Я каждый день смотрел на неё и не мог налюбоваться. От всего её облика так и веяло чем-то необыкновенно заманчивым. Длинные волосы цвета чёрной смородины блестели на солнце. Пышная юбка до колен подчёркивала тонкую талию. Стройные ножки в туфлях на невысоких каблучках выстукивали рапсодию по булыжникам Сиены. А глаза, точно две бархатные маслинки… Когда они смотрели на меня с нежностью, у меня мурашки по коже бегали. Чем-то она была похожа на Орнеллу Мути, только цвет волос темнее, а черты лица нежнее. И глаза совсем другие. Иногда мне становилось страшно, казалось, что я люблю сестру совсем не так, как подобает брату. И тогда я втайне от неё шёл в самый красивый храм – Сиенский Дуомо, преклонял колено на великолепный мраморный пол и неистово молился.
В тот день сестра сказала, что нам пора уезжать из Сиены. Мы ещё никогда не покидали пределы родного города. Я даже представить себе не мог, как буду жить без этих узких улочек, таких родных и до боли знакомых. Единственное, мне удалось уговорить сестру не продавать нашу квартирку в контраде* Черепаха:
- Джина, - убеждал я, – мы не знаем, как повернётся наша жизнь. Пусть будет место, куда мы всегда сможем вернуться. Мы сохраним ключи, и наша маленькая квартирка всегда будет ждать нас.
- Ладно, малыш, уговорил. Только ради тебя. Я не хочу сюда возвращаться. Мне надоело видеть, как на меня пялятся сальными глазками эти жирные соседи, а их сварливые жёны треплют языками моё имя. Паоло, я ведь красивая?
- Что спрашиваешь такие глупости, сама же знаешь, какая ты красавица. Лучше тебя нет в Сиене, да что там в Сиене – уверен, во всей Италии.
- Поэтому я и хочу отдать свою красоту с пользой. Здесь ведь одни туристы толпами бродят по нашим улочкам. А приезжают на день-два. С одной стороны, это хорошо, мы наверняка и не попались ни разу именно поэтому. Но мужа среди них мне не найти. Знаешь, я море хочу увидеть, - Джина мечтательно вздохнула. – А ещё… Я верю, что в большом городе найду его. Или он меня найдёт.
- Кто он?
- Мой принц, конечно.
- И когда ты хочешь ехать?
- Думаю, в середине августа. У нас ведь самые доходные дни на Палио**. Вот после праздника сразу и уедем.
Спорить не имело смысла. Куда она, туда и я. Джина старше на три года, ей и решать. Я вышел во внутренний дворик. Кажется, что Сиена вся состоит из камня. Но это только со стороны фасадов дома производят впечатление каменного царства. В средние века так строили, я часто задавался вопросом, почему именно так. Слышал, что большинство жителей итальянских городов не благоговеет перед древностью, даже не замечает её, ругая бытовые неудобства. А я замечал. Представлял, как когда-то здесь ходили дети Рэма***. Джина часто говорила, что я не от мира сего. Автомобили, продиравшиеся по узким улочкам, казались мне монстрами – они совсем не вписывались в средневековую ауру Сиены. Туристы называли Сиену самым необычным городом Италии. И я гордился этим. В нашем дворе присел на каменную скамейку среди кустов и цветов, журчание маленького фонтана с питьевой водой умиротворяло. Значит, после шестнадцатого августа мы уедем, и неизвестно, когда я смогу вот так сидеть в этом цветущем дворике.
Три года назад умерла наша мама, и мы остались без средств к существованию. Мне было пятнадцать. Я даже не окончил среднюю школу. Пробелы в образовании восполнял чтением. Ещё я любил рисовать Сиену. За гроши продавал свои рисунки туристам. Джина пробовала устроиться на работу продавщицей, но её красота сыграла с ней злую шутку. В каждом магазине хозяева пытались приставать к ней. Она отказывала, её увольняли. Через два месяца бесплодных попыток Джина сказала:
- Паоло, я поняла, что честным трудом заработать не смогу. И на панель не пойду. У меня есть план. Правда, это опасно, если попадёмся, то нас ждёт тюрьма. Ты со мной?
