историческому Ермаку, а к фольклорному. И то, что варианты имени Ермак известны неславянским народам, подтверждает его древность. Оно не связано с христианством, по происхождению оно дославянское, индоевропейское.
Выражения “нарЪкоша его богом” и “огненной столпъ до небеси” относятся именно к фольклорному Ермаку, с которым наивные рассказчики соотнесли реального казачьего атамана, при всех достоинствах которого, ничего мистического в нём не имелось. Это фольклор наполнен всякой мистикой сверх меры. Летописец по забывчивости дважды использовал в тексте одну и ту же фольклорную картинку. Когда казаки осаждали Атинский городок, то будто бы “… ту видеша Ермакъ же и сущие съ нимъ видение се: видеша огненный столбъ и градъ, и звонъ до облакъ…” (“Ремезовская летопись” // “Сибирские летописи”, с. 329, С.-Петербург, 1907). Распространилось в народе убеждение, будто Ермак пожалован от царя титулом князя Сибирского, оно тоже взято непосредственно из фольклора:
“И егда оные казаки к Москве с ясакомъ пришли, и великiй государь пожаловалъ атамана Ермака заошно своимъ государскимъ жалованьемъ и милостивымъ словомъ и указалъ писать ево Ермака Сибирскимъ княземъ и в грамоте своей жалованье написалъ и впредь писать Сибирскому князю Ермаку Тимофиевичю Поволскому с товарыщи <…> И удоволи казаковъ отпустил и[хъ] с Москвы в Сибирь [къ] князю Ермаку Тимофиевичю…”
(“Есиповская летопись по Бузуновскому списку” // “Сибирские летописи”, с. 300, С.-Петербург, 1907).
Княжеский титул нельзя было пожаловать, князем следовало родиться (Е.П. Карнович “Родовые прозвания и титулы в России и слияние иноземцев с русскими”, с. 184, С.-Петербург, 1886), а ведь исторический Ермак имел простое происхождение, зато Ермак фольклорный изображён близким родственником князя Владимира, стало быть, и он тоже князь. Бой Ермака с великаном “две сажени высоты и хотЪша жива свЪсти с собою, но не далъся: ухватомъ человЪк десять загребЪтъ и давитъ, i того застрелиша на чюдо” (“Ремезовская летопись” // “Сибирские летописи”, с. 326, С.-Петербург, 1907) очень уж походит на встречу Одиссея с циклопом Полифемом – вероятно, это и в самом деле переделка знаменитой гомеровской байки. Порой Ермак в народных рассказах представал настоящим колдуном: “Ермак <…> имел в послушании у себя маленькую толику шишигов (чертей). Где рати не доставало, там он и выставлял их” (И.И. Железнов “Уральцы. Очерки быта уральских казаков”, т. III, с. 269, С.-Петербург, 1910). В сознании людей прочно переплелись сведения о Ермаке фольклорном и Ермаке историческом.
Убийство спящего человека – сюжет, распространённый в фольклоре самых разных народов. Греческие герои Одиссей и Диомед зарезали фракийского царя Реса сонным и ничуть не стыдились своего поступка (Аполлодор “Мифологическая библиотека”, ЛП, I, III(4), с. 7, Э. IV(4), с. 85-86, М., 1993; Гомер “Илиада”, ЛП, “Песнь десятая”.485-495, с. 143, С.-Петербург, 2008). А просто потому, что Рес был намного сильнее этих самых “героев” и они его панически боялись. Позднее Одиссей ещё и ослепил спящего циклопа Полифема (Гомер “Одиссея”, ЛП, “Песнь девятая”.380-395, с. 103, М., 2000). В грузинской поэме Тариэль и Автандил отнюдь не считали бесчестным убийство спящего беспомощного человека: “Я в шатер вошел: царевич там лежал, объятый сном / Я убил его без крови, не рубил меча мечом” (Шота Руставели “Витязь в тигровой шкуре”, с. 102, “Мерани”, Тбилиси, 1984; “Автандил неуследимый, подобравшийся тайком, / Сбросил юношу с постели, заколол его ножом” (там же, с. 171). А скандинавский бог Тор с испуга попытался (неудачно) убить спящего великана Скрюмира (“Младшая Эдда”, ЛП, с. 69-70, М., 1994). Илья Муромец тоже пытался убить спящего великана Святогора и тоже неудачно (А.М. Астахова, ред. “Былины Пудожского края”, №4, с. 99-100, Петрозаводск, 1941). И его самого, спящего как-то вздумал убить собственный сын Сокольник (“Песни, собранные П.В. Киреевским”, ч. I, вып. 4, №3, с. 18, М., 1862). В немецкой “Песни о нибелунгах” Зигфрид был убит ударом в спину, правда не спящим, а в тот момент, когда он пил из ручья, хотя, невелика разница (“Беовульф. Старшая Эдда. Песнь о нибелунгах”, БВЛ, с. 470, М., 1975). Вероломный удар потребовался оттого, что на теле Зигфрида был лишь один крохотный уязвимый участок. После победы над драконом, Зигфрид омылся в его крови и стал неуязвим, кроме одного места между лопаток, куда случайно упал листок с соседнего дерева (там же, с. 460-461).
