Гермоген Веселов Часть IV Глава I

Снятый бездарным режиссёром фильм и не думал заканчиваться, продолжался. На крики Агафьи и Федьки прибежали два дюжих полицейских, видать недалеко находились.

- Что случилось? - спросил видимо старший из них.
И тут Федька, так сказать, малость присел, он и сам не знал что случилось. Но  вернулась Агафья с верёвкой, она и рассказала:
- Эта! - она указала на лежащую, примолкнувшую вдову. - Она забор наш хотела спалить. Вон, смотрите! - и Агафья махнула рукой в сторону забора.

Полицейский чин, явно без всякой охоты, служба, мать её, кряхтя перебрался через канаву и подошёл к забору. Постоял, посмотрел на слегка обгоревший забор и вернулся на дорогу.

- Кто такая? - строго спросил он уже поднятую на ноги вдову.
- Вдова майора Заиграева! - задиристо ответила Мария, мол, не абы кто.
- А дом чей? - спросил полицейский Федьку.
- Сей дом принадлежит господину капитану Гермогену Веселову! - чётко, по-военному, ответил денщик. - Господин капитан состоит личным порученцем при государе Петре Алексеевиче! - мол, и мы не из пакли сделаны, ответил Федька. - Сей момент господин капитан находится на службе по личному повелению государя!
-  А ты кто таков?
- Имею честь состоять при господине капитане в денщиках! - всё также, по-военному, гаркнул Федька.

***

Ситуация вырисовывалась весьма удивительная. Подожгла дворянка, и кого подожгла! Самого личного порученца государева! Если бы принадлежал тот забор персоне попроще, полицейские стребовали бы с барыни штраф, а простолюдинам дали бы в ухо и приказали молчать. Но сие просто невозможно. Неизвестно как поведёт себя тот капитан когда узнает о поджоге. А вдруг как самому государю пожалуется? Тогда полицейских даже в Сибири не сыщут, разве что на плахе. Надо вести барыню и этого денщика в караульную. Там господин сержант, пусть разбирается.

Федьке и Агафье просто приказали следовать в участок. Не баре, неча рассуждать! А вот с поджигательницей пришлось повозиться. Только ей сообщили о том, что для разъяснения всех обстоятельств надо бы пройти в участок, началось такое, что полицейские и Федька даже покраснели. Майорша принялась ругаться матом и обзывать находящихся при исполнении полицейских и Федьку такими словами, которых они отродясь не слышали. И ведь ничего не сделаешь, дворянка, барыня. В ухо не двинешь.

В конце концов старшему из полицейских надоело узнавать кто он такой на самом деле, и, мысленно перекрестившись и прошептав: спаси и сохрани, он взял у Агафьи верёвку с связал руки вдове-майорше. Как только он их связал майорша сразу затихла и успокоилась. Чудеса? А как же!

***

Чем примечательно и замечательно раннее утро? Правильно, глубоким, сладким и праведным сном. Сон тот до того приятен и до того сладостен, что даже служба государева ему не помеха. Это к тому, что когда полицейские, в сопровождении Федьки и Агафьи, привели в участок майоршу их начальник — сержант сладко спал.

Ясно дело, он был возмущён грубым нарушением устава, а именно тем что его разбудили. Сержант хотел было отправить на гуптвахту раздолбаев полицейских, но увидев что они кого-то с собой привели приказал поместить задержанных в холодную. Потом, мол, разберёмся, что они там натворили.

Полицейские, перебивая друг друга, тем не менее медленно, как иностранцу, и подробно, как слабоумному, объяснили сержанту суть происшествия. После этого сержант сразу проснулся и принялся с усердием служить службу государеву.

По новой допрашивая доставленных в участок он ещё в тайне надеялся, что поджигательница никакая не дворянка. Да и двое простолюдинов, мужик и баба, вовсе не служат личному порученцу самого государя.

***

Увы, рассказ мужика с бабой почти слово в слово повторил рассказ подчинённых. Будучи не дураком от природы, а то как бы дослужился до сержанта, да ещё спросонья, сержант отправил задержанную и свидетелей в, если по нашему, в районное отделение полиции.