- Джина, ты же знаешь, я всегда с тобой.
- Мы возьмём только излишки у богатых, а чтобы совесть не мучила, будем подавать нищим.
- Как Робин Гуд? – спросил я.
- О да! Этот персонаж всегда в моде, - засмеялась сестра. Смех её звучал колокольчиком.
С тех пор мы стали воровать деньги у туристов. Пока какой-нибудь толстосум любовался Джиной, я вынимал из его кармана жирный бумажник. Перед этим долго тренировался, чтобы получалось незаметно. Тогда ещё не были в ходу кредитные карточки, а лиры, франки, марки прямо топорщились в карманах, я сразу вычислял, куда надо сунуть руку, чтобы денежки перекочевали ко мне. Во всяком случае, на еду, одежду, налоги хватало, что-то Джина откладывала.
Палио – мой любимый праздник. Я всегда болел за свою контраду, не забывая при этом о чужих бумажниках. Совершенно безумные конные скачки. Тысячи зрителей со всего света наполняют ракушку площади дель Кампо до предела, горожане, одетые в торжественные средневековые костюмы – хозяева этого действа. Джина в пышном длинном платье с низким декольте заставляла отвлечься даже тех, кто азартно ставил на лошадей. Такого сумасшедшего праздника нет нигде.
В этот раз тоже удалось хорошо поживиться. На следующий день мы с сестрой собрали нехитрые пожитки. Глаза щипало от еле сдерживаемых слёз, когда мы шли к автобусу, чтобы уехать во Флоренцию, а оттуда в Неаполь.
- Паоло, успокойся, - погладила меня по голове Джина. – Что ты так убиваешься по этим древним камням? Перед нами огромный мир. Нельзя же похоронить себя здесь.
Я плакал, а у Джины горели щёки лихорадочным румянцем. Она предвкушала новую жизнь. Видимо, сестра была вся в отца, которого я никогда не видел. Отец уехал на заработки сразу после моего рождения. Сначала присылал какие-то деньги, а потом и вовсе пропал. Мама ждала его до последнего вздоха, но он так и не появился. А мы даже не знали, куда сообщить о смерти мамы. Да и жив ли он сам? Кто знает… С тяжёлым сердцем уезжал я из родного города.
Неаполь мне не понравился. По сравнению с уютной Сиеной большой город казался взбалмошным и неприветливым. Мы сняли номер в маленьком отеле. Джина каждый день куда-то исчезала, возвращалась в отель поздно вечером. А я шатался по городу, высматривая места, где скапливались туристы.
Как-то я спросил:
- Джина, куда ты всё время исчезаешь? Когда мы уже начнём работать?
- Я не знала, как начать этот разговор, - отведя взгляд в сторону, сказала Джина. – С трёх лет я всё время была привязана к тебе. Вспомни, кто кормил тебя, отправлял в школу, гулял с тобой. Мне кажется, я отдала свой долг тебе. Разве нет?
- О чём ты? – я действительно не мог понять, что Джина хотела сказать.
- Тебе восемнадцать, Паоло. Пора начинать жить свою жизнь, малыш. А мне надо устраивать свою. Мы ходили по грани. Я не хочу в тюрьму. И для тебя такой доли не желаю. Ты должен стать самостоятельным, а не держаться за мою юбку.
Джина была какой-то другой, задумчивой и в то же время возбуждённой. Что-то происходило в её душе. Всё-таки мне удалось поймать её взгляд. Она подошла ко мне, поцеловала в макушку, как это делала в детстве, и тихо-тихо сказала:
- Прости.
Я расстроился и лёг спать. Утром Джины в номере не было, а на столе лежала записка: «Малыш, я люблю тебя. Но не ищи. Так надо. Это тебе на первое время». Рядом с запиской лежали деньги. Я заплакал навзрыд, потом пошёл в магазин и купил бутылку кьянти. Помню только, как пил вино. На следующее утро я принял душ и понял, что сильно проголодался. Болела голова. Я спустился вниз, заказал в баре крепкий кофе и панини****. Джина в отель не возвращалась.