Тоже распространённый образ – неуязвимый герой, но с одним уязвимым местом на теле: у греческого Ахиллеса – пятка, у иранского Исфандияра – глаза, у осетинского Сослана – колени (Е.М. Мелетинский, ред. “Мифологический словарь”, с. 76, 259, 509, М., 1991). Если Зигфрид приобрёл неуязвимость, искупавшись в крови дракона, то Ахиллес – погрузившись в воды мистической реки Стикс. И оба эти варианта присутствуют в былинах о Добрыне Никитиче. В русском эпосе тоже фигурирует мистическая Пучай-река и в ней-то купался Добрыня: “Тут купался да Добрыня во Пучай-реки” (“Онежские былины, записанные Александром Фёдоровичем Гильфердингом летом 1871 года”, т. I, №5, с. 38, С.-Петербург, 1894), а потом Добрыне довелось окунуться и в змеиную кровь: “Тая змея кровью пошла / Стоял у змеи он трои сутки” (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, т. I, №25, с. 153-154, М., 1909). Только вот забыли сказители про волшебное действие мистических вод и змеиной крови. А их действие непременно должно было сказаться на персонаже былины, иначе появление подобных атрибутов теряет смысл.
В русских языческих преданиях когда-то говорилось про богатыря, получившего неуязвимость одним из этих двух способов. И, может быть, реликтом из языческих времён явилась присловье из былины про Илью Муромца: “И смерть тобе на бою не писана” (“Песни собранные П.Н. Рыбниковым”, ч. I, №8, с. 34, М., 1861). Обращая внимание на сближение в былине Ермака с Ильёй Муромцем, А.В. Оксенов, сопоставил былинного Ермака с Сокольником, сыном Ильи Муромца. Получалась преемственность между старым богатырём и молодым (А.В. Оксенов “Ермак в былинах русского народа” // “Исторический вестник”, 1892, т. 49, №8, с. 441). Только былинный Ермак намного древнее Ильи Муромца и уж конечно неизмеримо древнее своего исторического тёзки.
В ряде вариантов былины Ермак погибает в конце сражения с татарами. В этом можно усмотреть воздействие отдельного фольклорного повествования о гибели Ермака, заменившего собой в летописи рассказ очевидцев. Предположительно, в нём говорилось про молодого богатыря, получившего дар неуязвимости после победы над чудовищным змеем. Благодаря этому дару, он совершил множество подвигов, подчинял себе и духов природы (“шишигов”), но враги подкараулили момент, когда богатырь беспечно спал, и беспрепятственно поразили его в уязвимую точку на теле. А уязвимая точка могла появиться по воле языческих богов, не желавших, чтобы люди сравнялись в могуществе с небожителями. Но на могиле богатыря окрестные жители увидели “огненной столпъ до небеси”, после чего “нарЪкоша его богом”. То есть, оставив земное тело, богатырь в огненном столпе вознёсся к небесам и всё-таки вошёл в круг бессмертных – такова была его сила.
