Василий сообразил, что он едет не из Москвы, а в Москву, и гендиректору не к лицу являться в банк с кучей пакетов в руках. Да и по Москве весь день бегать…
Пришлось купить универсальную сумку: она сворачивалась как барсетка, а разворачивалась как рюкзак. В нее вошло все. Последней покупкой была банка пива – Василий с горечью осознал, что с этими покупками он «лоханулся, как последний колхозник»; он захотел выпить.
Пиво пошло на пользу.
- Пусть мне будет плохо – сказал Василий гулу вагона – но жена точно обрадуется.
Гул согласился, но тревоги не покидали Василия.
Дальше Василий вел себя уже как полноценный представитель среднего класса. С одинаковой скукой и небрежностью он смотрел на потолок, лица и товары. Захотелось спать, и Василий грамотно переупаковал деньги, документы и сотовый. Застегнул и сумку с добром – но одна молния уже не действовала; «Китай» - с ненавистью сказал Василий бренчащему на гитаре барду. И вдруг показал кулак. Бард сразу отошел петь свой бред подальше от Василия.
А Василий, полный тревог, начал было дремать. Он бы, наверное, и уснул, если бы не следовавшая за бардом двоица.
Оба – кавказцы; но первый – вертлявый студент; а второй – человек в возрасте, серьезный, в камуфляже и бородач. Оба смотрели на вагон насмешливо, но студентик улыбался шире.
Когда бард заткнулся и, провожаемый презрением, ушел петь дальше, студентик начал обычное – но закончил необычно.
- Доброе утро, уважаемые пассажиры! Приятного вам пути и успехов!
Сограждане! Все мы знаем, сколько несправедливости в этом мире! Сколько обид и унижений терпите вы ежедневно! Издевательства начальства, издевательства правительства! Хамы и злодеи кругом, особенно в милиции. И все это зло остается неотомщенным! Зло никто не пресекает – и оно растет! Пресеки зло, спаси свою честь! Отомсти – и мир станет лучше! Тебя будут помнить потомки. Дагестанский электрохимический завод предлагает простое и верное решение всех ваших проблем. Мы заботимся о вас. «Пояс шахида» – весомый аргумент в бесконечном пустом споре. Скажи свое правдивое слово, и пусть оно будет последним! Отомсти всем!
Здесь бородач вышел вперед, вплотную к Василию, и снял куртку. Вагон ахнул, увидев «товар лицом».
- Пояса мужские и женские, с регулируемыми лямками, – перебил гул вагона звонкий голос студента – разных цветов и систем привода. Есть – просто кнопка, сейчас покажем; есть через сотовый. Цитатник последних выкриков – в подарок! Вот, например…
Студентик раскрыл какую-то брошюрку посередине и начал читать: «Хай живе вильна»… Но его не слушали.
- Граждане, без паники! - снова прорезал гул его голос - тем более, что уже поздно. Все это утро вам демонстрировали работу стеклорезов и пятновыводителей – теперь наша очередь.
Бородач победно улыбался. Страшная догадка пришла к Василию.
Натовский камуфляж его был застиран, но на рукавах и коленях Василий узнал пятна крови и мазута. Был зашитый порез, были заштопанный прожог. Бородач был не ряженый.
Поняв интерес Василия, он протянул к нему правую ладонь; – на нужных пальцах были многолетние мозоли. Василий потянулся к штык-ножу.
- Хватит, – сказал бородач студенту по-русски; затем – несколько слов не по-русски; студентик убежал, а бородач, закричав что-то из цитатника страшным голосом, хлопнул себя обеими руками по груди.
Яркая вспышка ударила в глаза, и Василий понял, что Бородач прокричал «Бронницы»!
Затем Василий понял, что вспышка – это утреннее солнце.
- Опять война снится – сказал Василий дремлющему соседу – а ведь год не снилась.
Что-то сообразив, Василий выскочил из вагона.
5. В пробке.
