идеями…» Но Ангел промолчал.
Спросил: не мешает ли он мне? Мол, готов поискать другое место… Я горячо заверил в обратном.
- Утром я не сказал о причине своего появления. К сожалению, пока не могу сказать и сейчас. Прошу, занимайтесь своими делами, стараясь поменьше обращать на меня внимание. Отнеситесь ко мне как… к домовому или доброму привидению. Развлекать меня не надо. Я не просто сижу. В это время я занимаюсь многими делами. Просто вам их не видно. И хорошо, что не видно.
Ничего не оставалось, как принять эти условия. Я встал и пошел на кухню готовить ужин. Пока ел, думал о ситуации. И, кажется, понял, почему ангел прилетел именно ко мне. Человек я был не женатый, достаточно одинокий, в том смысле, что гостей водить не любил, кроме вполне определенных случаев. Не рвач, и застенчив до такой степени, что не буду просить устройства своих дел. Деликатен. Значит, не стану досаждать вопросами: «а как там у вас с…?». Что ж, просчитан я правильно.
Закончив с ужином, прошел в маленькую комнату, которая служила мне спальней и кабинетом. У окна стоял письменный стол, справа - заправленная и накрытая пледом тахта, слева книжный шкаф, на стене пара книжных полок, ближе к двери примостилась тумбочка, и в самом углу приткнулся узкий шкаф для мелких вещей. Я сел в кресло на крутящейся винтовой ножке, достал тетрадь и аккуратно вывел заголовок: «Дневник». Как историк я понимал значение исторического момента…
Дневник решил хранить на работе.
3
Надо было обдумать с чего начинать составление реферата, ибо, не начав, нельзя и закончить. Сам зачинающий вопрос был прост: где взять нетривиальные идеи?
Я оглядел корешки книг. Содрать что-либо полезное оттуда в данном случае не представлялось возможным: писать предстояло не диссертацию. Своих же дорогих и выношенных мыслей не имелось. Прислушался к телевизору. Узнал голос. Там мордатый экономист сытно рассказывал, что частная собственность лучше государственной, даже если прибыль с бывших советских заводов вывозится за рубеж в оффшоры. Мол, со временем эти миллиарды вернутся назад… Короче, ждите кукиш. Тут делянки заняты. Большинство так называемых гуманитарных «идей» - это, в сущности, разновидность специфически приготовленной лапши на уши для жаждущих нематериальной пищи. Судьбоносные идеи времен Горбачева стали здорово напоминать радости стервятников. Клекот их носителей ежедневно слышался в эфире. Но пора их уже проходила и спекулировать на идеалах свободы становилось все труднее, как и доение ужасов сталинского режима. Запад откликался на недавно ходовые темы со все меньшим энтузиазмом. Что же в таком случае я мог им предложить интересного как историософ? Очередной пассаж про чересчур особый путь «этой» страны? А может быть пришла пора писать про «свет с Востока», как разновидности желаемого света в конце Западного туннеля, иначе с чего это они приперлись в нашу глубинку?
М-да, не мастер я художественного свиста.
Постепенно вызрела иная мыслишка – а не пойти ли мне в народ? Проще говоря, не сходить ли к Разуваеву? Бывший доцент работал ныне в городской администрации заведующим отделом образования, и хотя наука была ему уже не нужна, но косвенное отношение к ней в силу должности имел. Тем более что нашу агломерацию заметили в загранично-небесных сферах, вероятнее всего, в первый и последний раз. Так что шанс для города и отдела образования в том числе был налицо. А вдруг мы толканем такие идеи, что наш даунтаун станет духовной столицей, вроде Гейдельберга или Кембриджа?
Зазвонил телефон. Я поднял трубку.
- Привет, это Разуваев беспокоит.
- А-а, здравствуй, Иван. Легок на поминках. Как раз о тебе вспоминал.
- То-то у меня в носу свербит. Слушай, я в курсе насчет гранта.
- Хорошо. Это тебе по штату положено.
- Верно. Но звоню не как чиновник. Вопросик у меня. Как с идеями? На какую тему реферат писать будешь?
- Ответ простой. Идей нет!
- Счастливый ты. А мне надо грант пристроить.
- А разве в нашем городе талантов нет?
- Талантов у нас до хрена и еще метр сверху. Она проблема: толку о них нет. Все усилия в газообразование уходит.
Я сочувственно промолчал. Помолчал и Разуваев. Потом сказал с деланной небрежностью в голосе.
- Слушай. Осталась у меня одна работа с младых невинных времен. Лежит, пылится, пропадает. Ни времени, ни желания возиться с ней у меня нет. Возьми, почитай. Понравится, тисни от своего имени. Получишь грант – в ресторан сводишь.
«Слава Ангелу! Его перст!»
- Согласен. Готов прибыть хоть сейчас.
- Жду.
С Иваном Разуваемым мы пришли на кафедру в один год. Оба зеленые, малознающие недавние выпускники университета. Старше студентов (и студенток) всего на несколько лет. На кафедре же, наоборот, из молодежи были я, он и Эльза. Вот и сдружились. Я с Эльзой, как с женщиной, а с Иваном, как с ровесником, имеющим общий интерес. Иван охотно лез в науку. Причем в специфическую. Ради нее вскоре перешел на кафедру философии и защищался по их линии. Хотел даже на докторскую замахнуться. Потом в лихие годы, когда отменили социалистическую уравниловку и перешли к распределению по капиталу - преподаватели стали получать гроши, а пацаны ездить на иномарках и жить, как докторам не снились - остыл к науке и ушел. Может, и не ушел бы как я, но жена и двое детей обязывали к перемене статуса. Супруга, кстати, и открыла дверь.
- Проходи, он по телефону разговаривает.