И завертелась государственная машина в её полицейской составляющей. Там, уже лейтенант, после того как выслушал случившееся, да нахрен они такие нужны, перенаправил их на городской уровень. В общем ръяные служители законности и порядка не успокоились до тех пор, пока Мария Заиграева, вместе с Федькой и Агафьей, не престали перед самим генерал-полицмейстером Антоном Мануиловичем Девиером.

***

Генерал-полицмейстер, Антон Мануилович Девиер был человеком деятельным, причём, деятельным не как большинство, по глупому, а по умному. Да и сам он был человеком умным, решения принимал взвешенные, продуманные, потому никогда не ошибался. А что вы хотели? Царь Пётр на такие должности абы кого не ставит. Дураков и без этого кругом навалом. Надо, иди да любуйся, причём без ущерба для службы государевой.

Несмотря на ранний час Антон Мануилович пребывал на службе, в своём кабинете. Он всегда приезжал на службу рано. Мало того, по дороге он в обязательном порядке инспектировал несколько полицейских участков. Что интересно, он мог приехать в участок находящийся вообще на другом конце города, который был вовсе не по дороге. Такие инспекции привели к тому, что с утра, пораньше, все полицейские стольного града Петрова, в ожидании возможной инспекции чуть ли не по стойке смирно стояли. Остаётся удивляться, как это тот сержант умудрился спать в столь ответственный час? Неужели забыл? Да что-то не особо верится.

***

Прибыв на службу первым делом Антон Мануилович приказал горячего кофию. Царь Пётр чуть ли не силком приучал своих ближних, да и не только ближних, подданых к этому отвратительному заморскому напитку. И Антон Мануилович сначала было думал точно также. Но ничего не поделаешь, близость к государю обязывает, приходилось пить эту гадость. И, о чудо, неожиданно для него самого кофий понравился, Антон Мануилович даже начал различать вкус напитка. Так что сейчас он просто не мыслил своего утра без большой чашки ароматного дымяящегося напитка. Мало того, глядя на барина и командира, денщик тоже пристрастился к кофию, во дела! За это, кстати, когда генерал-полицмейстер рассказал царю Петру денщик был награждён государем серебряным рублём, который в тот же день был пропит.

***

Открылась дверь и в кабинет вошёл секретарь. Вошёл он походкой, которой обладают только секретари высокопоставленных особ. Уж неизвестно, учат где их такой походке или сама она вырабатывается за годы службы. Походка, тип, секретарская при её наблюдении показывает: восхищение начальником-благодетелем, свою, секретарскую, глупость и никчёмность, и вместе с тем независимость и гордость. Вот так вот.

Генерал-полцместер поднял взгляд от бумаг на секретаря. Его бровь изогнулась показывая начальственное удивление. У Антона Мануиловича было заведено: секретарь клал ему на стол текущие бумаги утром, перед приходом того на службу и в обед. В остальных же случаях, так сказать, вне очереди письма на стол генерал-полицмейстера попадали только в силу своей срочности и важности.

- Ваше превосходительство… - произнёс секретарь и положил на стол свёрнутую в трубочку бумагу скреплённую сургучной печатью, письма тогда так выглядели.
- Что там? - ломая сургучную печать спросил генерал-полицмейстер.
- Поджог, ваше превосходительство.
- Что, сами не могли справиться? - чуть раздражённо, от дел отвлекают, спросил Антон Мануилович разворачивая бумагу.

***

Генерал-полицмейстер сделал знак рукой понтный только секретарю: останься и принялся читать письмо. Из послания написанного полицейским лейтенантом выходило, что сегодня ночью Мария Заиграева, вдова майора Заиграева, из дворян, была застигнута дворней за поджогом забора капитана Гермогена Веселова. На крики дворни прибежал полицейский дозор. Вдову и дворню, денщика и прислугу, доставили в полицейский участок.

Также из письма следовало, что господин капитан не кто иной как личный порученец царя Петра. А вот это уже серьёзно. Всё и все кто хоть как-то близок к царю были, так сказать, на особом внимании. Если бы тот капитан был простым офицером, ну дали бы с пяток палок той вдове, оштрафовали и отпустили с миром. И дворне, тоже дали бы по спине, пусть знают своё место. А здесь, здесь упомянута и затронута царская особа.

- Где они? - спросил генерал-полицмейстер.
- В караульной, ваше превосходительство. - склонив голову в полупоклоне ответил секретарь.