Сразу после «теракта» в электричке Василий смекнул, что до «Щелчка», где его будет ждать Володя, можно и от Бронниц попробовать доскакать. По «бетонке». Сидеть же в бездействии на деревянной лавке еще час – для него было выше сил.
Василий бодро зашагал от платформы к трассе. Около привокзальных ларьков его окликнул голос из «Жигулей»:
- Куда едем, командир?
Распознав у «бомбилы» акцент, Василий ответил, не оборачиваясь, как-то двусмысленно:
- Иди, гранатами лучше торгуй! – и стал маневрировать во встречном потоке трудяг.
Никто из них, этих хмурых трудяг, не встал сегодня по доброй воле. Никто из них не стремился встать в вагон, чтобы тащиться до «Казанского»; затем встать в метро, чтобы тащиться куда-нибудь на «Полежаевскую»; чтобы на «Полежаевской» втиснуться в маршрутку, и дотащиться наконец до какой-нибудь «Рабочей». Дотащиться уже усталыми.
«Я вчера слишком поздно лег, сегодня рано встал. Я вчера слишком поздно лег, я почти не спал. Мне, наверно, с утра нужно было пойти к врачу. А теперь электричка везет меня туда, куда я не хочу».
«Мир состоит из
Угрюмых зомби. Ползут
На работу они».
Так видят ситуацию поэты; Василий же видел и еще нечто. Нечто тайное и страшное. И он бесстрашно на ринулся на это «нечто».
Василий шел против общего течения, шел против - во всех смыслах, и даже во времени разошелся с потоком «зомби».
Трудяги шли монотонно, как самнабулы; их обувь отрывалась от асфальта заторможено, и возвращалась нескоро; их окурки, отброшенные щелчком пальцев, останавливались в воздухе. «Зомби» шли в неоконченном сне, как дети за колдуном-флейтистом.
Василий же стремительно парил на тротуаром, разрезая их сонную массу. «Зомби» ползли работать «на дядю» и ждать зарплату, а Василий летел творить свое личное дело.
Трудяг гнал безымянный, злой дух мегаполиса, гнал изо дня в день по одной и той же схеме, - а Василий творчески искал способ поймать попутку. Дух мегаполиса смотрел своим взором в спины трудяг – и от того все они горбились; Василий же шел против духа, и от того выкатил грудь.
Через двадцать минут он уже сидел в кабине «МАЗа». Трасса была загружена – или что-то впереди создавало запор. (Запор – это затор, созданный злым духом на дороге).
Василий заерзал. Пришло беспокойство. Опаздывать было опасно.
- Ничего – сказал водила - за Гжелью разгонимся. Ребята говорят – там прямо на мосту у миксера нервы сдали. Мужик психанул и бетон на мост вылил. Довели по телефону.
- Первый раз такое слышу.
- И я. К авариям вроде привыкли, а тут вот тебе…
- Нда… то же своего рода авария.
Водила переключился на пониженную и уперся в «колбасу», состоящую в основном из «фур» и «шаланд». Василий с тревогой смотрел на рацию.
Рация хмуро молчала.
Ситуация, с одной стороны, располагала к интересному и неспешному разговору. Можно было бы со вкусом поговорить о всех видах малого сельского бизнеса. О спросе, о предложениях. О геноциде частников, об лазейках для выживания. Не спеша поговорить. Вдумчиво. Толково. По-человечески.
Но это – только с одной, и только с теоретической стороны. Поскольку с другой стороны была Реальность – и злой ее дух уже аннигилировал все человеческое.
Над трассой что-то сгущалось. И пусть утро было солнечным и морозным, пусть где-то, где-то далеко, где-то в параллельном мире дети играли в снежки – на трассе М 103 уверенно, мистически, всем своим черным нутром, почил тяжкий дух тревожного психоза.
Все живое приходило в паралич под его гнетом. «Колбаса» встала. Правда, еще попытались пару раз мелкие дамские «япошки», цветастенькие и хрупенькие, подать пример жизни умирающему организму трассы – но и они скоро встали, прижавшись правыми плечиками к суровым «двадцатитонникам». Левые их плечики были подставлены под удары воздушной волны от встречных фур. Тревога, тревога и депрессия плющила трассу.