Валя проводила меня на кухню. Комнаты принадлежали детям и жене, а кухня служила гостиной. И то верно. Не таскать же посуду в комнату, а затем обратно.
Когда Иван вошел, на столе стояли чай и печенье. Вина в виду отсутствия праздника не предполагалось.
Поздоровались. Сели.
Разуваев мало изменился. Даже не поседел, хотя в сорок почти все темноволосые мужчины седеют. И лицо, и фигура осталась такими же худощавыми, - не поплыл от сидячей кабинетной работы. Нос у него интересный. Почти орлиный. Даром что Иван… Это придавало его виду особый род мужественности. Прямо-таки абрек без кинжала.
Вкусили чая, хрустнули печеньем.
- Как же они, на Западе, сытно живут, – возмутился я для завязки разговора. - Это только от большой сытости можно так сформулировать: подайте им связь и конфликт исторического и надысторического, временного и вневременного, веры и неверия!
- Да ну брось, ты же историк, должен знать, что уровень материального благополучия на интерес к таким вещам никогда не влияет. И голодные философию уминали за обе щеки, а сытым тем более позволено резвиться.
- На тебя же бытие повлияло.
- Мне семью кормить надо. Не зря же Будда, Конфуций, Иисус и Лао Цзы иже с ними семьи не имели.
- Зато у Мухаммеда было несколько жен.
- Во-первых, не сразу, иначе ему было бы не до проповедничества. А во-вторых, первая жена была намного старше его и, к тому же, богата. Она и помогла ему вести изыскания в сфере чистого разума, поддержав финансово. Короче, была спонсором. Даже можно сказать грантодателем.
Он отпил чаек и, задумчиво глядя поверх меня, продолжил:
- Грант потерять не хочется. Им надо что-нибудь заводное, идеологически острое, дискуссионное. Запад завяз в политкорректности, а все революционные идеи неполиткорректны. Достаточно назвать Коперника. Главное божье творение – Землю - низвел до уровня обычного небесного тела. А у меня как раз неполиткорректное сочинение лежит. Сначала они, конечно, обалдеют от наглости, а потом, глядишь… Самим страшно за такое браться, а с России что возьмешь? Азиопа она и есть Азиопа. Короче, посмотри. Если не подойдет, не стесняйся, скажи как есть. Будем искать другие варианты.
- А Никитин?
- Уверен, у него та же ситуация. Будет выкручиваться. Выкрутится он, значит, так тому и быть. Как завотделом образования постараюсь, чтобы интриг не было. Пусть победит сильнейший. Думаю, все равно дело кончится коллективной монографией. Ну не потянет один человек такую тему. Из Москвы потому и прислали заявку нам, что убеждены – ни у кого здесь силенок не хватит вытянуть невод с золотой рыбкой. И правильно думают. Философа мирового уровня у нас в штате нет. Остается последнее – выдать сугубо нетривиальное, неакадемическое, запоминающе-скандальное. Авось заденет. А если нет - так нет. Жалеть не стоит. Авантюра - она и есть авантюра. Либо пьешь шампанское, либо суррогатную водку. К тому же, скромность, как ты теперь понимаешь, не украшает человека.
С этим напутствием он вручил мне пакет, завернутый в газету.
Вернувшись, я освободил ценный груз от газеты, развязал тесемки канцелярской папки и вынул нетолстую пачку машинописных листов. Работа была озаглавлена без затей:
Читая Библию…
Ого! Попал, так сказать, в контекст. Я бросил взгляд на стену, за которой сидел ангел, и я принялся читать стародавние рассуждения Ивана.
Читая Библию…
Необязательное предисловие
Человек – существо самозаблуждающееся. Люди никогда не смогут прийти к единому мнению ни по одному вопросу, и требуемое единство в обществе достигается путем внедрения института авторитетов. «Это верно, ибо сказано тем-то» - главный аргумент в споре уже не одну тысячу лет. Каждый человек, начиная с раннего детства, слышит эти слова («Папа сказал…»), и с детства начинает бунтовать против авторитетов, стремясь расширить границы своей свободы. Но, взобравшись по ступеням жизни наверх, первым делом что делает индивид, став мужем (женой), отцом (матерью), начальником и пр., так это начинает ограничивать свободу других, применяя для этого единственно верное средство – насаждение авторитета. Таков закон жизни. Иногда он трансформируется в постулат: «Я хочу быть свободным, потому не хочу, чтобы свободным был ты». Или: «Вот забор: в его пределах ты свободен на своей территории, а по ту сторону забора свободен я».
Среди авторитетов есть Абсолютный Авторитет (Авторитет Авторитетов) - это Бог, а среди авторитетных учений абсолютным является религиозное учение. Причем становится оно господствующим в обществе при одном непременном условии - поддержки государства, этого естественного ограничителя свободы. Но это кажущееся странность, ведь свобода есть право действовать без ограничений, потому первым делом необходимы ограничители всякого рода. Бог – даровал человеку свободу, поэтому человек обязан быть «рабом божьем». Вот такая диалектика. Немудрено, что о природе свободы написано масса книг и статей, но необходимость писать еще и еще не исчезает. Поэтому стоит взглянуть на истоки этого явления, как на начало начал, чтобы понять, почему мы такие? Причем, это касается не только верующих, но и атеистов. Конечно, оба видения мира разделяет пропасть, но есть немало перекидных мостков через нее. Верить в Бога, быть последовательно религиозным можно при двух условиях: либо слепо верить, не задумываясь о написанном и декларируемом, либо строить изощренные доказательства, проверить которые все равно невозможно, так как никто не вернулся из «параллельного мира», из инобытия материи, чтобы рассказать, как все обстоит на самом деле. Остается верить на слово представлениям, противоречащим друг другу. Или не верить.
