мусульманском кладбище. Правда, мешок опускать в могилу, как она просила, не стали, раздали людям сахар на поминовенье.