- О, Великий Гемор! – воздев руки, признал водитель власть духа, хозяина трассы. Он склонил покорную главу на баранку, и испустил долгий, похожий на «последний», вздох. С пригорка он разглядел длину «колбасы». Она обозначалась знаком «бесконечность». Планы дня легли в могилу.
Людишки задергались. Они выходили из своих теплых железок на мороз и ветер. Они звонили, кричали, извинялись, умоляли, просили кого-то о чем-то предупредить… что-то отложить, что-то отменить… крах, крах надежд и планов, отчаяние и беспомощность, злая нервозность – были дыханием Великого Гемора.
Флюиды его пробивали черепа легко, как пули. Войдя в сознание, они открывали людишкам потусторонние знания – и задремавший Василий познал суть вещей.
Он увидел устройство мистического тела мегаполиса. Великий Гемор был похож на обыкновенного спрута, размером в несколько сот квадратных километров. Головогрудь была над мавзолеем.
А сейчас до трассы М103 дотянулось облакообразное серое щупальце – и материализовалось в виде простой пробки. Но пробка была только низшей ступенью в иерархии спрута; вся его сила была в психозах – порождая пробки, отдельные психозы порождали и массовые. В каждой машине кто-то нервничал, нервничал до язвы или инфаркта; орали в трубки менеджеры в офисах, орали в постелях владельцы грузов; плакали владельцы авиабилетов, плакали не попавшие на концерт фанатки… миллионы связей порождали общее отчаяние; психические энергии резонировали, вознося жертвенную пищу Великому Гемору.
Скорость на «встречке» спала, плотность возросла. Несколько легковушек развернулись и бросились удирать от щупальца. Но Василий знал, что около Бронницкого моста уже вылезли из-под снега знаки: «улыбка Гемора», в виде простого черепа, и – «встречное щупальце», в виде неизвестно чего, и обозначающее пробку там, где была надежда от Гемора убежать. Знаки, появившись внезапно, стояли истуканами. Древними идолами. Раздавленные их величием, людишки начали приносить жертвы.
Они покорно склоняли головы к рулевым колонкам. Они истерично плакали и смеялись. Они воздевали руки с проклятиями. Черное тело спрута мгновенно переносило эти волны агрессии в областную мэрию. (Там в свое время отомстят, украв из фондов дорог)… Спрут чернел со знаком «бесконечность».
Василий проснулся от того, что водила разговорился.
- Смотри, трубовоз задергался. Братан, поздняк метаться! Все, встали! С телефоном бегает… Из офиса прессуют, точняк. Что там за номера? А, челябинский. Я раньше тоже на дальняк ходил. Я в принципе его понимаю. Особенно если начальство в неадеквате. Ну, дали ему три-четыре дня, чтоб доехать. Застращали: «смотри, у нас сроки, уложись в график, чтоб неустойку не влепили». Ну, выехал он на своей «шаланде». А по пути – то тросы стягивай, то патрубки меняй на морозе, ремни… ступицы… Еще как повезет, где встанешь… Есть места – по сто километров ни одного путного магазина нет… Ищи по полям свои патрубки… Ну, если не спать – то можно выкрутиться. Правда, потом уснуть можно. С дороги слететь. А теперь ему звонят и давят, давят и звонят по мозгам! «Разгрузка по графику! Покупатель на месте, ждет! Где ты там катаешься»?
Василий смотрел на трубовоз и верил всему, что говорил водила.
В бортовой кузов вошло только три трубы, три огромных магистральных трубищи. Парнишка то выходил, ругаясь с телефоном, то запрыгивал обратно в кабину. Черная тьма пустот огромных труб смотрела на Василия в упор – и он понял, что спрут мегаполиса одноглазый, но трехзрачковый. Приходило чувство беды.
Отважные джипы помчались по правой обочине, проделав в снегу сносные колеи.
