Джим и Долли

огорода, я приносил еду и он благодарно скакал вокруг, старался лизнуть руку, словно просил прощения за свое долгое отсутствие. Наутро я пошел к тому месту в терновнике, где впервые увидел его, стал на всякий случай свистеть, кричать его по имени, но Джима не было, и мне сделалось немного грустно, оттого, что я не знал где его искать, что придумать, и как быть дальше.
Так прошло несколько дней, я старался, как можно реже вспоминать о нем, но нет-нет, да напомнит мне о нем Петровна - спросит - " Ну, что, не появился твой беглец? " и я, только вздохнув, безнадежно качал головой.
Джим появился также неожиданно, как и исчез. Утром я услышал знакомый уже мне лай, он стоял в конце изгороди и всем своим торжествующим видом желал о чем - то со мной поделиться. Я подошел ближе и хотел, было пожурить его, хотя был чертовски ему рад, как увидел стоящую поодаль, поджавшую под себя хвост, рыжую, чуть меньше его с остренькой мордочкой - сучку. Она сконфуженно смотрела на меня, но, явно желая понравиться, кокетливо - мило завиляла хвостом. Джим вопросительно глядел, ожидая от меня, по крайней мере, скромного одобрения своего выбора. Я осмотрел ее понимающим взглядом, что не могло ускользнуть от ее внимания и, помедлив, сказал:
- Джим! - Она очень даже не дурна и ты знаешь, она, пожалуй, понравиться мне... Давай назовем ее - Долли. То ли он понял, то ли просто от радости прыгнул ко мне, выбросив свою лапу мне на грудь, я потрепал его по голове и сказал, обращаясь уже к ней:
- Долли, он так много выстрадал, так много всего пережил, что заслужил большой любви... Он, как никто, нуждается в ней. Береги его, Долли...
И мне показалось, что она услышала и поняла смысл моих слов, подошла к нему уткнулась в его шею, да так, что у меня сжалось внутри, и совсем уж как-то по-женски, завиляла задом. "Счастливчик Джим" - подумал я, когда шел от них к дому.
Первое время они жили за плетнем, я подкармливал их, мы часто гуляли вместе, меня радовало ее отношение к Джиму - заботливое, нежное, почти материнское. Я устроил в терновнике им настоящее логово: застелил сеном углубление под корнями большого куста, загородил ветками его от дороги, сверху накрыл старой пленкой, ветками, так, что получилась просторная сухая нора.
Стояли летние, знойные дни, иногда по утрам я ходил с соседским мальчишкой на рыбалку, днем отсиживался в тени, бездельничая или читая, а по вечерам с Петровной возился в огороде, где пахло свежими огурцами, клубникой, где над вишней шумели пчелы, зрела антоновка, наливалась соком черешня.
Я навещал их, но и Джим с Долли иногда приходили, тогда мы прогуливались вместе, было больно смотреть как Джим, прыгая, переставлял переднюю лапу, не поспевая за нами, тогда Долли ждала его и шла рядом бок о бок.
Все реже и реже старался видеться я с Джимом и Долли, они были счастливы и без меня, жили своей жизнью, и я надеялся постепенно сгладить нашу привязанность, ведь мой отъезд был неизбежен. Время летело быстро, лето близилось к концу и как-то однажды, в конце августа, Джим неожиданно появился, какой-то потерянный, сам не свой. Я пошел ему навстречу, но он явно старался меня увлечь за собой, и мне показалось, что с ним произошло - неладное. Я быстро шел за ним в сторону терновника к их норе, и какова была неожиданной моя радость, когда я увидел как в живот блаженной Долли, слепо тыкалось пять крохотных, живых комочков, таких же рыжих как мать с белыми пятнами у кого на спине, ушах, у других на мордочке и лапах. Сердце мое сжалось и что - то приятное разлилось по всему телу, я вдруг понял, что жизнь, это в конечном итоге не трагедия, не мучительная дорога к смерти, а мгновения счастья, радости овеянные добротой и нежностью, что все сущее дано нам в благость, чтобы скрасить наше одиночество.
Я сходил домой и принес молока для Долли. Джим был так нелеп и растерян, и в тоже время трогателен в своем новом положении, что нельзя было не видеть, как радость, какую он никогда не испытывал в своей прежней жизни, теперь распирала все его существо.
Август плавно перетек в сентябрь, по вечерам поднимался и висел до утра над водой плотный туман, через который слабо светило солнце, в нем не было уже той силы, что раньше, и все вокруг медленно готовилось к увяданию.
Когда осталось несколько дней до моего отъезда, мне захотелось проститься с ними, я нашел их на своем месте, щенята уже подросли и ползали вокруг Долли, она бережно брала их зубами за холку и укладывала себе под брюхо, довольный Джим смотрел на это с умилением. " Как немного нам всем надо, - подумал я,- чуть внимания, чуть заботы, любви и уже нет злобы, вражды - только и всего". Я потрепал его, он грустно лизнул мне руку, вероятно чувствуя наше расставание, и еще раз взглянув на эту идиллию, я пошел прочь.
Я шел и думал о том, что все живое на свете, в сущности, рождено для счастья, любви, и даровано это нам, как самое дорогое. Но мы не ценим это, не храним этот дар, тратим свою жизнь на ничтожные мелочи, отчего так по - варварски грубы, небрежны и безжалостны к тому, что составляет суть, самое ценное, ради чего только и стоит жить, отчего в нас так притягательно унижение, этого поистине бесценного, что есть в нас - души.
Уходя, все дальше и дальше я постоянно оглядывался, а Джим все стоял посреди дороги и смотрел мне вслед, смотрел напряженно, цепко, словно хотел запомнить меня на долгие годы.