Я никак не мог понять, что должен делать, и медленно побрёл к морю. В порту швартовался большой лайнер. Долго наблюдал, как суетились матросы. Богатые праздные пассажиры спустились по трапу и отправились любоваться Неаполем. Я позвал вахтенного матроса:
- Эй, сеньор! А вам юнга не нужен?
- Проходи, юноша, проходи. Мы сами держимся за свои места, а ты уже вышел из возраста юнги.
Деньги, оставленные Джиной, скоро кончатся. А что я умел делать? Только воровать. И рисовать. Но рисунками на жизнь не заработаешь. Вот куда она могла деться? Как-то сестра обмолвилась о Капри. Остров, на котором отдыхали богатые сеньоры и туристы. И я отправился на катер.
На Капри побродил вдоль берега, любуясь морем, а потом поднялся в город. Узкие извилистые улочки совсем не напоминали Сиену. Туристы и отдыхающие, из которых богатство так и пёрло, шатались толпами. Я брёл без цели куда-то в гору, когда увидел, как худенький мальчишка подрезал сумочку пожилой синьоры и быстро прошмыгнул вниз мимо меня, я догнал его и схватил за плечо.
- Ой, только не надо полицию, я всё отдам, - взмолился мальчишка. Его вихры торчали в разные стороны. Я стал разглядывать чумазое личико, глаза мои скользнули ниже, и с удивлением увидел под тонкой футболкой два маленьких бугорка.
- Ты девчонка? – я всё ещё держал воришку за плечо.
- Да. Бьянка, - девчонка умоляюще смотрела на меня, а потом на всякий случай добавила: - я ещё несовершеннолетняя.
- Эх, Бьянка, не хнычь, - я усмехнулся своим мыслям. Видимо, это судьба.
Она была похожа на испуганного оленёнка. Я уговорил девчонку отправиться в отель и даже не удивился, что она доверилась мне, слишком растерянным был её вид. Незащищённость чувствовалась во всём её облике. Лишь потом узнал, что выхода у неё, как оказалось, не было. И во мне она тогда увидела этот самый выход.
Родилась Бьянка в зажиточной семье, жили они в своём доме в Салерно на побережье. Ей было десять, когда родители погибли в автокатастрофе. Бьянку забрала сестра отца, у которой было четверо дочерей. В доме тётки девочка чувствовала себя золушкой: стирала, убирала, готовила, шила. Потом старшая кузина вышла замуж, родила ребёнка, и они все перебрались в просторный дом родителей Бьянки. Пять долгих лет унижений были ещё цветочками. Как только девочке исполнилось пятнадцать, тётка решила отправить её в монастырь женского ордена клариссинок в Неаполе. Сначала и там она была в услужении, а после того, как тётка подписала какие-то бумаги, одна из монахинь остригла её роскошные волосы и сообщила, что скоро девочка примет постриг. Запирать себя в стенах монастыря не входило в её планы. И тогда Бьянка отважилась бежать. Ей удалось незаметно залезть в грузовик, который привозил продукты в монастырь, а на первой же остановке она выскользнула из кузова и смешалась с жителями города. Надо было оказаться как можно дальше и от монастыря, и от злой тётки. Ничего лучше она не придумала, как проникнуть на катер, что шёл на Капри.
Хотелось есть и пить. Она сорвала лимон, и на какое-то время удалось утолить жажду. Потом ей посчастливилось выпросить кусок пиццы у какой-то сеньоры. Ночевала Бьянка на берегу под чьей-то лодкой. В тот день, когда я увидел её, она впервые попробовала украсть сумочку.
Внешне я был чем-то похож на сестру, во всяком случае, пресытившиеся своими мужьями сеньоры весьма откровенно поглядывали на меня. И тогда я решил научить Бьянку всем премудростям воровского мастерства. Она оказалась способной ученицей.
Мы гастролировали по городам Италии: Римини, Флоренция, Милан, Венеция. Долго нигде не задерживались. Я отвлекал беспечных дам, а Бьянка искусно подрезала сумочки. Дело шло весьма успешно, я даже смог открыть свой счёт в банке. Иногда я заходил в церковь, щедро раздавая милостыню. Грехи покоя не давали. Не то, чтобы совесть
|
